Если не Православие, то что?
Автор: Михаил Глебов, май 2008
Я заметил, что Бог, ведя человека стезей преобразовния, чередует периоды его высокой и низкой внешней активности. При взгляде на эту синусоиду с житейских позиций, первые кажутся эпохами или, по меньшей мере, страницами нашей судьбы, тогда как вторые - досадными паузами, возникающими при перелистывании страниц. С духовной же точки зрения, напротив, периоды внешнего затишья являются важнейшими и наиболее содержательными; именно здесь происходят основные тектонические сдвиги нашего духа; но поскольку затем неизбежна передышка, человек провиденциально отвлекается к внешним проблемам, а между тем достигнутые духовные рубежи незримо "вылеживаются" и затвердевают, словно бетон в новой конструкции. Когда же этот процесс объективно заканчивается, то и внешняя суета, исполнив назначенную ей роль ширмы, стихает, и человек погружается в новую вынужденную паузу.
Кстати, та же закономерность хорошо видна в принятии пищи. Мы краткое время едим и затем несколько часов перевариваем съеденное, занимаясь между тем другими делами, доколе пищеварительный процесс не подойдет к концу и мы вновь не проголодаемся. И чем калорийнее пища, и чем больше ее было съедено, тем длиннее окажется интервал до новой еды.
В качества типичного примера взять хотя бы мою юность. Самый переход от детского мышления к взрослому исподволь протекал на дождливых просторах тихого и скучного 1976 года. Но его с двух сторон обрамляли достаточно бурные 1975-й и 1977-й, оставившие по себе долгую память. Равным образом и интерес к Православию миновал две эпохи: начальную (зима 1990-91), когда я лишь предварительно "осваивался с темой", и главную (зима 1993-94), окончившуюся кризисом и разочарованием. Между этими максимумами растянулся чисто внешний период интенсивной проектной работы и затем поисков места в коммерческом секторе, когда мне стало не до религиозных размышлений. Но к лету 1994 года кризис в моем отношении к Православию был уже пройден, дальше и выше по этой тропе уйти я не мог. Требовался какой-то совсем новый путь, но он не мог быть мне дан, доколе не вылежатся, не войдут в самую ткань моего духа полученные уроки. Но этот таинственный процесс (как и пищеварение) должен течь своими путями, без наших сознательных вмешательств. Так и бетон сперва заливают и вибрируют, но потом надолго оставляют в покое, иначе он не сможет схватиться правильно.
В этом контексте становится ясным провиденциальный смысл моего неожиданного поступления в фирму "N" и та активная деятельность на пределе возможностей, которую я там развернул. По уши заваленный делами, я практически забыл о религиозных материях, которые все равно зашли в глухой тупик. Однако суета, достигнув максимального напряжения к середине октября 1994 года, понемногу пошла на спад, жизнь стала входить в нормальную колею, а вместе с тем исподволь оживились мои религиозные искания.
Суть тупика, в который я накануне зашел, была проста: я разочаровался в Православии, сохранив подспудное убеждение, что этот путь к Богу - единственный. Вышло, как если бы я хотел доехать в город, куда вела только одна дорога, и она по причине стихийных бедствий оказалась разрушенной. С одной стороны, город остался где был, следовательно, цель моего движения сохранилась. С другой стороны, разрушенная дорога не имела дублеров. А отсюда вытекало отчаяние самому добраться к цели и, напротив, смутная вера в чудо, которое перенесло бы меня через завалы на ту сторону. Здесь, между прочим, хорошо заметен "педагогический прием", наблюдаемый в жизни довольно часто: Бог заставляет человека убедиться в собственном бессилии, но затем словно из воздуха дарует желаемое: "Стучите, и отворят вам", именно отворят, а не вы сами влезли.
Итак, первым шагом при выходе из тупика было - разубедить меня в абсолютной единственности и незаменимости Православия. Тут сразу необходим комментарий. Я хорошо знал о существовании других ветвей христианства и даже, как рассказывалось на своем месте, предпринял слабенькие попытки знакомства с ними. Проблема же заключалась в том, что мои претензии к Православию де-факто являлись претензиями ко всему Традиционному Христианству, просто Православие, как одна из ветвей Традиционного Христианства, по условиям российской жизни оказалось ко мне ближе всего, и я начал свой путь именно с этого угла. И вот, до некоторой степени изучив этот угол, я догадался, что и вся остальная территория, при любом множестве частных различий, такая же самая, и потому нет никакой пользы в осмотре всех углов по очереди.
