Претензии к Православию

Автор: Михаил Глебов, январь 2007

В предыдущих главах я лаконично описал свое обращение к Богу, которое состояло в простом факте признания того, что Он есть. Несколько далее говорилось о первых шагах на религиозной ниве, которые привели меня под своды Православной Церкви. Однако мое пребывание там было половинчатым, несерьезным - так сказать, в гостевом или факультативном режиме. С одной стороны, я инстинктивно шарахался от богословской премудрости, которую в глубине души приравнивал к "научному коммунизму" и подобным предметам, т.е. считал пустой говорильней. С другой стороны, я не пытался завязать никаких знакомств - ни со священниками (впрочем, они бы вряд ли снизошли до меня), ни с прихожанами. Глядя на их унылые, пустые лица, я не испытывал к ним ни симпатии, ни интереса. Они ничем не отличались от обычной толпы в магазинах и транспорте, - точнее, отличались в худшую сторону. Мне было неприятно наблюдать, как они падали коленями на грязный пол и бились об него лбами; я не одобрял целования икон, которые были предусмотрительно загорожены стеклами, и эти стекла серели отпечатками губ. Я не видел в их глазах ни отблесков небесного света, ни искр живого разума, а одну непролазную плотскую тупость, которая, по определению, несовместима с живым духом. Я понимал, что ничему не смогу у них научиться, что мое общение с ними с первых же шагов обернется конфликтом, и они яростно прогонят меня прочь.

Поэтому я не могу говорить о своем "вступлении в лоно Православной Церкви": этого не было никогда. Известно, что после революции кроме партийцев-большевиков было много "сочувствующих" - людей, официально не входивших в партию, не плативших взносы и не подчинявшихся тамошним вожакам, но, так сказать, добровольно бродивших поблизости. Некоторые из них действительно сочувствовали большевикам душой, но по какой-либо внешней причине (например, из-за дворянского происхождения) не могли быть приняты в партию, другие таким способом подчеркивали свою лояльность властям. В анкетах все они так и писали: "Партийность - сочувствующий". Вот точно таким же "сочувствующим" Православию в 1990-94 годах был я. Разница же состояла в том, что никто не препятствовал мне делать дальнейшие, более решительные шаги, просто я сам интуитивно чувствовал недопустимость чрезмерного сближения и добровольно держался в задних рядах.

В моем представлении Церковь (земная) и Бог изначально являлись двумя различными сущностями, хотя и пересекавшимися во многих пунктах. Бог представлялся верховным правителем вселенной, включающей бесконечное множество галактик, планет и людей; Он полновластно управлял ими всеми - добрыми и злыми, правыми и неправыми. Это была некая глобальная объективная данность, о которой я не имел достаточно знаний, чтобы делать выводы. Я только видел, что моя жизнь, управляемая тайными силами, течет вовсе не так, как мне хочется, и бороться против этой напасти я не могу, а приспособиться - учебника нет. Вот этого-то учебника я в первую очередь и требовал от любой земной церкви, и насколько мне его там не давали, настолько же я проникался скептицизмом ко всему остальному.

Подобно тому, как существует бескрайняя природа, и внутри нее есть отдельные маленькие академии наук, изучающие ее в меру собственного скудного разумения, - так простирается бескрайнее Мироздание, управляемое неведомыми нам Законами Божественного Порядка, и внутри него есть отдельные маленькие конфессии, воспринимающие все это в меру собственного скудного же разумения. И как все ученые несут разноголосицу и часто вздор по каждому малейшему пункту, хотя изучают одни и те же явления природы, - точно так земные конфессии не могут договориться между собой касательно одних и тех же Божественных предметов. Но в этом, с моей точки зрения, было еще полбеды. Гораздо хуже, что львиная доля их энергии направлена не на постижение Божественных Истин и не на исправление жизни паствы согласно им, а на что-то совсем стороннее: на разработку разветвленной мифологии, на невесть кем придуманные обряды, на грызню за посты в церковной иерархии, на взаимную борьбу конфессий за влияние и богатство.

Глядя на христианство в исторической ретроспективе, я видел начальную вспышку огня, единственное свидетельство о которой ограничено Евангелиями, и затем двухтысячелетнее вполне земное охвостье, питающееся отраженным светом той давней вспышки. Река традиционного христианства, в противоположность большинству земных рек, имела могучий источник, но никаких дальнейших притоков, и текла через столетия, словно Аму-Дарья по пустыне, напрасно растрачивая воду.

