Догадки о ходе преобразования (5)

Автор: Михаил Глебов, 1997

Аборигены и транзитники Последних Небес

Воля человека может совершенствоваться только посредством разума, который возвышается в недосягаемые пока для нее высоты и оттуда как бы освещает ей путь. Поэтому у всякого, кто входит в Небеса, ум пребывает в некотором возвышении над его волею; вопрос лишь в степени этого возвышения. Ибо Господь ничего не делает напрасно, и если, условно говоря, Ему нужно построить дачный сарайчик, он не станет закладывать под него фундамент, годный для небоскреба.

Поэтому те простые люди, которые потенциально могут войти лишь в Последние Небеса, не возвышаются в вере своей выше натурального уровня; такова традиционная христианская религия, особенно в позднейших церковных трактовках. Последние Небеса в общей небесной иерархии степеней соответствуют действиям, а действия соответствуют конкретным знаниям о них, ибо дворник, не знающий, как ему подметать, хорошо подметать не сможет.

Знание относится к действиям и не может постигнуть их причин. Поэтому натуральный уровень мышления работает исключительно с видимыми фактами; а это как раз то самое состояние, в котором живут на земле простые неученые люди, занимающиеся простым, конкретным, малоквалифицированным трудом. Их служение в Небесах совершенно соответствует земному: к ним, грубо говоря, приходят и предлагают подмести вот здесь. Они не знают, зачем нужно подметать именно здесь и именно сейчас, и какой в этом подметании глобальный смысл; но это и не их дело, и потому такое незнание их вовсе не тяготит. Они привыкли, что "за них думает начальство", что "барин рассудит", а их дело - лишь честно и аккуратно исполнить полученное приказание. Ибо они любят свою конкретную работу и всегда радуются, получая на нее заказ, и не задаются вопросами, кто да почему заказал ее. Так ребенок с удовольствием принимает сладкое лекарство за то, что оно сладкое, а не потому, что оно - лекарство.

Можно упрощенно сказать, что Последние Небеса заселены честными и порядочными мастеровыми, которые любят свое ремесло и с удовольствием им занимаются, но которые при этом не превосходят обыкновенный ремесленный уровень общего развития и потому "не могут судить выше сапога". Если человек, живущий на земле, таков, то и религия ему дается такого же характера, т.е. религия внешнего поведения без указания исчерпывающих причин этого поведения. Крестьянин не знает, что означает праздник Троицы и какой в нем религиозный смысл; но он твердо знает, что в праздник работать нехорошо, что следует сходить в церковь и причаститься, что нужно украсить свою избу березовыми ветками, что надо плести венки из цветов и т.п.

Все эти знания относятся к одним только действиям и совершенно не видят причин. Ибо крестьянин самокритично и справедливо считает, что это не его ума дело, что он грамоте не шибко учен, а на то есть господа, кончавшие академии, и есть писаные книги, которые не могут ошибаться, и по книгам и указаниям тех умных людей он поступает. Он как бы снимает с себя ответственность за свои действия, отвечая лишь за качество их выполнения. Если каменщику велели сложить никому не нужную стену, он в том не виноват и потому справедливо требует себе платы; но он отвечает за качество кладки, и за такие огрехи его штрафуют. Солдат не виновен, если командир приказал ему отступать, хотя бы это была измена; но если он самочинно побежал из окопа, его расстреливают.

Все это я говорю к тому, что простой человек, готовящийся в Последние Небеса, может возвысить свой разум лишь до натуральной степени, ибо высшие степени для него и непосильны, и не нужны, поскольку он все равно не сможет использовать их. Это все равно, как ежику принести обед слона. Но человек, потенциально способный подняться в высшие Небеса, чувствует себя в натуральной религии неуютно, ибо не удовлетворяется даваемыми ему наставлениями, но ищет в них смысла и причин - и не находит. Когда же ему дается Господом духовное знание, ум его взмывает на гигантскую высоту, воля же остается во грехах, - и между ними образуется мучительный разрыв.

У простого человека получается, как и в его деревне бывало: видит он на горизонте лесок и думает: "Дай-ка я туда дойду!" - и идет к этому ясно видимому леску, и вскоре доходит. Человек же, возвысившийся до духовного ведения, подобен путешественнику, сидящему в Москве над картой Парижа: сам он еще до обидного в Москве, а разум его и воображение уже во Франции. До соседнего леса дойти было и недолго, и нетрудно; но поди покрой две тысячи обременительных верст!