В самом деле, все ветви Традиционного Христианства опирались на Библию без ее расшифровки, данной свыше, - следовательно, спотыкались и путались на каждом шагу, и я не думал, что Фома Аквинский ушел много дальше Иоанна Златоуста. Ни Православие, ни Католичество толком не знали о посмертной жизни человека, хотя их вполне сказочные версии различались в ряде пунктов. Везде господствовали обряды, везде паства вела злую и грешную жизнь, везде иерархия нещадно боролась за власть и богатство, и в этом отношении римские папы далеко затмили наших митрополитов. Наши пытали и убивали раскольников, католики - альбигойцев и всех прочих в алфавитном порядке. Из истории даже прямо следовала значительно большая гуманность Православия, так что мой самый первый найденный "угол" с большой вероятностью оказался и самым чистым.
Корень проблемы состоял в том, чтобы разорвать мертвую склейку Бога и земной церковной организации, застывшую в умах почти всех верующих людей. Ибо Бог - один для всего Тварного мира, включая и крохотную песчинку нашей Земли, со всем разнообразием ее народов, стран и религий. И каждая земная церковь - словно ничтожный осколочек великой общей мозаики; и эти осколки бывают больше и меньше, ослепительно яркие или совсем тусклые, у кого как вышло. И потому категорически нельзя писать уравнение: "Один Бог = одна (наша) религия, все прочие ведут в погибель". Бог - словно единое великое солнце, а религии - планеты, астероиды и мелкие камешки, летающие в Божьем космосе по назначенным Богом орбитам, и каждая, неведомо для себя, играет предначертанную Богом роль, и каждая нужна в общем раскладе Мироздания.
Существует единый Бог и также общие для всего Мироздания Законы Божественного Порядка. Но в Натуральном мире (т.е. на Земле, на планетах вселенной) не может существовать единой, универсальной, всеохватной церкви, которую можно было бы изобразить на иконе одной, равновеликой Богу фигурой. Нет универсальной церкви как единого большого зеркала, в котором отражается Лицо Божье, но существует мозаика из тысяч мельчайших осколков, в совокупности дающих это отражение. При этом каждый отдельный осколок не может претендовать на совершенство, ибо отражает Божественное из определенной точки и под определенным углом, а также имеет множество собственных дефектов. И потому разумный верующий человек, если не умом, то хотя бы интуитивно постигающий этот факт, - хоть и считает (должен считать!) дорогу своей религии оптимальной для спасения, не будет предавать геенне людей, шествующих иными путями. Бесконечное разнообразие земного мира наводит его мысль на аналогию с оркестром, где каждый инструмент исполняет назначенную партию, и именно благодаря их несходству исполняется задуманная композитором мелодия.
Другое дело, что всякая земная церковная организация состоит из людей, которые в лучшем случае находятся лишь на первых ступенях духовного преобразования, в худшем же - откровенно повернули к аду. Ну нет среди нас ангелов, и никогда не было! - если, конечно, не брать Допотопное время. Земное в нашем сознании агрессивно преобладает над небесным, ложь - над истиной. Как следствие, в любой церковной иерархии, кроме нравственно чистых людей, неизбежно накапливается балласт, ищущий земного богатства и власти. Но для этого необходимо убедить паству в своей исключительности, в обладании всей полнотой Истины, в своей избранности на роль единственных посредников между Творцом и людьми. С другой стороны, паства не любит разбираться в философских вопросах по существу, но, словно на митинге, требует четких лозунгов и однозначных выводов: "наш" - "не наш", "от Бога" - "от черта", и вообще, "кого бить будем?" Толпе не нужна диалектика, ей нужна ложь, высказанная твердым, угрожающим тоном. Так интересы верхов и низов в земной церковной организации объективно совпадают. А отсюда в умах запечатлевается склейка "Бог = наша церковь", какова бы эта церковь по существу ни была.
Эта склейка играет положительную роль для мещанского болота, чисто механически препятствуя им откалываться от общего церковного тела, к которому они принадлежат, и сползать куда-нибудь в оккультизм. Здесь выходит, как с любым стадом: каков бы ни был пастух, но он все-таки защищает от волков, которые густо бродят вокруг. Оторваться от стада, двинуться своим путем - для безмозглой коровы практически значит погибнуть. Ибо ум освещает дорогу и предупреждает об опасностях, а слепой, как известно, падает в яму. Вот почему, даже при критическом отношении к той или иной массовой церковной организации, человек рассудительный заведомо не придет к выводу об ее ненужности. Да и вообще на свете нет ничего абсолютно ненужного: каждый винтик в мироздании исполняет назначенную ему роль.
