Догадки о ходе преобразования (4)
Автор: Михаил Глебов, 1997
Начало внешней активности
До завершения формирования нового мировоззрения Господь всячески удерживает человека от внешней активности. Ибо какова практическая деятельность человека, так и формируется его дух; однако в расчет берутся только скрытые мотивы поступков, а мотивы эти до известной стадии преобразования неизбежно останутся адскими хотя бы потому, что человек этого пока не видит и не понимает. Для того он сперва и получает "теоретическую подковку", чтобы понимать, что к чему, и поступать соответственно. Важна не сама по себе деятельность человека, а побуждения этой деятельности.
Когда человек переходит наконец к внешним действиям, самое важное для него - не что делать, а как делать. Он перестает планировать, волноваться, загадывать вперед. Он успокаивается и сосредотачивается на текущем моменте. Он знает, что его ведет Господь, что только Он один может вести человека правильно, с максимальной пользой и минимальными потерями, а человек слеп, ничего не знает и потому не в состоянии вести себя сам. Итак, все планы отброшены: будущее - в воле Бога, а что человеку делать - ежеминутно становится ясно из возникающих у него желаний и перемен внешней обстановки.
Ибо Господь ведет преобразуемого человека целесообразностью: что необходимо сделать, по Божьей воле представляется ему разумным, привлекательным и полезным, дабы он сам принял сознательное решение о поступке; следовательно, стратегическое планирование уступает место оперативному. Но тогда сами собой исчезают и страхи: Бог, ведя человека, не может ошибиться; Бог всегда спасет и поможет, если ошибки человека не злонамеренны. Ибо кто ведет машину, то и отвечает за безопасность пассажиров. Итак, я не планирую завтрашний день и не беспокоюсь о нем.
Другой характерной чертой этого периода является трезвение: человек как бы моется, чистит и гладит одежду, и выходит подтянутый, свежий, готовый к делу. Это еще называется внутренней самодисциплиной. Во-первых, категорически отметается безделье, т.е. пустое, ничем не занятое времяпрепровождение. Это не значит, что человеку запрещено отдыхать или веселиться; напротив, это как раз можно и нужно, а нельзя валяться на кровати, уставившись в потолок, или бродить без цели по улицам. Во-вторых, вслед за беспокойством о будущем отметаются мечты, т.е. пустые, не связанные с реальной жизнью мысли, навеваемые от злых духов. Человек должен быть всецело сосредоточен в настоящем: Бог избавил его от планирования и забот, сам же он должен взять себя в руки и избавиться от безделья и пустых фантазий.
В-третьих, человек должен оберегать себя от вредных внешних влияний. Каждый спасается в одиночку, и потому никто не имеет право лезть в мою душу и навязывать свою точку зрения, даже под самыми благовидными предлогами. Кроме того, необходимо пересмотреть свои привязанности, чтобы они утратили качество зависимости. Я здороваюсь с одним человеком, дружу с другим, сотрудничаю с третьим, но все эти связи и рожденные ими чувства не должны порабощать меня, так что если кто-нибудь из этих людей начнет злоупотреблять своим положением, связь эта должна быть соответствующим образом ограничена. То же касается всяческих хобби: я должен уметь в любую минуту, по мере надобности, бросить их и заняться делами более полезными. Я могу (и должен) делать все, что мне хочется (если оно не противоречит Заповедям), но категорически не должен попадать к этим занятиям в рабство. Итак, устанавливается автономность от других людей и собственных страстей.
Тогда получается следующая картина. Человек совершенно не переменил своего внешнего положения: он живет там же, где и жил, работает там же, где работал, имеет дело с теми же людьми и развлекается сходным порядком. Однако все это с некоторого момента начинает происходить на совершенно иных основаниях. Раньше он был органической частью мiра; и если даже мiр не принимал его, не считал своим, то человек обижался, страдал, но все равно тянулся к мiру, потому что не мог иначе. Теперь он сбросил эту зависимость: есть Бог, есть он, человек, который должен сформировать свой дух для Небес, и есть мiр - полигон, на котором это формирование будет происходить. Раньше от тянулся к мiру из мiрских побуждений; теперь они угасли.