Отсюда возникает феномен скоростного преодоления Последних Небес. Те, которым суждено жить здесь, могут не торопиться: это их дом, и дом их от них не уйдет. Спокойно и обстоятельно обживаются они на своем уровне, подчищают старые грешки и вовсе не хотят штурмовать Гималаи. Но мимо их уютных избушек и размеренного счастья пролегают тропы транзитников, дом которых за этой долиной, за перевалом горной цепи, и они спешат туда. Но, к несчастью, они не могут мгновенно перелететь туда по воздуху; они должны идти, последовательно преодолевая все трудности, перед которыми останавливаются и оседают навечно их более простые собратья. Конечно, если в пути их застанет смерть, карту Парижа придется выкинуть и обустроить свое вечное пристанище на достигнутом месте; но согласимся, что для такого человека это равносильно катастрофе, и думается мне, что Всеведущий Бог, зная, что может и чего не может достичь каждый человек, не станет сбивать способного путника на середине его пути.

Разница между транзитниками и аборигенами Последних Небес принципиальна. Она такая же, как между жителями полустанка и пассажирами пролетающего мимо поезда. Обыватели долгие годы или даже всю жизнь провели на этом маленьком полустанке, здесь их дом, родные, хозяйство, их работа, интересы, круг общения и знакомств; здесь для них - все. Пассажир же смотрит на часы: ему нужен не полустанок, а только побыстрее проехать мимо него, торопясь в далекий, неизвестный здешнему обывателю город. Обыватель пользуется картой - десятиверсткой и в пределах своей местности знает каждое дерево, каждый пень; но все, лежащее за ее пределами, куда он не может дойти пешком, столь удалено от него, что сливается в его воображении с полумифической Африкой или Атлантидой. Пассажир же смотрит на карту маршрута, а маршрут вытянут в одну линию. Его интересуют не особенности остающейся по сторонам местности, а одна лишь дорога. Если на карте поперек дороги указана река, путешественник размышляет, есть ли там мост и как он будет переправляться, но его вовсе не волнует, откуда и куда течет эта мешающая ему река, много ли в ней рыбы и кто живет на ней выше или ниже по течению.

Путешественник не отвлекается по сторонам. Этот феномен я очень хорошо почувствовал на себе, одолевая православие. Я как-то уже написал, что не столько изучал его, сколько "пересек поперек, как Ливингстон - Африку". Эта стремительность и кардинальность решения задачи вообще свойственна человеку, стремящемуся к своему среди явно чужого. Человек бродит по лесу в поисках грибов; но если ему нужно пройти через лес в другую деревню, поведение его будет совершенно иным.

И вот транзитники не хотят жить в Последних Небесах, но ищут только побыстрее преодолеть их. Они движутся по прямой, кратчайшей линии от периферии этих Небес к их центру, - по градиенту подъема, не тратя времени на пологие серпантины шоссе, но карабкаясь напрямик по склону. Их разум, как бы авансом возвысившийся до конечной их цели, освещает им путь из-за горизонта. Абориген никуда не стремится, ибо он уже пришел; транзитник смотрит на карту и говорит: вот река, а за нею гора и лес; я могу преодолеть их за два дня, и потому должен преодолеть их за два дня. И он поспешает по склону со своей котомкой, а местные жители из-за окошек с геранью с удивлением и непониманием наблюдают за ним.

На старте перемен

Из всего сказанного выше можно попытаться, пусть очень осторожно и с оговорками, вывести стартовые условия для преодоления полосы Растительных периодов, т.е. уровня Последнего Неба, теми, кого я назвал "транзитниками".

1. Транзитник, начиная свое практическое движение поперек Последнего Неба, уже на старте имеет мировоззрение, на порядок превосходящее таковое у настоящих обитателей Последних Небес и соответствующее примерно началу Четвертого Дня, т.е. того момента, когда Господь открывает человеку качественно новый уровень мудрости. Иначе говоря, еще не выступив в путь "ногами", транзитник давно в пути "головой". Этим он кардинально отличается от тех людей, которым навеки суждено остаться здесь.

