Начало Диафильмы

Автор: Михаил Глебов, июль 2003

Теперь остается рассмотреть последнее из тех эфемерных увлечений моего отрочества, которые не оказали существенного влияния на дальнейшую жизнь и забылись с приходом юности. Я говорю о рисовании диафильмов. Это хобби вспыхивало дважды: зимой 1973-74 и зимой 1974-75 годов.

Сегодня, в условиях изобилия всевозможной (и притом качественной) видеопродукции, диафильмы - этот примитивный реликт середины ХХ века - отошли в прошлое наряду с детскими киносеансами по выходным. Но в 1960-х годах иметь диапроектор считалось престижно. Я был еще совсем маленьким, когда отец каким-то чудом ухитрился достать один из первых советских аппаратов такого типа: размерами он был, пожалуй, с две 2-литровые банки, прямоугольный, пластмассово-металлический и очень тяжелый. Внутри у него скрывалась мощная лампа, из-за которой он уже в первые минуты работы раскалялся до непозволительной степени. Впереди у него торчал подвижный объектив, которым наводилась резкость картинки. Моток широкой жесткой ленты диафильма укладывался сверху в специальное гнездо, и оттуда по направляющим она уходила внутрь аппарата, чтобы, пройдя там длинный изогнутый путь, вновь появиться у него, так сказать, из-под хвоста. Тот кадр, который оказывался между лампой и объективом, довольно крупно проецировался на "экран", им у нас обыкновенно служила белая дверь комнаты. Слишком долго его рассматривать не рекомендовалось, чтобы от жара не расплавилась пленка. Прокрутка ленты осуществлялась маленьким рычажком сбоку аппарата.

Поскольку диафильмы все были рисованные и напоминали мультфильмы, я их очень любил и время от времени требовал "смотреть". Тогда мы все трое усаживались в темной комнате, дверь притворялась, чтобы служить экраном, отец брал круглую железную коробочку с пленкой (этих коробочек у меня со временем скопилось десятка три, и я даже строил из них крепости для солдатиков), вставлял пленку в аппарат и дальше, не торопясь, прокручивал от кадра к кадру (которых бывало до сорока), читая вслух подписи. Их обязательно полагалось читать вслух, потому что иначе пропадала иллюзия кинотеатра. За раз обыкновенно проходило два фильма, после чего зажигался свет и кинозал вновь становился спальней.

Ассортимент диафильмов в те годы был очень широк - и откровенно-учебные, которые иногда демонстрировались нам в классе, и научно-популярные, и по мотивам литературных произведений, но больше всего, конечно, было сказок. В "Детском мире" на площади Дзержинского (Лубянке) под лестницей имелся целый угол, заполненный тысячами этих коробочек, и мы при каждом посещении магазина туда заглядывали.

Из общей массы накупленных диафильмов мне особенно нравились несколько штук, которые я помню до сих пор. Там была белорусская сказка "Нестерко - мужик озорной", в которой этот Нестерко нанялся батраком к жирному попу и вместо того, чтобы работать честно, без конца оставлял его в дураках. Была сказка "Горшок каши", состоящая в том, что этот волшебный горшок начинал стряпню по команде "Горшок, вари!" и заканчивал по команде "Горшок, не вари!"; однажды ему по рассеянности забыли дать отбой, и он запрудил кашей всю окрестность. Была уже чисто советская сказка про уголек, к которому неуважительно отнеслись дети, и тогда (поскольку электричество вырабатывается из угля) везде погас свет, в домах отключилось тепло, остановились троллейбусы и пр.; кадры здесь были в мрачных сине-черных тонах, и эти ужасы продолжались до тех пор, пока наконец дети не попросили прощения. Помнится еще сказка о французских виноделах, которые что-то запутались со своими бочками. Был у меня и "Кот в сапогах", и вездесущий Иван-дурак, и даже чеховская "Каштанка".

Эти сеансы - хотя и не так часто - продолжались до середины школы, и тут вдруг меня осенила мысль нарисовать диафильм самому. Конечно, такие вещи исполняются специальными материалами на особом оборудовании, которых я не имел. Но мне показалось возможным применить в качестве пленки кальку для туши, на которую в проектных институтах переводились с ватманов все чертежи для их дальнейшего разможения в синьках и для последующего хранения в архиве. Отец регулярно приносил домой целые рулоны этой тонкой, маслянистой, желтовато-серой бумаги, в которую было очень удобно заворачивать колбасу и сыр. Напросвет калька давала мелкую буроватую рябь, которая, если привыкнуть и не требовать слишком многого, позволяла различать рисунки, выполненные шариковой ручкой и даже карандашом. Но и ручка, и карандаш плохо писали по маслянистой поверхности, и на выдумку хитростей для преодоления этой закавыки у меня ушло очень много времени.

