Разочарование в Православии (1)

Автор: Михаил Глебов, январь 2007

К сожалению, необходимо согласиться с истиной: несчастья эффективно вправляют нам мозги. Тяжелая суета первой половины 1993 года, завершившаяся (как и предыдущие мои внешние натиски) ничем, вынудила меня обратиться к религии с гораздо большей серьезностью. Я в очередной раз убедился в существовании неодолимой давящей силы, которая хотя и сберегала меня по большому счету, но упрямо препятствовала достижению поставленных целей. Финальный удар нанесло увольнение из фирмы N. Тогда, запершись дома, я вполне сознательно опустил руки и оставил дальнейшее течение событий на волю судьбы. Но этот поступок, презренный с житейской точки зрения, оказался именно тем самым, что от меня требовалось в духовном смысле, ибо я де-факто передоверил руководство своей жизнью Богу. Как следствие, интерес к религии после годичного перерыва оживился, однако на принципиально иной основе.

Пройденная полоса неудач дополнительно убедила меня в доминирующем значении Божьей воли, которую я, выходит, опять не понял или понял неверно, по неведению стал действовать вразрез - и испытал закономерную нахлобучку. Значит, давно уже тяготивший меня комплекс общефилософских проблем нуждался в немедленном разрешении средствами религии, а религиозными делами ведала Православная Церковь, сколько бы претензий у меня к ней ни накопилось. А отсюда вытекала нужда прекратить ни к чему не обязывающие посещения храмов и чтение житий, но отнестись к делу всерьез и пойти так далеко, насколько потребуется. Иными словами, я убедился в невозможности и далее мириться с нерешенностью важнейших философских проблем, без чего терпел одни неудачи, и также в невозможности решения их вне религии, а вся религия гнездилась в Церкви. Вот почему, несмотря на въевшуюся в подсознание настороженность и глухое душевное отторжение, я не мог избежать нескольких значительных шагов вперед.

Здесь мне могут заметить, что хотя Православие является численно господствующей, но вовсе не единственной религией, доступной на территории России, поэтому никто не вынуждал меня идти со своими проблемами именно туда. На это можно выдвинуть ряд оправданий. (1) Я, как и подавляющее большинство атеистически воспитанных советских людей, абсолютно не разбирался в межконфессиональных проблемах, зато привык исторически считать Православие "своей" (точнее, "нашей", "родной") Церковью, а католиков и протестантов огульно приравнивать к "врагам отечества", откуда к ним рождалось еще большее недоверие, чем к Православию. (2) В те времена еще не было Интернета с его огромными залежами информации на любой вкус, а чего человек не знает, того инстинктивно сторонится. (3) В те годы в Москве стали появляться первые протестантские общины, финансируемые из США. Их иностранные пасторы собирали молодежь на газонах Москвы, где они водили детсадовские хороводы, распевали псалмы и плели друг другу венки из одуванчиков. Но столь облегченное отношение к религиозным вопросам претило мне еще больше, нежели православная обрядовая тяжеловесность. Как видно, в своих чувствах я был не одинок, ибо эти хороводы становились все малолюднее, доколе к концу 1990-х годов не исчезли совсем. (4) Нельзя сбрасывать со счетов и фактор территориальной близости православного храма, мимо которого я ежедневно проходил на работу и с работы.

В итоге период с сентября 1993 по май 1994 года прошел под знаком максимального сближения с Православием, которое, впрочем, осуществлялось мною не последовательно, а какими-то трусливыми наскоками, притом с явным желанием как можно большую часть работы осуществлять самостоятельно дома. Именно вследствие этого я не стал записываться в церковные "воскресные школы", которые тогда открылись при многих храмах, но занялся, по любимому выражению военных, "самоподготовкой".

