Начало Прощание с Православием (1)

Автор: Михаил Глебов, январь 2007

Итак, сознательные попытки сближения с Православием, хаотично, но настойчиво предпринимавшиеся с осени 1993 по весну 1994 года, дали итоговый отрицательный результат. Буквально каждая из них либо оканчивалась дурацкой конфузией, либо, по меньшей мере, порождала негативные внутренние эмоции. И тем удивительнее было на этом фоне чувствовать, как моя вера в Бога - мимо церкви, на чисто житейском уровне - с определенностью крепнет. Такое положение мало-помалу легализовывало догадку о нетождественности Бога и церковной организации (в данном случае - православной) и, стало быть, о существовании к Нему каких-то иных путей.

Но я еще не умел судить о подобных вещах с той четкостью, какая пришла ко мне теперь, и потому, несмотря на все неудовольствия, упрямо понуждал себя к дальнейшим попыткам сближения. Душа моя раздваивалась: с одной стороны, я не мог счесть обманом зрения все минусы, обильно найденные в стенах Церкви; с другой же - слишком начитался предостережений о душевной гордыне и даже о бесах, которые выталкивают из церкви одержимых ими. Меня, однако, успокаивала мысль, что я возражаю не против существования Бога или заповеди не творить зла, а против чисто земной богослужебной практики, которая казалась мне не то что противоречащей истинной вере, но как бы лежащей сбоку от основной магистрали, каким-то бесперспективным тупиковым закоулком.

Религия в моих глазах имела прежде всего нравственный критерий: не творить зла, потому что оно - зло; все остальные богословские познания носили факультативный характер, т.е. сами по себе "не делали погоды" и ничего не решали. Тем более, что Библия на 90%, несомненно, представляла шифрограмму, ключа к которой не было даже у мудрого Иоанна Златоуста. Но если текст написан иероглифами, а вы не знаете китайского языка, какой толк с ученым видом вертеть его в руках и высказывать разные мнения, точно не относящиеся к делу? С другой стороны, я полагал, что если бы зашифрованные знания были действительно необходимы человечеству, Бог, конечно, не позволил бы их шифровать.

И тут мне очень кстати попалась брошюрка, написанная русским священником-эмигрантом, который в 1930-е годы возглавил русский приход где-то на Балканах. Этот человек - безусловно умный и порядочный - сильно сокрушался о том, что лучшие члены его прихода не желают активно участвовать в церковной жизни, сколько он их ни понуждал. Но порядочным людям свойственно группироваться вместе (равно как и злым в своем кругу), и если даже в условиях эмигрантского бездолья они предпочитали одинокую жизнь общению в стенах Церкви, значит, там - даже при хорошем священнике - было уж очень несладко!

Действительно, личный опыт вполне убедил меня в том, что в храмах безвылазно толкутся отнюдь не лучшие христиане. Сформировав устойчивое ядро, они пренебрежительно ведут себя в отношении "чужаков", нередко одергивая их, делая замечания и пр. Сколько раз на моих глазах очередная злющая бабка принималась "наставлять" случайно зашедшую интеллигентную женщину, куда и как ей ставить свечи, пока та с оскорбленным и растерянным видом пулей не вылетала прочь! Сколько злобного шипения поднималось вокруг девушек в слишком коротких юбках или без платочков на головах! Ясно, что эти люди, заглянувшие в храм с вполне вероятной перспективой остаться, но получив там незаслуженную оплеуху, обретают негативное отношение не только к конкретному хаму, но и ко всей Церкви, и даже к религии вообще. С другой стороны, персонажи явно бандитского вида с золотыми цепями на шее, ставящие к иконам дорого купленные пудовые свечи, встречают со стороны завсегдатаев полное одобрение.

