Белка и Бату

Автор: Михаил Глебов, июль 2003

В Главе "О прелестях живой природы", где речь шла о водившейся на садовых участках живности, я подчеркивал практически полное отсутствие собак, которых в те спокойные и дисциплинированные годы было немного даже в Москве. На даче же их содержание осложнялось полным отсутствием заборов, а поскольку собаки стараются гадить за пределами своей территории, то они каждый раз и ходили бы к соседям. Можно представить, сколько различных кляуз во все инстанции последовало бы тогда! Поэтому те, кто имел собак, либо оставлял их в Москве, либо все время держал на привязи, либо - в крайнем случае - городил просторный вольер, где его псина в свое удовольствие гавкала и задирала ногу. Только плюгавая мелочь, подобная соседской болонке, могла рассчитывать на снисхождение окружающих. Приблудные собаки если и появлялись, то сразу изгонялись и дальше находили себе пристанище в близлежащих деревнях.

Была только одна "официальная" сторожевая собака садоводческого товарищества - Пират, довольно крупная полудворняжка-полуовчарка с темной шерстью и очень злыми глазами. Вообще она сидела на цепи у ворот поселка, но либеральный сторож то и дело отпускал ее погулять. Тогда Пират с достоинством легкой рысью странствовал поперек участков, и владельцы считали за лучшее на это время зайти к себе на террасу. Один из них, правда, рассудил иначе, и с этих пор морда Пирата обрела глубокий уродливый шрам. Однажды я вышел из сада на дорогу и тут столкнулся с Пиратом. Видно, черти помутили мой разум, ибо я захотел его погладить, подошел вплотную и рукой дотянулся до носа. Собака отпрянула, ощерилась и зарычала; только тут до меня дошло, что он шутя мог откусить мне все пальцы; и я, не рискуя поворачиваться к нему спиной, мелкими шажками упятился к себе в сад.

В сущности, Пират не зря околачивался вокруг нашего участка, потому что лето 1974 года ознаменовалось для меня приятным событием: к нам приблудилась дворняжка Белка. Размером она была чуть меньше Пирата, т.е. достаточно крупная, бело-кремового цвета, с пушистым задранным вверх хвостом, и когда наконец отъелась, некоторые даже стали предполагать в ней лайку. Это была самка, очень добрая и глупая, совсем ручная, т.е. как раз пригодная для участия в детских играх. Мама, вообще любившая демонстрировать свое расположение к собакам в память о неправедно убиенном Томике ее детства, при каждом появлении Белки у крыльца совала ей что-нибудь, так что она вскоре сочла неразумным уходить куда-то еще и нередко, свернувшись калачиком, проводила ночи возле нашей двери. Мать она признала хозяйкой, и когда та впотьмах шлепала в уборную, составляла ей почетный эскорт.

Эта идиллия вызвала глупую зависть соседей справа, которые, в свою очередь, стали прикармливать Белку, и поскольку делали это более интенсивно, то наконец перетянули ее на свою сторону. Ренат, прервав бесконечные заботы по дому, сколотил ей просторную конуру, которая для пущего комфорта была установлена в углу большой открытой веранды, которой соседи затруднялись нормально пользоваться по причине комаров. Тем не менее, Белка сохранила привязанность и к нам, и стала "жить на два дома".

Каждое утро начиналось с того, что я, потягиваясь, выходил на кухонное крыльцо, и тут же со стороны дома Рената появлялась Белка, чтобы получить свою порцию ласки. Теперь она всегда была сытая и за едой особенно не гонялась. Если мы бегали со Светой и Таней, Белка чаще всего составляла компанию. Но больше всего ей нравились вечерние прогулки, до которых мои родители были охотниками. На закате, когда уже начинало темнеть и в воздухе разливалась сырая прохлада, мы трое, одевшись потеплее, брели вверх по улице до ворот и оттуда либо достигали Можайского шоссе, либо поворачивали в обратную сторону и по другим улицам возвращались домой. Едва мы одетые появлялись на крыльце, откуда-то словно по волшебству возникала Белка, усиленно махая хвостом. По пути она то тихо шла рядом с мамой, то описывала вокруг нас небольшие круги, и поскольку я иногда начинал за ней гоняться, чинное семейное странствие получалось не таким занудным.

Иногда я подхватывал Белку под живот обеими руками и даже слегка подбрасывал вверх, или тянул за передние лапы, чтобы она шла на задних; она не любила только, когда ее хватали за задние лапы, судорожно стремилась вырваться, и отец как-то предостерег, что она со страху может и укусить. Как-то раз Белка заболела; у нее лихорадочно блестели глаза, а нос был сухим и горячим. Тогда я решил устроить для нее теплую постель. Позади сада была натащена целая копна травы; я зазвал туда Белку и, когда она улеглась, стал укутывать ее сеном, словно одеялом. Белка некоторое время терпела, но потом встревожилась и, к моему разочарованию, вылезла наружу.

