Зачем людям нужна история?

Автор: Михаил Глебов, август 2003

Летом 1982 года я ехал в автобусе через Карабахское нагорье. Экскурсовод показывал на пролетающие селения, каналы, остатки древних башен, ведя речь об истории этого края, и я честно вертел головой, стремясь ничего не пропустить. Рядом сидела девица из какого-то уральского ПТУ; она зевала с опасностью вывихнуть челюсть и каждые десять минут предлагала мне все-таки сыграть в дурака. И когда наконец я уже потерял терпение, она с ненавистью выдохнула: "И зачем вообще нужна эта история?" Я чуть было не ответил, что в ее ПТУ она действительно низачем не нужна, но благоразумно решил на ссориться, и тут вдруг меня поразило открытие, что я, даже при всем желании, не смогу убедительно ответить на этот вопрос ни ей, ни большинству других обывателей.

Ибо человек по своей "конструкции" чрезвычайно сложен, многомерен, и каждый его аспект имеет собственные нужды, требующие удовлетворения. В самом общем виде их можно разбить на потребности тела и потребности духа. Первые из них - поесть, поспать, переспать - не требуют никаких объяснений и доказательств, ибо очевидны даже животным, включая самых распоследних клопов. Сложнее обстоит со вторыми, которые, в свою очередь, непримиримо - хотя и не слишком заметно для земных глаз - распадаются на небесные и адские. Впрочем, адские также довольно очевидны: быть сильнее и богаче окружающих, чваниться, мстить недругам и пр. Обыватель чаще всего не утруждает себя точными формулировками, а просто чувствует в подобных действиях нечто приятное и исполняет их ради своего удовольствия, оправдывая эти действия для себя и других какими-либо ложными вымыслами. Так, например, многие пьянчуги с негодованием откажутся выпить просто так (вы что же, нас за алкоголиков держите?), но с радостью выпьют за ваше здоровье или чтобы обмыть новую вещь.

Но все потребности и удовольствия духа, хоть в какой-то мере пребывающие в небесном свете, вызывают у природно-адского общества стойкое недоумение. Известно, что человек спрашивает "зачем?" лишь относительно неприятных вещей, ибо в делах приятных эта приятность сама по себе служит основанием действия. Поэтому, творя свои мерзости, он никогда не задается этим вопросом, приберегая его для предметов более возвышенных. Спросите, к примеру, кумушек на лавочке у подъезда, ради чего они целыми днями перемывают косточки всем соседям, зачем они так стремятся узнать, не разводятся ли Ивановы, не беременна ли у Петровых дочь? Зачем им подобные сведения, какая польза им от таких знаний? - И они не смогут ответить на ваш вопрос, но только удивленно выпучат глаза и, придя в себя от вашей наглости, ввернут несколько едких оскорблений. Ибо им приятен сам процесс копания в чужом грязном белье, они наслаждаются причастностью к чужой мерзости (как наслаждаются зрители боевиков сценами пыток и избиений), а о вещах приятных губительного вопроса "зачем", конечно, не задают.

Вообще в глазах "трезвомыслящего" обывателя ценность имеют лишь плотские и духовно-адские категории вещей: первые он жрет, а вторыми отрадно дышит. Обратите, между прочим, внимание на то, какие книги, фильмы и игры считаются "взрослыми", а какие общественное мнение убежденно относит к "детским". И вы увидите, что критерием является не сложность темы, а наличие или отсутствие адской грязи. Даже если объективная сложность (например, в философии) не позволяет считать книгу детской, она рассматривается как игрушка для всяких непрактичных придурков, с которыми самоуверенный обыватель считается не более, чем с детьми. Если Винни-Пух честно дружит с Пятачком, то книга - детская; если же в анекдотах они предаются различным похабным извращениям, эти анекдоты, конечно, взрослые. Если солдат героически погибает, защищая Родину, то этот фильм сделан "для подрастающего поколения", а когда бандиты режут своих недругов на части, такой интересный сюжет сразу оказывается "взрослым".

Нам кажется, что если мышление обывателя, избегающее анализа и осмысления, склонно к простому накоплению фактов, то любимые им сплетни, которые суть подборки фактов соседской жизни, могут быть легко заменены чтением научно-популярной литературы, которая тоже снабжает нас фактами, хотя и другого порядка. - Ага, как бы не так! Ибо факты фактам рознь: они рознь по своему происхождению, которое также бывает либо небесным, либо адским. Если в научной книжке пишут, что бывают разные деревья - клен, елка, баобаб и прочие, это есть действительные факты Божьего Творения; другой вопрос, насколько они потребны для нашей жизни, но в истинности им никто не откажет. Но когда собранные нами факты заключаются в том, что Спартак победил Динамо со счетом 1 : 0, что соседи Ивановы наконец развелись, а у Петровых дочь беременна неизвестно от кого, - такие знания, хотя бы и были правдивыми, не содержат никакого небесного света. Ибо мир управляется Истиной, а в аду господствуют всевозможные виды лжи, которые, в принципе, тоже можно изучать, но такое знание окажется бессмысленным и бесплодным.