Прежде всего я прочел по порядку весь Новый Завет, с которым прежде был знаком лишь урывками. Буквальный смысл Евангелий оставил много нерешенных вопросов практического характера (насчет "подставления щёк" и т.п.), но, по крайней мере, в целом казался понятен. Я только сердился, что там четырежды дублируется одно и то же. "Деяния апостольские" в чтении были проще и интереснее, однако я интуитивно почувствовал их "не-Божественность", их слишком земной характер, совершенно иное внутреннее строение этой книги; поэтому впоследствии я ничуть не удивился, узнав, что Сведенборг не включил их в список книг, действительно принадлежащих Слову Божьему. Что касается Посланий (преимущественно Павловых), они мне в целом не понравились; сверх того, я вынужден был согласиться с оценкой апостола Петра насчет их "неудобопонятности". Когда же я сунулся в Апокалипсис, то с первых шагов догадался, что понимать здесь нечего, ибо эта книга от начала до конца является шифрограммой, и покуда у меня нет верного ключа, ее смысл гарантированно останется замкнутым для разумения, а к чему фантазировать зря? Суммарным же итогом знакомства с Новым Заветом сделалось убеждение, что он в буквальном (единственно доступном для меня) смысле не содержит ответов на мои вопросы, что я самостоятельно не способен заниматься дешифровкой текста, и оттого помощь квалифицированных служителей Церкви становится для меня совершенно необходимой.

Затем, собравшись с духом, я раскрыл недавно купленный том Ветхого Завета, чтобы и его прочитать подряд весь. По утрам я вставал немного раньше требуемого и до завтрака успевал одолеть с дюжину страниц. Тут у меня дела пошли гораздо хуже, ибо подробности жизни праотцов (кстати, в буквальном смысле достаточно грязные) меня нисколько не интересовали, внешней поучительности было гораздо меньше, чем в Евангелиях, а возражений не в пример больше; когда же повествование дотянулось до бесчисленных Моисеевых законов, в буквальном смысле кажущихся современному человеку дикостью, я окончательно взорвался. Едва осилив Пятикнижие, я стал прыгать по оставшимся текстам из угла в угол и наконец отдохнул душой на моральных сентенциях Притч Соломоновых и Экклезиаста. Однако эти две книги, в точности как и "Деяния апостольские", показались мне словно бы инородным телом; действительно, Сведенборг и их не указал в числе книг, образующих Слово Божье. Чтение пророков я сходу признал столь же бесполезным, как и Апокалипсиса, по той же причине. И наконец, сильно обидевшись за Иова, я захлопнул книгу и более к ней не подходил, несмотря на обилие великолепных гравюр, выполненных Гюставом Доре.

Тогда, отчаявшись добиться толку в первоисточниках, я раздобыл небольшую и плохо скрепленную брошюру "Катехизиса". Но я не смог ее читать дальше первой страницы: строчки парадоксально не закреплялись в памяти, и наконец в душе поднялось такое внутреннее сопротивление, что пришлось с некоторым испугом запихать ее подальше в шкаф. Ибо я на долгом опыте хорошо знал подобные мистические импульсы, которым, во избежание действительных неприятностей, лучше было подчиняться.

Между тем в одной из газет мне попалось объявление о публичных лекциях, читаемых в старом здании Московского университета одним священником. Кажется, они даже проводились бесплатно. Я ринулся туда и просидел часа три в слабо заполненной грязной аудитории, где места наклонно восходили от сцены вверх. Священник отличался раскованным поведением (более характерным для западных пасторов), остроумием и хорошо подвешенным языком. Его гладко лившаяся речь осмотрительно не касалась наиболее кондовых сторон Православия, более тяготея к философским умозаключениям; серьезные пожилые мужчины, сидевшие вокруг меня, прилежно строчили конспекты. Лекция мне в целом понравилась, однако не ответила ни на один вопрос, а по выходе из аудитории я спохватился, что даже не могу воспроизвести ее смысл. Отсюда мне сделалось ясно, что более сюда ходить не следует.

Тогда наконец в мою голову закралась мысль, что, пожалуй, так, "в лобовую", я никаких ответов ни на что не найду, поскольку они даются от Господа лишь тем, кто соблюдает требуемые обряды: может быть, именно в этом и кроется их реальный смысл? А иначе кто бы всем этим занимался? И я решил, превозмогая застарелое неприятие, явиться в храм "смиренным прихожанином" и копировать поведение бабок, коих там всегда предостаточно. Начинать же такой визит, конечно, следует с раздачи милостыни нищим на паперти, и тут-то у меня вышли первые конфузы.

