Реквием ушедшему детству
Автор: Михаил Глебов, ноябрь 2003
Детство мое, постой, Не спеши, погоди, Дай мне ответ простой: Что там, впереди?
Детские годы всякого человека подобны фильму, состоящему из трех серий: дошкольное детство - школьное отрочество - выпускная юность. Эти три ступени, последовательно передавая друг другу эстафетную палочку, выводят подрастающего героя на простор взрослой жизни. Но здесь его состояние качественно меняется: отныне он должен сам отвечать за свои поступки, сам выбирать жизненный путь и, сверх того, завести семью, чтобы новое поколение двинулось тою же лестницей, и череда поколений не прервалась бы.
Взрослость разгоняет иллюзии, давая взамен опыт; беда лишь в том, что иллюзии обычно сладкие, а опыт, как правило, горький. Разноцветное солнышко детства прячется за порогом юности, и отныне над человеком в его делах светит люминисцентная рабочая лампа, доколе не сменится погребальной свечой. Всему свое время, каждому времени - свое счастье, и счастье детства - даже горького - неповторимо; его можно вспоминать, но уже нельзя воспроизвести. Оно кажется глупым, тогда как в действительности только невинно, оно выглядит непритязательным - и правда, умеет самозабвенно довольствоваться сущими пустяками. Но что проку обладать всеми сокровищами вселенной, если ребенок, нашедший маленький мячик, от одного этого чувствует себя на седьмом небе от счастья?
Детское горе жестоко режет по сердцу ножом, но на другой день раны уже зарубцовываются, и новый найденный мячик стирает их, словно ластиком, из памяти. В детстве каждый день весит две тонны, а взрослые люди перебирают свои тусклые дни, словно картошку на конвейере; и эта картошка вперемесь с мусором все скачет и скачет мимо, доколе не кончится вся. В детстве за каждым углом расстилаются неведомые страны, тогда как взрослые люди в точности осведомлены, что там находится дрянная булочная и пункт приема стеклопосуды. В детстве каждая недурная девочка окутывается сверкающим нарядом принцессы, а взрослый человек, критическим оком рассматривая настоящую принцессу, нет-нет да и отпустит в сторону непечатное слово. В детстве пирожки с мясом тухлыми не бывают! В детстве уличная газировка за три копейки превыше любой домашней стряпни. В детстве деревья бывают только большими, милиционеры - храбрыми, а всякое слово взрослого человека - заведомо истинным. Мелькают дни, восходит и прокатывается над городом солнце, птицы то поют, то не поют, а то и вовсе спят, штанишки делаются малы и переходят младшему брату, счетные палочки сменяются алгеброй, образ Винни-Пуха - образом Базарова, и вот уже скрипит выходная дверь: пожалте, молодой человек, наружу! Да не цепляйся же, пошел, пшел вон!
Ты уже больше не станешь по всем правилам торговой хитрости менять гнутый гвоздь на конфетный фантик; "фантики" для обмена все сделаются зеленые, и их станет отчаянно не хватать, и гнутые гвозди тебе отпустят по накладной с подписью и печатью, и приведут налогового инспектора, и ты будешь тягостными ночами бормотать универсальный эконономический закон "товар - взятка - товар". И соседская девочка больше не уйдет от тебя играть в догонялки к другому мальчику, но любимая женщина уйдет от тебя жить к другому мужчине, и тут вдруг окажется, что моральная травма, в сущности, почти равноценна. И пресловутый рыбий жир фатально заменится свечами от запора и геморроя, и таблетки поменяют свои имена, но существенно возрастут в числе.
Тебя учили, и ты не понимал, и даже не хотел слушать; теперь ты будешь учить сам и, вероятнее всего, не достучишься. Ты весело кувыркался по одну сторону баррикады и не понимал правды тех, что хмуро стояли на другой стороне; теперь позиции поменялись, и непонимание направлено уже в обратную сторону. У них мячик, а у тебя недвижимость, и вы друг другу издевательски показываете у виска пальцем. Он обожрался карамелью, а ты купил четвертый французский сервиз, но следует признать, что его потери менее значительны, а радости вышло больше. Ему на переменке дали по шее, а тебя понизили в должности, но весь валидол по праву принадлежит тебе.