Вернемся теперь к вопросу об истории. Положение ее в общем спектре земных наук несколько двойственно: с одной стороны, она (при всех недочетах) фиксирует реальную биографию человечества; с другой же - несет в себе много чего от классической сплетни. Соответственно, и люди, обращающися к этой науке, распадаются на две категории: одни в истории набираются ума-разума, другие самозабвенно роются в "грязном белье". Именно по этой последней причине история - не чета другим наукам, особенно естественным, - снискала в глазах обывателей некоторое благоволение, и множество беллетристов наперебой предлагают им "исторические романы", где традиционное "грязное белье" приписывается не вымышленным людям Ивану Васильевичу и Анне Ивановне, а вполне реальным Ивану Грозному и Анне Иоанновне, отчего это белье с клеймом достоверности выглядит еще душистее, тогда как их царские титулы и антураж давно забытой эпохи придают чтению дополнительную пряность.

Грубо говоря, обыватель склонен воспринимать историю как разновидность сказки, имеющей перед обычными сказками про Ивана-дурака несколько важных преимуществ: (1) ему психологически очень важно, чтобы описанная сплетня относилась не к вымышленным, но к реальным героям и потому действительно имела место; (2) ему не менее важно, что эти герои, как правило, занимают высокое положение в обществе, и тогда он чувствует свою причастность к этим верхам; (3) у него создается иллюзия владения историей как предметом - иллюзия, которая на материале про Ивана-дурака попросту невозможна; (4) исторический антураж отвлекает его от постылой действительности. Беллетристы же, со своей стороны, рады избавиться от выдумывания собственных сюжетов, а разветвленная сеть библиотек и обилие справочных материалов позволяет им без большого труда клепать свои псевдоисторические книжонки.

Вот для чего - должен был бы я ответить той девице из уральского ПТУ - нужна история тебе и твоим собратьям при условии, что вы все-таки научились читать. Нужна для развлечения, для заполнения времени, наряду с футболом, дворовыми сплетнями и домашними попойками. Однако необходимо признать, что вам она не приносит абсолютно никакой пользы.

Но тот, кто желает набраться ума-разума - и притом не ложного, а настоящего, - обнаруживает себя у подножья целого Эвереста знаний, в совокупности составляющих Законы Божественного Порядка. Верхние ярусы этой необъятной горы образует духовные (т.е. религиозные) истины, которые снизу покоятся на песчаной подушке из природных и житейских фактов. Конечно, было бы хорошо начинать обучение с самого верха, чтобы оттуда (от причин) естественным порядком, напоминающим течение воды, нисходить ко все более дальним и частным следствиям. Однако такой путь невозможен по крайней мере по двум причинам. Во-первых, никакое здание не может стоять без фундамента, основанием же человеческого мировоззрения служит совокупность узнанных им земных фактов, которые он впоследствии обдумывает и вводит в систему. Во-вторых, огромное большинство людей, особенно у нас и сейчас, с юности не имеют религии, и потому копание в нижнем ярусе "фактического" знания становится для них безальтернативным. И коли эта стадия для любого человека практически неизбежна, возникает естественный вопрос: откуда удобнее черпать подобные факты?

Во-первых, к его услугам имеются естественные науки, обладающие бесчисленным множеством истинных фактов. Конечно, их знание в разумных пределах необходимо, но человек живет не только и не столько в природе, а, главным образом, в обществе себе подобных, которое он стремится понять, чтобы приспособиться к существующим порядкам и вести себя правильно. В этом ему, во-вторых, помогают общественные науки типа социологии, психологии и пр.; но поскольку все они негласно базируются на принципе атеизма, то переполнены всякой ложью. То же самое можно, в-третьих, сказать и о художественной литературе, в огромном большинстве сочиняемой атеистами и вообще неправедными людьми. Их вымышленные истории никогда не вытекают из Божественного Порядка вещей, но герои действуют по прихоти автора и притом иногда в такой степени неуклюже, что это бросается в глаза даже обывателю, который недовольно сопит и откладывает в сторону очки.

И тут мы замечаем первое важное преимущество истории: она не вымышлена, эти события действительно случились, а отсюда прямо следует их поучительность - как в чисто житейском отношении, так и ради постижения Божьей Воли. Конечно, реальные исторические факты с тех пор были многократно перевраны различными летописцами и беллетристами, но все же обращение к разным источникам и наше внутреннее чутье позволяют, пусть без деталей, понять общий ход событий.