Мой самый первый диафильм был создан в декабре 1973 года и, разумеется, был посвящен астрономии. Он назывался "Луна", насчитывал около 20 кадров и пересказывал соответствующую главу "Справочника астронома-любителя" П.Г.Куликовского (см. Главу "Увлечение астрономией"). Я тщательно измерил фабричную пленку диафильма, затем вырезал из рулона кальки точно такую же ленту и с китайской аккуратностью разметил ее на кадры. По ширине они насчитывали около 3 см, а в высоту еще меньше, но я уже привык к ювелирной работе с рисованием орнаментов и потому не очень затруднялся. Почти везде была нарисована Луна целиком или частями - океан Бурь, море Нежности и пр. В последнем кадре был изображен вулкан, поскольку орбитальные станции отыскали на лунной поверхности что-то похожее. Первый кадр содержал название фильма, в последнем значилось слово "Конец".

Для рисования сперва применялись лишь синяя и красная шариковые ручки: красным выполнялось собственно изображение, синим отделывался фон. Очень скоро я научился побеждать маслянистость кальки тем, что сперва "клал грунтовку", еле-еле нажимая ручкой, а затем по уже застывшему слою пасты можно было рисовать достаточно четко. Где-то на половине диафильма я отказался от черного карандаша, которым закрашивал небо: он пачкал пальцы и жутко размазывался по кадру; вместо него стала применяться легкая косая штриховка той же синей шариковой ручкой.

Фильм имел триумфальный успех: родители, убедившись, что там нет глупых фантазий, очень хвалили космические объекты и даже согласились смотреть его несколько раз, а когда на мамин день рождения пожаловали гости, мой шедевр был продемонстрирован еще раз. Понятно, что в свои кадры я никаким образом не мог вместить текст; поэтому я, словно заправский лектор, прокручивал в аппарате пленку и свободно вел рассказ от себя.

Между прочим, этот древний аппарат, выслуживший уже целое десятилетие, сделался моим главным бичом. Ибо, как говорилось выше, пленка входила в его передний верхний угол, а выходила из заднего нижнего; в движение пленку приводил резиновый ролик, расположенный при входе, так что ее головная часть, уже прошедшая перед объективом, двигалась вперед по скрытому желобу исключительно за счет своей жесткости. Но калька-то была мягкая, она застревала где-нибудь на полпути и дальше, вместо движения вперед, начинала комкаться. Если авария случалась ближе к концу диафильма, когда из аппарата сзади уже торчал хвост, я просто вытягивал его на себя; в противном случае всю ленту приходилось возвращать наверх обратным ходом и повторять попытку; но чем больше мой диафильм мялся, тем впоследствии хуже он шел.

Можно лишь удивляться, что я, потратив на эту беду немереное количество сил и нервов, не догадался попросту сменить проектор, ибо теперь, к середине 1970-х годов, они сделались гораздо проще и дешевле: глухой закрытый кожух исчез, пленка заправлялась в съемную рамку, которая на время просмотра устанавливалась перед объективом, а потом вынималась обратно. Такие аппараты давно расползлись по всей школе, ими владел почти каждый учитель-предметник. Странно также, что этого не посоветовал и отец, хорошо осведомленный о моих трудностях.

После "Луны" я сделал еще диафильм про кометы и, кажется, про переменные звезды. Качество их исполнения последовательно улучшалось: так, я резко повысил четкость изображений, обводя их контуры с обеих сторон пленки, тогда как прежде весь рисунок выполнялся лишь с одной стороны. Однако к исходу зимы эта возня мне уже изрядно наскучила - как, впрочем, и сама астрономия; родители также стали посещать сеансы с прохладцей, и в результате кинопроизводство было заморожено до лучших времен.

В конце 1974 года, интенсивно разбираясь с татарским нашествием, я внезапно решился создать по этой теме многосерийный диафильм. Прошлогодняя тренировка не прошла даром, поэтому теперь работа была организована поточным методом. Я сразу расчертил на кальке не менее дюжины лент, каждая кадров по сорок. Вопрос с треклятым проектором так и не был решен, но теперь он заедал гораздо реже: неплохо изучив его характер, я приладился прокручивать пленку мягкими плавными движениями. Настоящей революцией в обработке кадров стало применение туши, ради которой калька, собственно говоря, и существовала. Тушь идеально ложилась по ней и напросвет давала резкий черный контур. Другим нововведением был фон кадров, исполняемый тонкой многослойной штриховкой разными шариковыми ручками; таким образом мне удавалось передать медленное угасание неба на закате и пр. На фоне таких закатов эффектно смотрелись черные фигурки воинов, сделанные тушью. Там, где следовало показать яркую вспышку (солнце, взрыв), делалось пятно красным фломастером. Прорисовка кадров теперь шла на потоке, и чтобы не забыть, какой из них про что, параллельно в тетради писался сценарий.

Всего, по моей памяти, было создано четыре ленты про татар, начиная с Чингиз-хана; сверх того, делались фильмы и на другие средневековые темы: например, о Четвертом Крестовом походе. Оставляя в стороне историческое содержание этих лент, по скудости имевшегося материала наполовину домысленное из головы, следует признать, что их техническое исполнение было очень высокого качества, насколько оное вообще достижимо в домашних условиях. Судя по всему, из кальки как материала было выжато все возможное; дальше в техническом отношении я мог только повторяться. Тем временем дело опять покатилось к весне, усталость взяла свое, недоделанные татары вкупе с прошлогодней астрономией опокоились в архиве и осенью 1982 года были уничтожены вместе с ним.