Встречаем родителей

Автор: Михаил Глебов, ноябрь 2002

Летние будни, знойное солнце склоняется к лесу. Вот потянуло сырым холодком; длинная тень от соседской яблони покрыла недочищенную канаву. Ольга потянулась, расправляя затекшую спину, поглядела на небо: "Так, на сегодня хватит. Пойдем-ка с тобой встречать".

Рыжие предзакатные лучи озаряют террасу, бьют в циферблат ходиков: начало восьмого. Короткие штанишки заменяются на длинные, сверху нахлобучивается панамка. Ольга также поменяла одно пыльное платье на другое - все-таки "идем на люди". И вот, провожаемые косыми лучами, мы пересекаем бревенчатый мостик и уходим к востоку. Последние ласточки проносятся над остывающей глиной дороги, покачивают хвостами на проводах. Навстречу, от Централки, движутся фигурки приехавших дачников: идут-идут, и вдруг сворачивают в боковые кусты. Под березой на своем участке отдыхает жирная старуха Михачёва, сигналит Ольге рукой, но нам теперь некогда, вся болтовня остается на завтра. Вот спереди, от темнеющей кромки леса, нарастает мягкий шум моторов - это прибыли совминовские автобусы, два или три. Ольга качает головой, торопится: что-то мы сегодня припозднились. И действительно, через минуту верховье улицы оживает: тащатся в шляпах, с раздутыми сумками, обок семенят встречающие жены и дети. "Здравствуйте… здравствуйте… ишь, отвернул морду… здравствуйте, Иван Иванович! А мы не к автобусу, мы так… Пойдем, пойдем, нечего озираться."

И вот вечереющий, темный асфальт Централки, выводящий из тополиной аллеи в распахнутые ворота. Справа - простор, уходящее под горку поле с ивняками в низких местах, и черная линия сосновой опушки, куда мы ходили утром, и чуть заметные точки, спешащие с ближайшего полустанка. Слева - густой, тревожно шумящий осинник; кое-где над рыхлыми кронами высятся пирамиды могучих черных елей, их шпили сплошь увешаны длинными шишками. Дорога идет по метровой насыпи, справа неотлучно шагают электро-столбы с тремя проводами. На полпути у правой обочины высится старый разлапистый дуб; цок, цок - это упали два желудя. Впереди с Можайки заворачивает чей-то белый "Москвич", Ольга с излишней поспешностью оттесняет меня к кювету. Следом - начальственная "Волга" с серебристым оленем на капоте, еще "Москвич"… Значит, открыли шлагбаум. Из-за него машины всегда идут пачками: то на шоссе хоть загорай, а то и не перейдешь на другую сторону.

Мы ускоряем ход, но поток машин иссякает: опять закрыли. Дачные участки вытянулись в линию далеко за спиной, кое-где над низкими яблонями торчат иглы тополей. Солнце спустилось почти до леса и восхитительно золотит оранжевые стволы сосен. Централка ныряет в их прогал и словно втыкается в накатанный дочерна асфальт шоссе.

…А когда смеркалось в поле,
Ночь являлась в свой черед,
По Централке с тетей Олей
Шли к сосне за поворот.

По шоссе летят машины,
Уносясь за перекат.
Сосен гордые вершины
Золотит огнем закат.

Здесь мы долго-долго ждали.
Меркнул свет, ложилась тьма.
Вдруг "Москвич" в зеленой шали
Вылетал из-за холма…

Можайка, Старая Смоленская дорога. Темный асфальт без разметки, растресканный по краям, пыльные серые ленты обочин. В каждую сторону - только один ряд, но машин мало, и при обгоне лихачи вовсю пользуются встречной полосой. Вот из-за поворота выплывает очередная процессия, одолевшая шлагбаум: впереди натужно рычат два грузовика с прицепами, за ними тянется разноцветный хвост легковушек. Видно, как некоторые, проскочив поворот, резко виляют влево и идут на обгон. Но грузовикам тоже обидно, они пыжатся ехать быстрее, начальная "Волга" таки успевает обогнуть их и быстро уходит в отрыв, другие с позором возвращаются на прежние места, уступая дорогу встречным. По цепи раздаются недовольные гудки; самосвалы наконец снижают скорость и жмутся к обочине; из-за них, словно пули, летят, набирая скорость, освобожденные "Запорожцы" и "Москвичи", но нашего нет. Вот и грузовики протащились в облаке сизого дыма, пропали за взгорком.