Далее, я не видел осмысленной цели ее течения. Нисколько не разбираясь в богословии, но обладая здравым рассудком, я полагал, что Господь, премудро создав вселенную, предначертал каждому из ее элементов должный способ функционирования. К примеру, рыбы должны плавать, а птицы летать, и если они попробуют поменяться местами, то будут наказаны, так как это "противоречит проекту". Равным образом люди созданы для того, чтобы жить хорошо, так как лишь при этом условии возможна всеобщая счастливая жизнь; и если они действительно так живут, то возносятся в рай, а тех, кто им мешает, напоследок сгоняют в ад, и это так же логично, как изоляция преступников в земных тюрьмах. Но поскольку понятия "хорошо" и "плохо", "правильно" и "неправильно" в отношении всей земной реальности слишком необъятны, они требуют детальных частных комментариев и разъяснений, которых - увы! - в буквальном тексте Слова Божьего найти нельзя. Вот этим-то, с моей "дикарской" точки зрения, и должна была заниматься церковь. Служить посредником между Богом в Небесах и людьми на земле, разъяснять, подсказывать, консультировать в трудных ситуациях, вести за собой…

Я, например, более всего желал понять причины моих хронических неудач, в которых, с очевидностью, моя личная вина была ничтожна и явно нащупывались мистические корни. Еще не ведая законов преобразования и не слишком задумываясь о жизни вечной, я смотрел на дело просто, по-земному, и искал решения наболевших земных проблем. Я подозревал, что где-то в чем-то крепко нарушил Божью волю и терплю за это наказание, но не понимал сути своей ошибки. Причем я вовсе не считал свой образ действий идеальным и с готовностью был бы рад его изменить. Более того, все мои попытки "начать новую жизнь", практиковавшиеся с малолетства, априори исходили из наличия многих минусов и горячего стремления заменить их на плюсы. Вот и сейчас я стоял перед церковными вратами в растерянности и просил только одного: элементарного разъяснения ситуации. Если я не прав - объясните, в чем именно. Если мне надлежит поступать иначе - подскажите, как.

Но Церковь не спешила делиться своей премудростью. В одних книжках подробно пересказывалась земная жизнь Христа с полным списком исцеленных "разслабленных", но без малейшей попытки разъяснить внутренний смысл всех этих событий (ради которого они, собственно, и произошли). Другие описывали дальнейшую судьбу апостолов, которые блуждали по свету, совершая вполне мифологические подвиги. Третьи мелочно перечисляли ереси первых веков христианства, вступая с ними в полемику по вопросам, слабо доступным уму и уж точно не относящимся к реальной жизни людей. Четвертые излишне глубоко вдавались в закулисные интриги по выбору константинопольских патриархов и римских пап, вкупе с многочисленными отравлениями и убийствами, которые в глазах непредвзятого человека напрочь дискредитировали не только тех иерархов, но и самую систему, которая их выдвигала. Пятые воспевали красоту древних икон, разъясняя детали канонического изображения различных святых: у кого борода, а у кого нету. Шестые описывали действо литургии, возникшее тремя веками позже Христа: кто из служителей куда идет, что несет, о чем поет. Седьмые, самые популярные, раскрывали подробности постной кухни, где дозволялась осетрина со стерлядью, но категорически запрещались сосиски. Восьмые содержали перечни старославянских молитв, как будто Господь принимал их только на этом ископаемом языке.

Но никто и нигде не желал отвечать на весь огромный список действительно жизненных вопросов: кто Бог и каков Он? что представляют из себя Небеса и ад, и где они? что происходит с человеком после смерти? что такое грех, и почему поступки такого рода неприемлемы Богу? - и, наконец, самое важное: как мне жить правильно? Я имел достаточно здравого смысла, чтобы навскидку понимать третьестепенность соблюдения постов и обрядов в сравнении с важностью правильного поведения. Конечно, мне могли указать на Заповеди; но они слишком коротки и не охватывают всего спектра житейских ситуаций, а с другой стороны - зачастую сами вызывают вопросы. К примеру, заповедь "Не убий", несомненно верная в общем смысле, требует дополнительных комментариев на войне, при казни преступников, самозащите и т.п. Заповедь "Почитай родителей", также верная в общем смысле, порождает естественные сомнения у детей различных извергов и подонков (коих даже гражданские власти иногда лишают родительских прав). Одним словом, я искал в Церкви толковые ответы на жизненно важные вопросы, а получал все, что угодно, кроме этого: исторические экскурсы, философские трактаты, заметки искусствоведов, кулинаров и т.п. Я вовсе не восставал против всей этой периферии; я только прежде требовал главного, а вот его-то мне и не давали!