Как-то я по неясной причине решил заехать в известную церковь на Ордынке, что вблизи метро "Третьяковская". Уже была зима, вечерело, в огнях фонарей кружился снег. Перед церковью ремонтники разрыли громадную траншею, огороженную забором, так что искать вход мне пришлось окольными путями. В уголке забора, прикрытый его выступом от метели, сидел массивный жирный монах с одутлым лицом и красным носом: он просил милостыню. Несмотря на поднявшуюся гадливость, я послушно достал кошелек и бросил ему в скуфейку целую пригоршню мелочи - если как следует пересчитать, в сущности, не так мало. Монах, глядя на меня, сперва принялся заискивающе бормотать что-то молитвенное, но, услышав рассыпчатый звон монет, тут же прекратил и одарил меня взглядом, полным такой животной ненависти, что мне почудилось, будто он сейчас бросится с кулаками. Я от греха подальше скорее ушел прочь, и лишь затем догадался, что этот "нищий" привык к подачкам совсем иного уровня - серьезным бумажкам и даже долларам, благо здесь толклось много иностранцев. Я, разумеется, тоже мог бы пожертвовать бумажку, но препятствие заключалось не в жадности: в моем понимании нищий был нуждающимся в элементарной пище, лишь в этом случае он мог ждать от верующих милосердия. Если же он в действительности являлся профессиональным жуликом, нашедшим удобный способ паразитировать на доверчивых гражданах, - я нисколько не собирался ему в этом подыгрывать.

А через несколько дней другой конфуз случился уже при входе в родную церковь Николы в Хамовниках. Вследствие узости входа внутрь нищие были вытесенены на улицу и рядком сидели вдоль забора от самых ворот. Идя мимо их понурой шеренги, я вглядывался в лица, прикидывая, кому лучше дать, и отчего-то воздержался (видно, тот монах еще стоял перед глазами). А когда на следующий день я вновь шел тем же путем, среди нищих возникла паника. Длинный пожилой мужик, видимо, бывший среди них "старшим", едва завидев меня, сдавленно цыкнул что-то неразборчивое, и тут они все, словно крысы, кинулись кто куда, оставив даже свои подстилки. Этот выкрутас поразил меня еще сильнее, так что посещение храма оказалось скомканным. Раздумывая о причинах, я наконец догадался, что вся эта братия, как видно, платила дань местным бандитам, а между их группировками шли разборки за кормовые угодья. И вот, поскольку я в первый раз внимательно вглядывался в лица, но никому ничего не дал, меня сочли разведчиком одной из конкурирующих банд. А так как встречи с этими персонажами с большой вероятностью заканчивались мордобоем, эти "сирые и обиженные", не доверяя Божьей защите, сочли за благо дать стрекача.

Но если я понял ситуацию правильно, церковные нищие вовсе не являлись таковыми в истинном, евангельском смысле, но - подручными мафии по выкачиванию денег из простаков. И тут, по закону совпадения причин, в одной из газет мне попалась длинная статья, разоблачающая преступный характер группировок из нищенствующих люмпенов, которые львиную долю своей добычи отдают настоящим уголовникам, занимаясь притом в свободное от паперти время не только пьянством, но насилиями и грабежами. И буквально через несколько дней - вновь будто нарочно! - в одном из соседних магазинов я столкнулся с тем длинным нищим, который, не стесняясь испачканной одежды, вальяжно набирал с полки мясные деликатесы. Увидев меня, он нагло усмехнулся и проследовал к кассе. И тут наконец я сплюнул и твердо решил никогда и ничего не давать этим дармоедам, что бы там ни рассуждали священники.

С другой стороны, мне показалось сомнительным, чтобы эти последние, пребывая в детской наивности, ничего не ведали об истинном положении дел. Я приметил, что в разных храмах нищие группируются по-разному: где в тыльной части трапезной, где на узком проходе к ней, где на самом крыльце, а у Николы в Хамовниках, как мы видели, и вовсе за калиткой; и эта дислокация никогда не изменяется, кто бы там ни сидел. Стало быть, налицо договорные отношения; но где договор, там вполне вероятна оплата. Для нищих церковь - доходное место, а для иного священника нищие - доходная статья; они выступают как бы арендаторами церковной площади, ограничителем же является их грязь и вонь, которые отпугивают приличных посетителей храма. Поэтому нищих допускают внутрь ровно настолько, чтобы не снизить посещаемости. Но чем контингент прихожан вельможнее, тем их нетерпимость к нищенской вони выше; вот почему именно в привелигированном храме Николы в Хамовниках (по соседству с массивом совминовских домов) они и оттеснены особенно далеко.

К счастью, мои регулярные посещения этой церкви вскоре привели нищих к мысли, что я им не опасен; они уже больше не убегали, но иронически перешептывались между собой, провожая мою фигуру презрительными взглядами. Ибо кто адского человека не бьет, тот не заслуживает в его глазах никакого уважения.