Во-вторых, история есть стержень человеческого знания вообще. Ибо земной мир, вкупе со всеми принадлежащими ему реалиями, пребывает в пространстве и времени; мир является как бы системой координат, в пределах которой каждый отдельный факт неизбежно привязан к этим двум осям. Ибо любое событие произошло в определенной точке Земного шара и в определенный момент времени; за первый параметр отвечает География, за второй - История. Поэтому какую бы науку вы ни изучали, вы непременно столкнетесь с ее исторической перспективой, ибо любое открытие делалось в свое время, характеризовавшееся известным уровнем знаний, идеологии, технического развития и пр., совокупность же этих параметров дает исторический контекст, без знания которого ваш конкретный факт вряд ли сможет быть понят правильно.

Больше того, на нашем невежестве очень удобно паразитировать различным обманщикам. Так, например, я с детства почитал московский Кремль шедевром оборонительного зодчества своего времени, т.е. рубежа XV-XVI веков, как это утверждали советские авторы, и лишь совсем недавно обнаружил, что в Европе крепостные стены, легко разбиваемые артиллерией, исчезли с уходом Средних веков и были заменены приземистыми бастионами, которые у нас ввел только Петр Первый. Стало быть, не владея историческим контекстом, я не мог дать и правильную оценку известному мне факту. Вот почему в советское время реальная история была изгнана из учебных заведений, где ее заменили псевдоисторией, состоящей из одних "народных восстаний".

В общей копилке человеческих знаний существуют науки и навыки частные, специальные, редко и не слишком нужные обычному человеку: если, положим, он выяснил, что у паука восемь ног, - это хорошо, а коли пребывает о том в счастливом неведении - тоже ничего страшного. Но уметь читать, считать и писать обязаны все - в той же мере, как и ходить, разговаривать, дышать. Эти базовые навыки воистину необходимы для нормальной гражданской жизни, без которых человек в обществе не может ступить ни шагу. Но если он желает хоть сколько-то развить свой интеллект, научиться мыслить и вообще "понять жизнь", дорога его неизбежно пролегает через историю.

Даже элементарное владение историей (1) дает человеку знание последовательности и взаимного расположения событий на ленте времени, т.е. своего рода карту цивилизации, (2) позволяет ему делать заключения о причинах и следствиях событий, (3) позволяет рассматривать любые события комплексно, с учетом всех одновременно действующих факторов, (4) гарантирует известную объективность найденных сведений, (5) развивает понимание человеческих характеров и реальных законов жизни общества, (6) снабжает его множеством мелких фактов и частностей, непосредственно применимых к собственной жизни, и (7) предлагает материал в привлекательной "литературно-сказочной" форме.

Одним словом, история для мыслящего человека является уникальным тренажером, который позволяет ему, изучив минимум фактов, строить далеко идущие заключения, осмысливать всевозможные ситуации, копаться в переплетении действующих причин - и, что не менее важно, из года в год на протяжении всей своей жизни работать с одним и тем же материалом, непрестанно совершенствуясь в глубине его постижения. Ибо прочитанная повесть сменяется другой, потом третьей, двухсотой, и так перед глазами мелькает бесконечный изменчивый калейдоскоп. Но Иван Грозный вечно остается каким был; вы узнали о нем в десять лет и периодически возвращались к этой теме до восьмидесяти; и с каждым возвращением та же тема, давно известная в общем, обрастала все новыми подробностями и углублялась в смысле ее постижения.

Вот почему для всякого хоть сколько-то умного человека, желающего "понять жизнь" и свое место в ней, обращение к истории совершенно неизбежно, хотя бы он вовсе о том не задумывался. Неизбежным оно, как это теперь очевидно, было и для меня, причем с весьма раннего возраста.

Ни мои родители, ни дед с бабушкой историю не знали и не любили. Этот предмет неплохо знала одна тетя Оля, учившаяся перед революцией на Истфаке МГУ; однако ее знание было чисто внешним, не затрагивавшим ее души, а со временем приобрело фарисейский церковный уклон; поэтому родители категорически запретили ей говорить со мною на подобные темы. В магазинах исторических книг (если не брать военно-революционной тематики) почти не было; однако родители, видевшие в этих книгах лишь развлечение (и некоторую помощь в смысле школьных занятий), относились к ним благосклонно и покупали, где только могли. Одним словом, в мои паруса не дул ни попутный, ни встречный ветер; и в этих дремотных условиях штиля мой рассудок тихо дрейфовал от одной случайной книги к другой, доколе количество не перешло в качество; и самый момент этого перехода оказался приурочен к наступлению юности.