А отсюда следует, что мое чисто внешнее знакомство с Православием, начавшееся в давно минувшем 1990-м году, постепенно углублялось и наконец к 1994-му вышло на тот критический уровень, когда его плюсы и минусы сделались хоть сколько-то очевидны и потребовали сознательного самоопределения.

* * *

В восприятии земной религиозной системы, как и в отношениях с живым человеком, существует своя оптимальная глубина, придерживаясь которой, вы останетесь максимально удовлетворенными, тогда как чрезмерное сближение чревато разочарованиями и конфликтами. Однако этот ясный для рассудка закон очень трудновыполним, поскольку любой процесс не стоит на месте и поступательно развивается в каком-либо направлении. Яблоко на дереве последовательно зреет до состояния полной спелости и при всем желании не может вернуться обратно в завязь. Равным образом человек, добровольно приблизившийся к Церкви, описывает возле нее сложную траекторию, значимая часть которой исчисляется по оси "сближение-удаление". Проблема же состоит в том, что, единожды сблизившись и испытав разочарование, человек - вроде того яблока - не может попросту отступить несколько шагов назад, сделав вид, что он никуда не подходил. Ибо испытанное им разочарование останется при нем, и оттого его последующее отдаление будет не возвратом в исходное неведение, а нисходящим, разрушительным продолжением того же процесса. Ибо битое не склеивается, а если даже искусственно склеивается, то все равно оно - битое.

С другой стороны, каждый наш свободный поступок непременно мотивирован какой-либо потребностью: так, если вы сыты, то не зайдете в столовую, а коли зашли - значит, проголодались. Равным образом сближение человека со сферой религии не может случиться просто так, из ничего. Если он свободно идет в Церковь, значит, он что-то ищет, хотя самый предмет поиска может варьироваться в огромных пределах, и ради чего он пришел, то в Церкви и берет, так к ней и относится. А поскольку спрос и предложение всегда взаимоувязаны, земная церковная организация встречно раскладывает перед паствой свои дары на любой вкус, согласно общей конъюнктуре предпочтений. Не станем поэтому удивляться, что общество, погрязшее в себялюбии, грехах и земных заботах, меньше всего настроено принимать Истину и особенно понуждения жить согласно ей, так как это выворачивает наизнанку их грешную жизнь и убивает их главные удовольствия. В такую Церковь, извините, мало кто пойдет, а как же тогда быть иерархии с влиянием и богатством? Но если, прямо не отвергая Господа и не отбрасывая Библии, искусно затушевать их существенный смысл, если не бороться с грехами "в лоб", а ненавязчиво сместить внимание публики к ритуалам и обрядам (которые сами по себе "очищают" их перед Богом), к истории разных ересей (любопытных для философского склада ума), к храмовому зодчеству и иконописи (столь ценимым эстетами), к вопросам кулинарии и "календарю народных примет", и тому подобным вещам, - каждый из посетителей, во-первых, получит душевное облегчение (он же сходил в храм, он чист), и во-вторых, найдет уютный уголок соответственно личным интересам. И чем эта земная составляющая в Церкви представлена обильнее, тем и людей туда собирается больше.

Однако совсем иначе выходит с теми, кто действительно ищет правды - пусть еще не в религиозных, а в чисто житейских целях. Все подобные люди, сами того не зная, тянутся к Небу, в связи с чем их рассудок хотя бы слегка озарен небесным светом. И этот свет, который есть Истина, мимо любых логических рассуждений иррационально подсказывает им верный путь и также заставляет остерегаться ловушек. Вот почему, двинувшись на сближение с церковной организацией, они с первых шагов интуитивно ощущают смутное отторжение, которое тормозит их порыв и возбраняет подходить слишком близко. Более того, любая сознательная попытка преодолеть этот барьер ведет к неприятностям и разочарованиям. Ибо Господь внимательно следит за путями спасающихся и погибающих, и оберегает первых от рискованных шагов.