Человек хорошо работает не для того, чтобы выслужиться, он помогает соседу не для того, чтобы услышать "спасибо", он одевается со вкусом не для того, чтобы всех удивить. От него веет уверенностью и спокойствием: он никуда не торопится (хотя всюду успевает), ни о чем не волнуется и по мере возможности успокаивает других. Он хорошо спит и с аппетитом ест. Он ни от кого ничего не требует, и вообще требует себе очень мало, поскольку довольствуется имеющимся. Когда он читает, то со вниманием и интересом; когда занят делом, то сосредоточен и не отвлекается по сторонам; когда идет по улице, не предается планированию своих поступков, а просто радуется деревьям, траве и солнышку.
Он неизменно приветлив с людьми, перекидывается фразами, шутит, но ограничивается лишь поверхностным общением. О себе рассказывает мало, всегда шутливо и только о бытовых происшествиях; к другим не лезет с советами, но если спрашивают, то высказывает свою точку зрения, не доказывая ее и не настаивая на ней; не дозволяет вмешиваться в свои проблемы, отшучиваясь или переводя разговор; никогда не спорит, но поступает по-своему и ни перед кем не оправдывается. Он никому не делает пакостей, а от желающих вредить отходит в сторону, мягко, но бесповоротно. Вообще повсюду чувствуется железная рука в бархатной перчатке.
Он знает цель, с которой пребывает в обществе, и не позволяет никому уводить себя в сторону. Он очень неохотно берет на себя формальные обязательства, предпочитая делать добро спонтанно и по существу. Принуждения не терпит и немедленно покидает такой коллектив. Он нечувствителен к мелким обидам, но тактично прекращает с обидчиком дальнейшие отношения. Если ему не рады, он сразу уходит. Он сильно загружен делами, но не порабощен ими и, в принципе, может в любую минуту отбросить в сторону любое начатое дело.
Трава с корнями и без
Божественный Порядок таков, что внутреннее важнее внешнего, имеет более высокий статус; внутренним определяется внешнее, а не наоборот. Внешнее истекает из внутреннего, как ручей из своего источника, или как трава из своего корня, или как плод от своего дерева. "Не может дерево худое приносить плоды добрые, ни дерево доброе приносить плоды худые". Если добрые плоды висят на худом дереве, значит, они кем-то нарочно развешаны, а не выросли сами.
Внешние поступки осуществляются нами по внутреннему побуждению, по нашей любви, и тогда они живые, логичные и "идут в зачет" для вечной жизни - кому в оправдание, кому в осуждение. Ибо во внешних поступках наши внутренние желания получают свое логическое завершение, свой "конец - делу венец". Если же внешние поступки не истекают из нашей любви, а определяются окружающими обстоятельствами или собственным размышлением, то они мертвы, не имеют корней, они не выросли из нашего духа, а как бы приклеены к нему снаружи. Они подобны букету срезанных чужих цветов, которые могут некоторое время простоять в вазе, но быстро вянут и засыхают, ибо не имеют корней.
В период пустошения все внешние действия человека, направленные к благу, представляют собой именно такие срезанные букеты, ибо душа его еще прежняя, нечистая, живущая плотской и мiрской любовью; и потому все добрые дела, инициируемые его разумом, не приживаются и могут поддерживаться только прямым самопринуждением.
Когда же наступает период Нежной Травы, то, впервые за всю жизнь человека, внешние поступки его начинают обретать корни. Конечно, в букете у него стояли созревшие, развитые, цветущие растения, потому что он смотрел на других людей, читал хорошие книжки и пытался копировать; теперь же травка лезет тоненькая, неразвитая, ей далеко до прежних букетов, - но она своя, у нее наконец-то есть корни! Это значит, что добрые дела, которые человек теперь делает, вытекают непосредственно из его сердца, а не противоречат ему. Человеку уже не надо насиловать себя для того, чтобы делать их; напротив, само делание становится естественным процессом, принося радость и удовлетворение. Когда же пройдет известный срок и такое положение войдет в привычку, трава разовьется в полный рост, зацветет и даст семена. Наступит период Семянной Травы, когда она уже окончательно укоренится и перестанет требовать ежеминутного к себе внимания.
Два скачка в Преобразовании
Как-то я написал, что мое обращение к Богу было фактом столь невероятной значимости, что я почти не обратил на него внимания. Это воистину так: мы хорошо замечаем, видим и понимаем лишь вещи небольшие, ограниченные, сопоставимые с нашими будничными житейскими фактами. В 1992 году все легко заметили рост цен в магазинах, гораздо медленнее почувствовали, что прежние профессии и должности перестают их кормить, и до сих пор не осознали факт распада Советского Союза во всей его огромности и трагичности. Дело в том, что глобальные причины сказываются не сразу, не непосредственно, но порождают первые следствия, из коих вытекают вторые, третьи, и когда это все растущее и ветвящееся дерево следствий достигнет наконец каждой квартиры, люди начнут понимать, откуда явилось к ним все то, что так сильно переменило их жизнь.