Известно, что окончательное положение человека в посмертии определяется его практической земной жизнью в единстве с соответствующим уровнем мудрости, а не одной мудростью без применения ее к жизни. И вот мне кажется, что существует закономерность: человек, которому суждено навсегда остаться на некотором уровне Последних Небес, в земной своей жизни не получает форы в разумении - оно совершенствуется рука об руку с практической жизнью. Тогда как транзитник получает фору в виде способности заранее обозреть предстоящий путь, чтобы, не блуждая, пройти его максимально прямо и быстро.

Возвращаясь к недавнему сравнению обитателя полустанка с пассажиром поезда, можно сказать, что коли первый будет вечно жить на полустанке, то он и должен на нем освоиться в подробностях. Но пассажир будет столь же подробно осваиваться совсем в другом месте, до которого еще нужно добраться, желательно побыстрее и с наименьшими издержками. Поэтому весь его реальный интерес сосредоточен где-то впереди, за горизонтом, а от текущих путевых реалий ему требуется лишь одно: чтобы они поменьше ему досаждали.

Итак, транзитник приступает к действию, когда разумение принципиально завершило свою работу, тогда как "абориген" и действует, и уразумевает одновременно. Это готовое мировоззрение у транзитника подобно осадной башне, которую подвели вровень со стеной крепости, или же аэростату, с которого наблюдатель корректирует правильность движения. Можно также сравнить его с картой, изображающей правильную кратчайшую дорогу, тогда как абориген ничего подобного не имеет и движется вслепую. Следовательно, пока транзитник не завершил своего умственного поиска, он не трогается в путь; когда же трогается, то умственный поиск прекращается либо становится делом весьма второстепенным.

В самом деле, к началу движения разум его уже возвысился почти до Четвертого Дня. Выше он хотя теоретически и может подняться, но практической пользы от этого нет, ибо в указанное время последует Божье Откровение (вера сердца), которую собственное предварительное размышление (интеллектуальное) ни в малой степени не может заменить. Поэтому дальнейшее размышление оказывается практически бесполезным и вырождается в пустое любопытство и фантазии.

Терпеливое ожидание завершения необходимого умственного созревания - одна из причин моего длительного бездействия.

2. Последнее Небо, хоть оно и Последнее, а все же Небо; из этого следует, что никакое зло там не терпимо. Поэтому, прежде чем вступить в пределы Растительных периодов, необходимо оставить свое зло, по крайней мере в наиболее открытых формах, позади. Позади же оно останется не тогда, когда мы со скрежетом зубовным станем себя одергивать, пресекать и ограничивать, а когда оно изживет себя и перестанет быть привлекательным. То есть маховик должен быть полностью остановлен, прежде чем пускать его в другую сторону. Можно сказать, что период зубовного скрежета и одергивания обязан завершиться к моменту отправления в путь. Зло должно изжить себя, т.е. предстать перед нами столь же бессмысленным и ненужным, как для взрослого человека - игра в солдатиков или пользование счетными палочками.

Нельзя ожидать, что зло будет отступать, вытесняясь соответствующими добрыми наклонностями, ибо они совершенно разноприродны и не смогут ужиться вместе, по крайней мере в описываемых обстоятельствах. Прежнее худосочное зло, в течение стольких лет угнетаемое пустошением, должно попросту надоесть, утратить привлекательность, как Петр I сумел начать свои реформы только после (и вследствие) того, что наперед избавился от всякого уважения к московской старине.

Терпеливое ожидание завершения самоликвидации изживающих себя скверных привычек - вторая причина моего длительного бездействия.

3. Известно, что "в зачет" нам идут только дела, творимые по любви, а не по внешнему (либо собственному) принуждению. Удержание от зла есть отрицательное действие; однако преодоление Растительных периодов осуществляется посредством делания добра, т.е. положительных действий, каковые невозможны без желания и доброй воли человека. Это значит, что мы не тогда тронемся в путь, когда заставим себя тронуться, а лишь тогда, когда нам действительно захочется этого.

В этом обстоятельстве для нас совмещаются великая трудность с великим облегчением. Трудность в том, что мы привыкли принуждать себя делать необходимое, а здесь этот прием не работает. Облегчение же потому, что расположение к действию дается нам единственно Господом, безо всяких наших специальных усилий, от нас лишь требуется ждать и не спугнуть, т.е. в ожидании не делать ничего вредного и несовместимого.