Общение с Пиратом не прошло для Белки даром, и к осени ее конура превратилась в ясли: там шевелилось одиннадцать сереньких плотных щенков. К концу сентября они уже достаточно подросли, чтобы их можно было без опасения брать в руки. Белка очень гордилась своим потомством, радушно встречала гостей у конуры и позволяла играть со щенками. Эта веселая семейка оставляла очень приятное впечатление, и поскольку общество Белки на даче мне безусловно нравилось, в одну из суббот я внезапно потребовал от родителей взять у Белки самого симпатичного щенка и поселить в московской квартире.

Честно говоря, мне трудно припомнить более горячий и упорный скандал, который я когда-либо вел с родителями. Они, разумеется, пришли в ужас от одной мысли о собаке - и к тому же такой беспородной дворняжке, в какую только и мог вырасти Белкин щенок. Но я уперся намертво, до хрипоты доказывая им жизненную необходимость этого шага. В конце концов родители вынуждены были сделать один шаг назад. На даче отец заглянул к Ренату насчет щенка, Белка любезно вывела на смотрины весь свой отряд, я подыскал наиболее плотненького бутуза и, положив к себе на колени, доставил в Москву. Здесь же, по дороге, было решено назвать его Бату в честь хана Батыя, с которым я тогда разбирался в рамках своего нового увлечения историей.

В квартире Бату первым делом зашел под обеденный стол и напрудил там лужу, которую с недовольным брюзжанием вытерла мать. Она принесла мне вату, пропитанную одеколоном, чтобы я протер ему шерсть, но щенок, по всей видимости, устал от переезда, и его стошнило на пол. Мать, скрепя сердце, вытерла за ним еще раз. Я между тем наконец стал догадываться, что щенок - не игрушка, которую вы можете по желанию достать из ящика или закинуть обратно, что у него свой особый характер и очень нешуточное упрямство, а обилие мочи и какашек воистину не поддается описанию. Энтузиазм мой поутих, уступив место задумчивости.

На ночь щенка устроили на коврике в коридоре, но он убежал оттуда и вновь напрудил под обеденным столом. Мне наконец сделалось ясно, что воспитательная работа с ним грозит затянуться. Вспомнив чей-то совет, я стал тыкать щенка носом в его лужу, но в результате его опять стошнило. Мать высказала опасение, не начинается ли у него чумка, столь обыкновенная для всех щенков и котят. Действительно, я не помнил, чтобы в Белкиной конуре щенята испытывали нездоровье, - по-видимому, это все было у них еще впереди.

Заметив, что моя любовь к щенку колеблется и гаснет, словно свеча на ветру, отец очень кстати выступил с предложением доехать на участок еще раз и, пока не поздно, вернуть Бату Белке. "А то потом она его может не принять", - справедливо предупредил он. Я к этому времени уже в значительной мере осознал глупость своей инициативы и, поупрямившись ради сохранения лица, дал зеленый свет. Мы вновь погрузились в машину, приболевший щенок тихо лежал у меня на коленях, Ренат как-то не удивился, Белка радостно выбежала нас встречать, при виде нее Бату оживился и бойко заковылял в гущу своих серых собратьев.

Так закончилась единственная в моей жизни попытка завести собаку. С тех пор я ни разу не приставал к родителям с подобными просьбами, а когда вырос, твердо встал на точку зрения своего деда, который всегда утверждал, что собакам место в деревне, а не в городе. В самом деле, животное не приспособлено замкнуто жить в четырех стенах, где оно болеет, бесится с жиру, не имеет возможности реализовать свою потребность в движении, не может нормально спариться и завести потомство, и даже гадить обязано дважды в день в строго определенное время. Мы хотим видеть в животном игрушку, но наш дом для него - жестокая тюрьма. В деревенских же условиях собака привязана к дому только кормежкой и иногда цепью; почти все свое время она гоняет где хочет и творит что хочет, не обременяя ни себя, ни хозяев.

Следующей весной Белка все так же радостно встретила нас на мостике, но конура опустела: вскоре после описанных событий Ренат утопил всех щенят - и, конечно, был прав: не разводить же ему на участке псарню! Я сильно переживал, но опять-таки вынужден был согласиться с необходимостью такого поступка, и это был еще один фактор, восстановивший меня против содержания животных дома. А впоследствии имел место еще один психологический шок: это когда я узнал, что большинство домашних котов кастрированы, чтобы не докучать их любящим хозяйкам зря. "Нет, - твердо решил я про себя, - вы как хотите, а я подобными вещами заниматься не буду!"