Но чем глубже я запутывался в противоречиях, тем настоятельнее возникала нужда совершить окончательный выбор и прекратить эту внутреннюю пытку. Конечно, - думал я, меряя шагами солнечные весенние улицы, - Православие переполнено всевозможным балластом, накопившимся за два тысячелетия его существования. Ну и что из этого? У банана тоже есть кожура, но мы ее обдираем и выкидываем, а мякоть съедаем; однако наличие несъедобной кожуры не может являться поводом для уничтожения всего банана. Моя задача сейчас - не привередничать, а сперва войти в Церковь - не откуда-то сбоку, через форточку, а стандартным путем, как поступали и поступают миллионы людей, и на первых порах точно следовать всем указаниям, даже, по видимости, нелепым. Так и начинающие водители, чтобы не залететь в аварию, в первое время строго соблюдают правила дорожного движения и лишь с ростом опыта узнают, что и как в действительности можно делать, а чего уж совсем нельзя. Но если бы они сходу, "не зная броду", принялись наобум куролесить, то мгновенно разбили бы свой тарантас. Вот и мне следует элементарно обжиться внутри Православия, на собственном опыте испытать все его грани и лишь затем, через достаточно продолжительный срок, приступать к процессу "отделения мух от котлет".

Воодушевившись таким решением, я извлек из глубины шкафа закинутый туда катехизис и вскоре наткнулся на текст Символа веры, сопровождаемый жестким требованием выучить его наизусть и держать себе как бы основным руководящим правилом. Увы, этот важнейший документ Христианской Церкви в разных источниках отчего-то выглядит по-разному, так что я, специально пошарив в Сети, отыскал полдюжины вариантов различной длины и подробности, но не нашел того, который попался мне в том давно уничтоженном катехизисе, и потому лишен возможности точно процитировать места, которые возмутили меня сильнее всего. Сводились же они, по большому счету, к трем пунктам.

Во-первых, основной объем Символа был занят перечислением Троицы Божественных Лиц и их свойств с категорическим требованием этому верить; но я не мог на это согласиться, потому что этого не понимал. В моем представлении Бог всегда был един и воспринимался Творцом Вселенной и Вседержителем, т.е. ее полновластным управляющим после акта творения. Что же касается Троицы Лиц, эти вещи меня всегда инстинктивно раздражали, но поскольку прямо упоминались в Евангелиях и не могли быть отвергнуты, я наконец придумал считать (как потом оказалось у Сведенборга, в целом правильно) каждое Лицо не отдельной личностью, но конкретным свойством одного и того же единого Бога.

Я приводил в пример человека, который на работе является инженером, в транспорте пассажиром, в парикмахерской клиентом, однако при всех ситуативных различиях остается самим собой. Я догадывался, что если система управления государством включает столько министерств и подчиненных им ведомств, насколько же сложнее должен оказаться механизм управления целой вселенной! В этом контексте я не находил ничего удивительного, что Бог - единый, так сказать, при взгляде со стороны, - внутри Себя имеет какое-то разделение функций, туманно отразившееся в библейском упоминании о Троице. Ведь и человек внутри себя состоит из воли, ума и тела, что нисколько не нарушает единства его личности. При этом я также полагал (1) что данный вопрос слишком непостижим для человеческого рассудка, чтобы всерьез ломать из-за него копья, и (2) что от его конкретного решения наша практическая жизнь мало зависит. Короче, я не мог твердо сказать "верую" по поводу учения о Троице в Символе веры и, сверх того, проявлял недовольство излишним вниманием к этой проблеме.

Во-вторых, меня возмутило отсутствие в Символе веры прямо сформулированного требования вести добрую и чистую жизнь, и также избегать зла. А к чему такая "забывчивость" приводит, я видел на примере церковных завсегдатаев, включая секретаршу Свету и того фарисея. Все они точно могли сказать "верую" любому богословскому утверждению независимо от его реальной истинности, ибо даже не пытались вникнуть в суть, но с готовностью повторяли любой предоставленный им текст. Равным образом мелочная осведомленность в церковном учении нисколько не прибавила им милосердия и душевной порядочности, а ведь именно это, с моей точки зрения, Господь требовал от человека прежде всего.