Важнейшим свойством глобальных событий является их непрямое действие на повседневную жизнь людей, и потому лишь самые опытные люди, и то в редких случаях, способны сходу оценить их значение. Когда я, вконец запутавшись в философских джунглях и готовый уже махнуть на все рукой, неожиданно просто и ясно увидел внутри себя, что Бог есть и все ответы - в Нем, этот гигантский качественный скачок моего сознания прошел для меня же почти незамеченным, ибо оставалось совершенно неясно, как это радикальное "нововведение" повлияет на решение моих текущих конкретных проблем. Но зерно было брошено, то самое горчичное зерно Евангелия, и оно исподволь стало прорастать и разрастаться, постепенно и последовательно организуя вокруг себя все разнородные элементы моей жизни, подобно тому как вокруг ничтожной пылинки собирается дождевая капля или градина.
Личность человеческая состоит из сплава Любви и Мудрости, или Воли и Разума; отсюда вытекает естественное предположение, что Преобразование личности должно пройти в два этапа, и каждому этапу должен предшествовать свой глобальный качественный скачок.
Божественный Порядок таков, что разум человека способен возвышаться над его волей, погрязшей в грехах, достигать небесного света и оттуда показывать воле, что и как ей следует делать. Это совершенно соответствует тому, что мы знаем по опыту: сперва человек не умеет делать что-либо, потом его учат, а научившись, он начинает сам это делать. Налицо три неизбежные фазы: неумение - познание - умение.
Сперва человек потому со спокойной совестью живет во грехах, что не знает толком, что такое грех и как ему жить, чтобы грехов не было. Обращением к Богу открывается этап познания: человек обнаруживает, что есть Бог, и из этой точки постепенно раскручивается спираль все более полного и конкретного знания, как из десяти цифр и четырех первых действий вырастает постепенно все величие математики или как открытие электрического тока привело к бескрайнему разнообразию его использования.
Однако было бы неверно ожидать, что знания, по мере их получения, будут сразу претворяться в жизнь. Дело в том, что знание начинает расти с вершины, со своего первопринципа, т.е. с наиболее общей, абстрактной своей части, тогда как для практической деятельности нужны именно самые последние, конкретные выводы. Рабочему, копающему яму, достаточно показать несколько простейших приемов обращения с лопатой, чтобы он успешно принялся за дело; однако студентов начинают учить с основных законов природы, лишь постепенно низводя их к частным практическим рекомендациям, иначе они не смогут понять предмета и творчески применить своего знания во всех нетривиальных и непредвиденных случаях своей практики.
Поэтому человек долгое время бездействует и только учится. Затем наступает второй глобальный скачок - переход к правильному образу практических действий, и скачок этот относится уже к Воле. Суть первого скачка (Разума) была: Бог есть. Суть второго скачка (Воли): жить в настоящем.
Экскурсия по Растительным Периодам
Как путешественник, перевалив горную гряду, оказывается в долине, которую он должен пересечь, прежде чем взойдет на следующий хребет, так перед человеком преобразующимся с высоты пройденного перевала разворачивается панорама Долины Растительных Периодов, - или, иначе, Последнее Небо.
В этой долине живут натуральные духи, которые, однако же, не обоготворяли себя, не делали существенных пакостей ближним и в целом склонялись к добру, хотя представляли его себе смутно, скорее интуитивно, ограничиваясь верой в Бога и не вникая в суть. От простейших до лучших, их объединяет важная черта: они не просто верили в Бога, но и жили по этой вере. А кто имел мудрость, превышавшую его реальную жизнь, у того она отнялась и пропала, и осталось ровно столько, чтобы соответствовать его жизни. Итак, мудрый путник, вступив в эту область, должен, опираясь на свою мудрость как на известную фору, срочно приниматься за дело, иначе вся она отнимется у него и он, сколько бы ни знал, не удержится даже на самом краю, а будет извержен вон.
Последние Небеса потому и названы последними, что обитатели их в общем ангельском разделении труда - лишь "рабы и слуги". Они не принимают решений, ибо лишены и мудрости, и разумения, а обладают лишь конкретным фактическим знанием, каждый по своему роду, как слесарь знает свои краны и трубы, а землекоп - свою лопату. Образом этого частного, урывочного характера их знаний служит сама их одежда, которая не бела (знак универсальности), но разноцветна, у каждого по роду его занятий и знаний. Служение этих ангелов есть действие; причины же и смысл действий не входят в их компетенцию.