Опять закрыли. Асфальт пустеет, по нему бегает трясогузка, клюет мух на ужин. Длинные тени от вековых сосен сливаются в общий вечерний фон. Чуть поблескивает медь телеграфных проводов: это "папины" столбы шагают вдоль противоположной обочины. Папа говорил, что они поставлены через шестьдесят метров: раз он сказал "через шестьдесят", значит, так оно и есть. Ольга, наскучив стоять без толку, поднимается на взгорок к ближайшей сосне и садится на толстый скрюченный корень. Я подбегаю, плюхаюсь ей на колени. Остывающий ствол сосны тонко пахнет смолой. По нему, между корявых наростов коры, спешат муравьи вверх и вниз, тащат какой-то мусор. "Тетя Оля, а муравьи зачем?" Ольга тревожится и заглядывает под себя. Пряный запах болотной сырости разливается из соседней низинки. Вот и комар прилетел, Ольга хлопает себя по щеке, хлопает по лбу. Я вскакиваю с ее колен и бегу на малюсенький холмик возле обочины, где при последнем дорожном ремонте свалили остатки асфальта. Тут, на растресканном черном пятачке, можно прыгать, и хорошо видно, кто появился из-за поворота.

"Зеле-е-еный!" - Ольга вытягивает шею со своего корня: "Нет". - Я и сам вижу, что это чужие; то есть с такого расстояния ничего рассмотреть невозможно, кроме летящей цветной точки; но какой-то инстинкт говорит изнутри - не наши! То ли расцветка чуть другая, то ли шум мотора не тот, поди разбери. Это как в малиннике с сухими ветвями - внутреннее чутье. Действительно, через полминуты мимо свистит зеленая "Волга". Ольга, поглядывая на остатки солнца, начинает проявлять нетерпение. Поди, уже девятый час! Еще одна кавалькада от шлагбаума - и опять мимо. Может, случилось там с ними что? Комары наконец выкурили Ольгу из-под сосны, и она, брезгуя моим холмиком, неспешно выбирается на обочину.

"Зеле-е-еный!" Из-за поворота медленно выруливает темно-изумрудная точка, беззвучно ползет по шоссе. "Па-апа! Ма-а-ама!" Инстинкт сработал: это, конечно, они! Внезапно мигнули фары: заметили нас! Вкрадчивый, тихий, убаюкивающий шелест мотора, столь нехарактерный для других машин, приближается; уже видны улыбающиеся лица. Вот подъехали к повороту, открылась дверца, изнутри дохнуло уютным теплом. Мама в хорошем городском платье высунулась, поцеловала меня, я взбираюсь к ней на колени. Ольга тычется в заднюю дверь, но там арбузы. "Арбу-узы!" - с восторгом кричу я. Папа торопит: на шоссе вновь появились машины, надо сворачивать на Централку.

Солнце уже закатилось, желтое зарево над чернеющим лесом сулит погожий день. В низких местах на поле тянутся тонкие завитки тумана. Мелькает дуб, ворота, начинается тряска по ухабам улицы. Михачёва, давя комаров, сигналит рукой. И вот с последним гулом мотора "Москвич" преодолевает бревенчатый мостик. Сосед поскорее уходит вглубь своего сада, чтобы не здороваться. Отец поворачивает ключ в зажигании: приехали. Из домика спешит бабушка: "Сумки мои привезли?" Мать передает ей две кошелки. Ольга, сочтя свою миссию выполненной, тихо уходит на террасу. Я с трудом волоку арбуз, любовно прижимая его к сердцу. - "Да не туда, к крану неси!" Из мелкого окошка комнаты упали квадратики желтого света. Засыпает лес, засыпает сад, ночная птица ритмично скулит на соседнем болоте.