В-третьих, уж окончательно нетерпимым показалось мне завершающее требование полного и безоговорочного принятия всего Символа в целом. Вопрос ставился так: либо вы твердо (т.е. без тени сомнений) говорите "верую" всему Символу до последней строчки и запятой, и тогда принимаетесь членом Церкви, либо, при малейшем противоречии, автоматически выбрасываетесь за ее пределы. Но я категорически не мог принять такой постановки вопроса. Правда, в советское время нельзя было критиковать коммунистическое учение, и всякий растяпа, допускавший что-либо подобное, со скандалом вылетал из пионерской организации, комсомола и пр. Но ведь там от человека в действительности никто не требовал подлинно верить, а лишь делать вид, соблюдая внешнюю лояльность. И многие миллионы добропорядочных советских людей, за вычетом горстки оголтелых диссидентов, поступали именно таким образом: на словах соглашались, а в душе не то что противоречили, но просто думали о своем, более важном. Религия же тем и отличается от политики, что здесь лицемерие категорически недопустимо, ибо Господь видит наши души гораздо точнее и глубже нас самих. Поэтому я не могу, припомнив опыт давнишней пионерии, формально объявить о принятии Символа веры, сохраняя сомнения и возражения в сердце. Ибо такое принятие недействительно и даже зачитывается в осуждение, как и всякая ложь.

Если бы я дал себе труд в письменной краткой форме изложить собственный "символ веры" того переломного времени (т.е. уже расставшись с атеизмом, но еще не читав Сведенборга), то у меня получилось бы что-нибудь вроде нижеследующего:

(1) Верую в существование единого Бога, творца и управляющего вселенной, но, к сожалению, совершенно не знаю ни цели творения, ни тех законов, посредством которых оно управляется.

(2) Охотно допускаю наличие в Боге разных аспектов, обозначенных в Евангелиях "Лицами", но не понимаю истинного назначения каждого из них и, сверх того, не верю, чтобы земной человек был способен это понять.

(3) Твердо убежден на собственной шкуре в универсальности Божьего правления человеческими судьбами, вплоть до последних копеечных мелочей, и также угадываю моральные критерии (т.е. что добро поощряется, а зло наказывается).

(4) Больше не верю в тождественность Бога и земной церковной организации, которая переполнена богословским невежеством, пустыми обрядами и различными суевериями, и где наиболее негодные люди склонны проявлять наибольшую активность.

(5) Категорически не согласен с запретом церковной организации человеку думать своим умом, а лишь безропотно принимать ее сомнительное "окормление".

Возможно, к этому списку следовало бы добавить и другие пункты, но мое душевное состояние того критического времени по давности лет отчасти сгладилось и забылось. Однако в любом случае ясно, что такая система взглядов не укладывалась в прокрустово ложе официального Символа веры. Если бы он не требовал категорического и безусловного подчинения, я бы, конечно, остался вблизи него на правах не раба, но вассала с некоторой степенью автономии. Но жесткая постановка вопроса неизбежно влечет адекватный жесткий ответ. Сколько я доселе ни понуждал себя к лояльности, сколько ни пытался молча сносить церковные минусы, но тут объективно оказался припертым к стене. Мне как бы сказали прямым текстом: или принимай все до конца, или пошел вон. Но я не мог принять всего до конца, ибо это означало - отказаться от своего рассудка, от своей личности и, сверх того, попасть в пугающую компанию тех омерзительных бабок и фарисеев.

Помню солнечный майский день, свежий ветерок, салатную зелень деревьев Нескучного сада на том берегу реки. Я брел вдоль парапета набережной, сжимая в руке книжечку катехизиса с Символом веры внутри. Что делать, как поступить? Я раскрывал текст и принимался учить его, но ощущал непобедимое внутреннее сопротивление. Мне, с очевидностью, навязывали что-то негодное, несъедобное, притом я уже давно имел обоснованные сомнения в компетентности церковных учителей. И наконец пружина сорвалась. Я резко захлопнул книжку и сказал себе: "Ну, хватит валять дурака. Я принимаю Православие, но принимаю его условно. Я принимаю Слово Божье и разумные моральные наставления, но отвергаю богословскую схоластику, монашескую аскетику и пустую обрядность. И тут я вдруг почувствовал огромное внутреннее облегчение и, овеваемый майским ветерком, вприпрыжку направился домой.