Вот почему, как уже неоднократно повторялось выше, Господь до тридцатилетнего возраста удерживал меня от всякого контакта с религией, хотя спасение мне могло прийти лишь отсюда. Ибо я еще не выработал достаточный иммунитет против наполнивших Церковь фальсификаций. Однако к тридцати годам дух человека становится уже достаточно зрел и крепок для подобного искушения. Тогда шлагбаум приоткрылся, и я боязливо заглянул внутрь. И тут с первого шага во мне проклюнулось и затем утвердилось (еще без логических аргументов, а по одной интуиции) двойственное отношение к земной церковной организации. С одной стороны, я признавал Церковь "наместничеством Бога на земле", т.е. главным посредником между Ним и людьми, и потому, при всех разочарованиях, никогда не приходил к выводу об ее тотальной ненужности. Однако, с другой стороны, я отказывался признавать эксклюзивный статус церковной организации, ее полную монополию на посредничество между Богом и мной.

Ибо я, как уже говорилось, имел большой список принципиальных вопросов, от ответа на которые прямо зависел мой стиль поведения и, как следствие, возможность достижения земного счастья (о небесном я еще мало задумывался). Светские источники, усидчиво изучаемые на протяжении многих лет, по самой природе своей не могли на них ответить. И я наконец понял, что единственный критерий Истины скрывается в Боге, а религиозной сферой ведает Церковь. И тогда я пошел туда с вполне четкой, конкретной целью: разобраться в теоретической стороне дела и затем откорректировать свою реальную жизнь согласно найденным истинам. Стало быть, моя задача была сугубо практической (даже утилитарной); и как домохозяйка, желая испечь пирог, разыскивает именно этот кулинарный рецепт и недовольно пролистывает указания насчет окрошки и манной каши, так и я упрямо шел к своей цели, отбрасывая с дороги периферийные частности - жития святых, порядок литургии и т.п.

Однако первые же опыты знакомства с Православием породили во мне ощущение, какое испытывает водитель, съехавший с твердой дороги и насмерть забуксовавший в песке. Ибо прямых ответов на прямые вопросы нигде не было, а вместо них клубились облака околорелигиозных знаний любого рода, уводившие меня от живого дела в какие-то уютные игрушечные уголки. Вот тут-то в моей душе Церковь и утратила свойство эксклюзивности. Мне казалось, будто я смотрел на солнце или луну, и невооруженным глазом мало что мог там разобрать. И тогда я пошел к владельцу телескопа, чтобы решить все затруднения. Но этот человек, отведя глаза, стал вкрадчиво убеждать меня в том, что смотреть на солнце вредно и что гораздо приятнее будет направить трубу куда-либо в сторону, да хоть на соседские окна. И я, привыкнув не отказываться ни от какой пользы, послушно стал глядеть, куда он советует, но - к его вящему недовольству - не отказался и от своей первоначальной цели, только понял, что решать ее придется другим путем. Следовательно, найденный телескоп, бессильный выполнить основную задачу, оказался все же полезен в периферийных делах.

Именно по такому пути развивалось мое отношение к Православной Церкви в 1990-92 годах. Я с интересом заходил в храмы, слушал песнопения, вдыхал сладкий дым ладана, ставил свечки, любуясь их трепетным оранжевым сиянием, дома читал про Юлиана Отступника и Сергия Радонежского, но свои больные вопросы держал при себе, продолжая решать их прежними "светскими" средствами - размышлениями по личному опыту и выписыванием "умных мыслей" из романов. Затем настала трудная пора перехода из проектной организации в коммерческий сектор, когда религиозные вопросы сами собой вынужденно отошли в тень. Сегодня кажется, что этот перерыв явился очень своевременно, ибо всякий земной водоем имеет дно, и та мелкая лагуна, в которой я плескался, фактически успела исчерпать себя. Задача начального периода, как теперь видится, состояла в том, чтобы элементарно познакомить меня с областью религии, сгладить глубоко усвоенные атеистические взгляды и тем самым подготовить фундамент для дальнейшего движения.

Действительно, за бурный период 1992-93 я успел существенно дистанцироваться от прежней полудетской "церковной игры", и когда осенью 1993 года мой наступательный пыл сменился очередной депрессией, я взглянул на проблему религии новыми глазами и впервые подошел к ней уже всерьез.