Однако, при всем том, верно и другое: застывшие формы массовых церковных организаций, погрязших в обрядоверии и мифологии, становятся для мыслящих, инициативных людей прокрустовым ложем, не позволяя выйти из тех духовных пеленок, в которых до смерти спасительно нежатся обыватели. Конечно, эмбрион цыпленка должен развиваться в яйце, предоставляющем ему начальное питание и защитную оболочку; но если на определенной стадии цыпленок не взломает скорлупу и не выйдет на волю, он погибнет. Так и мне пришло время освободиться от внутренних пут.
Предыдущей весной я восстал против многих негативных сторон Православия, так что де-факто уже порвал с ним. Но в моей душе еще держалась склейка понятий Бога и земной Православной (или, говоря шире, Традиционной Христианской) церкви, как будто между ними было полное тождество. Я не просто не видел иного пути к Богу, но принципиально считал его невозможным. Именно отсюда вытекла моя итоговая формулировка: "Я принимаю Православие, но принимаю условно…" Я боялся признаться себе в том, что уже реально не принимаю его, потому что в моих глазах отрицать Православие - значило отрицать Бога, но Бога я уж точно не мог отрицать.
И это был кризис, из которого существуют три выхода. Или - вообще отвернуться от Бога, и это путь атеизма, на который свернули очень многие интеллигенты всех времен и народов. Или - мелочно бороться за истину в рамках Православия, и это путь групповщины и сектантства, не имеющий серьезной перспективы. Или - разорвать застывшую склейку, признать, что к Богу существует много истинных путей, а не только один православный, и что каждый свободен выбирать дорогу себе по сердцу, хотя и с пугающей ответственностью за результат.
Как-то в конце ноября 1994 года я гулял по Остоженке и зашел в книжный магазинчик у Пречистенских ворот. Там мне попался на глаза внушительный семитомник Александра Меня "История религии". И хотя ажиотаж в покупке книг у меня давно прошел, а единственная прочитанная мною работа автора насчет православного богослужения оставила негативную память, я отчего-то приобрел эти семь аккуратных белых томиков и тем же вечером приступил к чтению. Дальше будет уместно привести отрывок из записей 1997 года, когда память еще была свежа:
Как бы я ни разочаровался в Православии, но знал и изучал только его, и потому кругозор мой поневоле замыкался православным горизонтом, как будто за его пределами существовали одни нелепости и всеконечная погибель. Мень взял меня за руку и вывел на широкий простор, показывая и говоря: вот вера Китая, а вот - Индии (да не одна), вот египетская магия, греческая мифология и философия, вот пророки Ветхого Завета, а вот стоики Рима, и все они истинные, и все ложные, и все - лишь некоторая степень понимания Бога и различный ракурс взгляда на него. Каждая вера содержала зерно Истины и многократно превосходящую его массу заблуждений, и это было очень похоже на то впечатление, какое я вынес от Православия; и я понял, что это - участь всех земных религий, особенно массовых.
Да, это была революция в моем мировоззрении, но революция подготовительная. Она не направила меня на новый путь, но сорвала с глаз шоры, ограничивавшие мое зрение православным горизонтом. Словно выпущенный из подвала, я осматривал местность с высокой горы, но самая пестрота и необъятность картины вселяла растерянность. Нужно было, чтобы кто-то подал руку и повел за собой. И поскольку я объективно был готов тронуться в путь, это произошло уже через месяц.
Что касается сочинения Александра Меня, оно до сих пор кажется мне странным - или, если угодно, каким-то "не совсем православным". Этот человек, безусловно, мыслил гораздо шире церковных установлений и, вероятно, зачастую наперекор им. Может быть, именно поэтому вокруг его книг и проповедей разгорались страсти, поэтому его не любила официальная иерархия, и даже поэтому он в конце концов был убит. Ибо прокрустово ложе, благодетельно вытягивая коротких, слишком рослым отрубает ноги. Всякий из нас должен хорошенько помнить эту истину, и вместо лишних пререканий удирать подобру-поздорову.
|