Детство мое, детство, как мне тебя не хватает! - и как, в самом деле, было бы страшно, если бы я вновь оказался в твоих пределах! Хорошо, что человеку не дано знать своего будущего! поэтому ему кажется, будто все горести кончатся завтра, а послезавтра над ним уже навсегда засияет солнце. Разве он настолько плох, глуп и ни к чему не способен, чтобы не удостоиться своей доли счастья? - И он все ждет, а над ним пролетают года, и седеют волосы, и становится меньше зубов, да и те гнилые, и тогда вдруг оказывается, что светлые мгновения счастья остались в тех сказочных юных краях, хотя именно тогда-то он был недоволен и, безразлично топча одуванчики детства, жаждал настоящей взрослости - стало быть, седых волос, редких зубов, надломленного сердца… Но, с другой стороны, каково умудренному опытом человеку вновь оказаться в начале того пути, финальные стадии которого уже известны на практике? Это все равно, что бедолаге, оказавшемуся в тюрьме, стремиться не вперед, а назад, где этой тюрьмы еще нет, но, тем не менее, вся она впереди.
Детство контрастно и противоречиво внутри себя, словно сутки, состоящие из ночи и дня, или знаменитый черно-белый памятник Хрущеву на Новодевичьем кладбище. Мы скорбим по светлым минутам, но в памяти тут же являются приклеенные к ним темные; мы гневно проклинаем эту темноту, но не можем никаким скальпелем отделить ее от соседнего счастья. Черно-белый клубок спутанных ниток, наше горькое и одновременно сладкое детство, укатывается все дальше и сливается в одно неразборчивое пятно, и это пятно поблескивает из-за спины, словно маяк в штормовую ночь, чтобы человек знал: как бы ни сложилась его дальнейшая судьба, но некоторую скромную порцию света он уже получил и потому не должен чувствовать себя слишком несчастным.
Детство уходит - и отовсюду срывает маски; или, если угодно, отдирает и сматывает в рулон ту сверкающую разноцветную пелену, которой была сплошь оклеена для ребенка будничная действительность. Встречаются люди, которые упорно стремятся пришлепнуть назад отваливающиеся куски, и это напоминает попытку развесить по осени листья обратно на ветви. Есть много других, "здравомыслящих": они проклинают цветные иллюзии детства и с каменными лицами уходят в ночь. Но счастлив понимающий, что в театральном представлении есть своя правда, и добрая маска душевно-злого актера лишь показывает, каким он должен был бы быть, если был бы мудрее, - и, между прочим, доколе маска добра остается на его лице, она вынуждает его воздерживаться от зла и даже раздавать благодарным зрителям конфетки. Вот почему у детей бывает так много бесплатных лакомств, а у взрослых если что и найдется, то лишь купленное за деньги.
Детство уходит, но взрослость рождает в своем гнезде новое детство, и счастлив человек, перед глазами которого никогда не иссякает этот конвейер поколений. Старик, придерживая младенца, вновь повторяет свой первый шаг, учитель с первоклассниками заново открывает букварь. Способность взглянуть на мир чужими глазами оставляет для нас распахнутую калитку в детство - правда, уже не свое, давно сгинувшее, а так, вообще. Но тот, кто умеет наслаждаться только собой, не замечает этих лежащих повсюду возможностей, и с ужасом отсчитывает все новые дни своего рождения, которые сыплются горохом по наклонному пути и исчезают в разрытой могиле.
Но счастливее всех тот из взрослых людей, кто с самого детства смотрел и думал, учился на своих и чужих ошибках, и наконец понял, что пресловутая "взрослость", какой ее понимает большинство обывателей, есть совокупность адских качеств души, умножающийся груз которых с той же несомненностью уводит людей от чистого счастья, с какой лишняя гиря опускает чашу весов. И если он понял это и смог уже заранее умереть для такой "взрослости", претерпев горький срок преобразования, - то он рождается вновь, хотя и духовно, а поскольку вся радость коренится в духе, то с этим повторным рождением к нему сами собой возвращаются радости детства, но уже очищенные от приклеенной к ним черноты. Ибо ангельская жизнь есть вечная невинность, которая и означается детством. Разница лишь в том, что за спиной у такого человека осталась невинность неведения, когда все испытания были еще впереди, теперь же к нему сошла невинность мудрости, которая уже не отнимется от него.
Два детства есть у каждого спасающегося человека: одно прощально брезжит из-за спины, другое бьет в глаза путеводной звездой. Беда лишь в разделяющем их огромном темном пространстве, которое лежит на пути каждого из нас; и тот, кто погряз в собственной "взрослости" и презирает простую невинность детства, не может увидеть своей путеводной звезды, и сходит впотьмах с дороги, и зря плутает по буеракам, и то - первое - детство остается единственной утехой его души. Оставим же этим людям слезную грусть по прошлому! - у них попросту нет иной отрады. Но те, кто стремятся к свету, должны помнить, что спелый плод без сравнения слаще зеленой завязи, хотя именно из этой завязи он и вырос. Пусть дальние отблески первого детства греют нашу память, особенно в дни испытаний; важно лишь не забывать, что истинное солнце у нас впереди.
|