Новый Год (1)

Автор: Михаил Глебов, декабрь 1998

За неделю до Нового года кресло, стоявшее в промежутке между шкафами, выдвигалось к окну, а на его место папа водружал большую елку. Елка стояла на табурете, в большой кастрюле с водой, привязанная для устойчивости немыслимыми морскими узлами, и обычно достигала потолка. Наряжание ее было главным священнодействием года. У нас и так было много игрушек, а после смерти бабушки к ним добавился еще целый ящик; наши игрушки большей частью были немецкие, легкие и блестящие, бабушкины же - еще 1950-х годов, советского производства, грубые и тяжелые, но я любил их больше. Каждый год ставились две елки: побольше в столовой и поменьше у меня.

Двадцатого декабря, когда в Лужниках открывались елочные базары, морозным вечером, захватив множество веревок и тряпок, мы все втроем отправлялись на добычу. Решетчатые металлические загоны с цветными лампочками по верхнему краю, залитые косым светом прожекторов, были плотно заставлены елками. При входе стояла существенная очередь; впускали маленькими партиями; счастливцы, прошедшие раньше, выходили довольные, с разлапистыми, изрядно поломанными елками. Снег скрипел и весь был усыпан хвоей. В загоне я терялся, как в лесной чаще. Кто-нибудь из нас выхватывал елку и "держал прямо", поворачивая во все стороны, в то время как другие смотрели, находили изъяны, и поиск возобновлялся. Баба в тулупе и огромных валенках мерила елки шестом и выписывала квитанцию; выбравшись за ограду, мы обматывали их тряпками и веревками и волокли домой.

Сперва елки обычно стояли на балконе, а за неделю до праздника начиналась установка. Из дальнего угла антресоли являлись большие и маленькие коробки; в них, разложенные по ячейкам, обернутые папиросной бумагой, лежали игрушки. Папа устанавливал елки, мы с мамой резали длинные черные нитки и привязывали к железным петелькам. Сперва надевался шпиль; тогда елка считалась как бы "в законе", и ее можно было украшать. Слабые ветки подтягивались к стволу прочными нейлоновыми нитями; следом шли гирлянды; уже повешенные, они отказывались гореть, и начинался долгий мучительный поиск пострадавшей лампочки. Игрушки вешали все втроем наперегонки, спотыкаясь и критикуя друг друга. Затем мама оборачивала кастрюлю простыней, изображая сугроб, и наконец все, исколотые и уставшие, садились пить чай.

Довольно скоро определился набор игрушек, которые вешались только на мою елку. Здесь была старая бабушкина гирлянда с огромными цветными лампами, по которым вились белые морозные узоры. От нее разливался волшебный новогодний свет. Была еще уникальная гирлянда, сохранившаяся с довоенного времени, когда только разрешили елки; я в целях ремонта настриг ее на кусочки и потом выкинул. Наверху, под самым шпилем, помещалась большая зеленоватая сова, символизировавшая мудрость. Вообще верхние ветки отдавались игрушкам-символам. Дед Мороз со Снегурочкой означали наступающий год, Хоттабыч - благоприятный случай, часы с белым циферблатом - текущее время, сиреневая избушка - домашний уют, а некстати затесавшаяся красная звезда - что-то вроде любви к родине. Все ключевые фигуры подсвечивались лампами нужного цвета; при необходимости я менял лампы местами. Шпиль освещался самой яркой, желтой лампой, чтобы год был светлым и радостным, а в укромных местах елки, в особенности у ствола, прятались таинственные фиолетовые лампы. От елки через комнату мимо люстры и напротив по стене также бежали гирлянды, между ними на кнопках висели плоские картонные игрушки.

Новогодний вечер всегда был поворотным и решающим. Когда смеркалось, я гулял по улице последний раз, потому что завтра начиналась новая жизнь. За стеной шли новогодние передачи; я гасил свет, зажигал елку и гирлянды и, подвинув кресло к свету, перечитывал записи истекшего года. До времени "Х" оставалось совсем немного; игрушки-символы пристально смотрели на меня с елки. Около девяти я тщательно мылся и, как перед смертью, переодевался в чистое белье. В столовой раздвигали стол, с кухни тянуло аппетитными запахами. Без четверти двенадцать по телевизору начиналась десятиминутная передача "Страна моя". На экране дымили заводы, комбайны убирали хлеб; я, одетый как на парад, зажигал все лампы в доме, включая уборную и темный шкаф, и в сиянии всех наличных светильников мы стоя встречали Новый год. "Вот, - думал я, возвращаясь в свою комнату, - новая жизнь началась", и, полежав немного в теплом свете гирлянд, засыпал с решимостью не посрамить такого хорошего начала.

Елки стояли у нас до Крещения, медленно осыпаясь на ковер, мешая нормальной жизни в тесных комнатах и с каждым днем надоедая все больше. Наконец приходил день и радостный и печальный, когда общипанные красавицы, лишенные всех своих украшений и капая водой с осклизлого среза ствола, выносились вниз по лестнице на двор, и жизнь возвращалась в обыкновенную колею.