Напрашивается аналогия с барской усадьбой: два мира живут рядом, переплетаясь, но не смешиваясь друг с другом, - дворяне и слуги; но самый низший среди дворян неизмеримо выше самого высшего среди слуг. Подобно тому как в Евангелии сказано об Иоанне Крестителе: "Не было выше его среди рожденных женами; но самый малый на Небесах - больше его". Последнее Небо - это слуги, исполнители, это ручной неквалифицированный труд, и высший из здешних обитателей заведомо ниже самого плохонького ангела Среднего Неба.
Исходя из количества "растительных периодов" Третьего Дня, Последнее Небо (как я полагаю) разделяется по степени совершенства живущих там духов на три части. В первой живут чернорабочие, разнорабочие, поденщики; во второй - так сказать, посредственные ремесленники; в третьей - мастера своего дела. Но тот, кто еще только вступает в эту долину, недостоин даже места чернорабочего, сколь бы высоко о себе ни думал.
Ангелы, живущие в первой, внешней трети Последних Небес, имеют в себе самую малость ангельских свойств. Они насилу спаслись от ада и, как потерпевшие кораблекрушение, голые и ободранные, выбрались на спасительный берег. Они стараются вести себя по-ангельски, но толком не умеют, и постоянно срываются, и наказываются. Их бесчисленные несистематизированные попытки придерживаться ангельского обихода подобны нежной траве, вечно гибнущей, вытаптываемой, вновь всходящей, - и никак не способной укорениться всерьез и дать семена.
Добро, живущее в этих ангелах, так некрепко, а собь их так могущественна, что лишь с большой оговоркой могут они называться ангелами. Главная беда их - неспособность к систематической ангельской жизни. Мне кажется, что они, сходясь, вечно спорят между собой, как бы им организовать свою жизнь, и придумывают способ, и клянутся, что будут придерживаться его, и даже начинают, - но вскоре срываются; берутся за что-нибудь другое - и с тем же успехом. Их трава нежна - а это значит, что ни в чем они не могут утвердиться окончательно; и отпадают, и вновь возвращаются; и, конечно, им нельзя поручить никакой серьезной службы, а только простейшие разовые поручения. Впрочем, так есть и на земле. В любом учреждении самые низшие должности - курьеры, грузчики, агенты - заняты именно неквалифицированными разовыми поручениями.
Ангелы, живущие во второй, средней трети Последних Небес, тем отличаются от своих неудачливых соседей, что по крайней мере разобрались со своим житейским укладом и утвердились в нем. Они похожи на тех вахтеров, кассиров, нормировщиц, которые с юности и до седых волос сидят в своих комнатенках и заученно-привычными движениями выдают деньги либо отмечают пропуска. Долгие годы рутинной службы определили постоянное место каждой вещице, ключу, документу; привычными движениями включается обогреватель, ставится на плитку чайник; в урочный час ложатся они вздремнуть на кушетку, в урочный час просыпаются без будильника. Все они в душе своей не знают, зачем делают свое дело, какой у него смысл и как можно было бы его облегчить или усовершенствовать; они просто не задумываются об этом так же, как малоразвитый человек не задумывается, зачем он живет на земле. Служба их как бы родилась вместе с ними, и они, как лошадь, обреченная пожизненно вертеть колесо, даже не представляют, что доля их может когда-нибудь измениться или могла быть иной.
Главная положительная черта их состояния - надежность и устойчивость; они как бы говорят: "Наверх нам соваться без надобности, а свое мы держим крепко". Их трава укоренилась, образовала густые луга, зеленеет и семенится, - но пусто и неприкаянно в бескрайней степи, покрытой одной лишь травой. Здесь есть что-то от безразличного равновесия в физике: где бы ни положить на плоскости шарик, он никуда не покатится, ибо некуда ему катиться. Это - жизнь, из которой как бы вынута самая сердцевина: смысл, увлечение, интерес. Она идет по заведенному обычаю, не спрашивая, почему и зачем, только чтобы идти, - а доминанты у нее нет.
Главная беда здешних ангелов - отсутствие индивидуального интереса жизни. Соседям их можно было доверить лишь разовые задачки; эти же несут постоянное служение: размеренное, повременное, без индивидуального мастерства, без яркой оригинальности, как у пчел в улье или у муравьев в муравейнике. И если соседи их как бы все время сползают по наклонной плоскости за пределы Небес и более всего озабочены тем, чтобы не упасть вовсе, то здешние ангелы держатся на месте твердо, устойчиво, что, видимо, составляет для первых предмет тайных вздохов.
Ангелы, живущие в третьей, внутренней трети Последних Небес - это Левша со товарищи. Они вполне освоили общий ангельский обиход, и он до такой степени стал для них естественен и привычен, что следование ему вовсе не составляет для них труда, как нам привычно и не трудно дышать воздухом. Поэтому руки у них оказываются свободны, и тогда на первый план у каждого выходит его специфический интерес - то, что составляет его, именно его служение пред Господом, что выделяет его из общей массы и делает по-своему незаменимым и ни на кого не похожим.
Во второй трети Небес, наверно, немало кузнецов; однако все они - простые ремесленники: подковывают лошадей, клепают кое-какие лопаты и гвозди; но Левша, подковавший блоху, живет, конечно, во внутренней трети. И здесь же, по соседству с ним, обитает тот землекоп, который придумал, как той же лопатой выкопать яму вдвое быстрее и не устать. И огородник, который умудрился вырастить больше картошки, чем его соседи. И солдат, который в одиночку отбился от целого взвода. И, конечно, тот самый Нимврод, который был "сильный зверолов пред Богом".
У каждого здесь имеется ярко выраженный талант, и этот талант составляет его служение. Он поднимается над ангельскими добродетелями общего характера, как могучее дерево - над травяной степью. Теперь пейзаж по-своему завершен: дерево заняло самый центр картины, густые травы образуют ее фон. Картина привлекательна, но статична, ибо изображает лишь низшие формы жизни. Ни птиц, ни животных, ни людей на ней нет.
Ибо главная беда всякого Левши - отсутствие разумения делаемого. Он любит ковать, он умеет ковать, он сделал невозможное - подковал блоху; но это все - действия, а зачем они нужны, он не знает и даже, наверно, не задумывается. Ибо он - натуральный дух, и потому разумение не входит в его компетенцию. И как дерево растет, не думая, потому что ему свойственно от природы расти, так и Левша кует не потому, что понимает смысл своей работы, а ради любви к самому процессу ковки. Ему дают заказы, и его дело - не спрашивать, что да почему, а исполнять заказ.
Все эти ангелы уже завершили свой земной путь и пришли в итоге к тому, к чему пришли, и уже не могут подняться выше по небесной иерархии степеней. Вечно вываливающийся наружу ангел внешней кромки Небес может непрестанно усовершенствовать себя, - и все же его трава из нежной никогда не превратится в семенную. Кузнец из средней трети, клепающий кое-какие лопаты, будет тысячелетиями совершенствовать свое ремесло, - но ему никогда не подковать блоху. Левша со временем сможет подковать даже молекулу, - но никогда он не обретет разумение целей своей работы.
Однако, мне кажется, существует еще одна, четвертая категория обитателей Последних Небес, и о ней следует сказать особо. Это те люди, которые еще не умерли и потому еще могут усовершенствоваться и духовно расти. И именно те из них, которые имеют качества и способности, потенциально превосходящие праведников, что нашли свое вечное пристанище на уровне Последних Небес.
Ни один человек не может сразу взлететь на высшую ступеньку иерархии, не пройдя перед этим все предшествующие. Но кажется мне, что эти ступеньки по-разному проходят те, кто по смерти останется здесь навечно, и те, которые пройдут через них транзитом по дороге вверх. Маленькое, проросшее из семени деревцо неотличимо от окружающей его травы и даже меньше и слабее ее. Но опытный наблюдатель заметит, что у него прочный деревянистый стебель и такой же прочный корень, и еще тот небезынтересный факт, что оно не цветет среди цветущей травы, ибо трава уже достигла своей зрелости, а поравнявшееся с ней деревцо еще только начинает свой путь. Береза, вырвавшаяся из бурьяна, узким зеленым копьем стремится в небо, а когда поднимется до урочной высоты, как бы рассыплется потоком нисбегающих веток и растет вширь, цветя и давая семена.
Хороший сварщик знает до тонкости свое дело; инженеров-строителей в институте тоже учат сварке - но лишь слегка, краешком, не столько для того, чтобы они умели сами делать качественные швы, сколько затем, чтобы собственными руками ощутили ту работу, которую в скором будущем станут задавать кадровым сварщикам. Однако при всем том студентам нельзя без зачета; а зачет они не получат, пока не научатся варить.
|