Терпеливое ожидание возникновения состояния деятельной инициативы - третья причина моего длительного бездействия.

4. Человек может размышлять и искать истину в отрыве от своих внешних действий или даже вовсе замкнувшись в себе. Однако для внешней деятельности необходима подходящая внешняя ситуация. Если мы не видим вокруг себя никаких перспектив, нам бессмысленно трогаться с места. Энтузиазм, в противоположность истине, не родится в пассивном бездействии, а требует внешней питательной среды. Бог так создал человека, что он может воспламениться жаждой действий, только если видит приятную для него цель, и если к тому же она ясна и досягаема. Для того, чтобы мы могли перейти реку, необходим мост; если же моста поблизости нет, мы видим реальную недосягаемость другого берега и потому неизбежно теряем к нему интерес.

Терпеливое ожидание возникновения благоприятной внешней ситуации - четвертая причина моего длительного бездействия.

Таким образом, даже при поверхностном анализе можно установить для транзитника четыре условия перехода к активной внешней деятельности. Человек готов в путь, когда у него сформировалось мировоззрение, изжиты вредные пристрастия, возникла жажда деятельности, и для нее сложилась благоприятная обстановка. Последнее обстоятельство, по всей видимости, является сигналом начала движения; однако он не будет дан, пока не сложатся три прочих условия.

Роль периодов Третьего Дня

Необходимо помнить, что человек, покуда он живет на земле, может духом своим совершенствоваться хоть до вершины Третьих Небес, но внешней своей жизнью по-прежнему остается в натуральной степени. В человеческом духосуществе, как в матрешке, последовательно скрыты три степени; и если даже открылась высшая, до самой смерти человека неизбежно остается открытой и низшая, натуральная, - иначе он не смог бы существовать в материальном мире.

Человек же есть союз воли и разумения. Натуральное разумение формируется в Водяные периоды, а натуральная воля - в Растительные. А поскольку при дальнейшем возрождении человека остается открытой внешняя степень натурального духосущества, то все его достижения Водяных и Растительных периодов продолжают служить ему все время до самой смерти, создавая как бы внешнюю базу, фундамент для его внутреннего, духовного, незаметного глазу роста.

Можно даже так выразиться: до Четвертого дня человек развивается как единое целое, а впоследствии как бы раздваивается: предыдущие его достижения, распластанные по поверхности земли, сохраняются неизменными, дух же летит ввысь, и все земное служит как бы проекцией возвышающегося духа или фундаментом здания, которое наконец-то поднялось выше уровня земли.

У человека есть мудрость внешняя и внутренняя. Внешняя мудрость относится к натуральному духосуществу, формируется в Водяные периоды и далее остается качественно неизменной, т.е. она может безгранично расти количественно по продолженности, но принципиальных, качественных перемен в ней уже не будет. В Четвертый же день Бог раскрывает в человеке более глубокую степень и, следовательно, более внутреннюю мудрость, которая может расти, только имея мудрость внешнюю в качестве своего фундамента и опоры.

И как здание, рождаясь из фундамента, растет ввысь, не нарушая и не изменяя фундамента, но просто опираясь на него, так и внутренняя мудрость духовной степени не противоречит внешней мудрости и не упраздняет ее, но надстраивает над ней более совершенный уровень понимания. Складывание этой внешней мудрости в ее первопринципах есть задача Водяных периодов.

У человека есть жизнь внешняя и внутренняя. Внешняя жизнь относится к натуральному духосуществу, формируется в Растительные периоды и далее остается качественно неизменной, т.е. она может безгранично совершенствоваться количественно по продолженности, но принципиальных, качественных перемен в ней уже не будет. В Четвертый же день Бог раскрывает в человеке более глубокую степень и, следовательно, более внутреннюю жизнь, которая может существовать, только имея жизнь внешнюю в качестве своего фундамента и опоры.

И как здание, рождаясь из фундамента, растет ввысь, не нарушая и не изменяя фундамента, но просто опираясь на него, так и внутренняя жизнь духовной степени не противоречит внешней жизни и не упраздняет ее, но надстраивает над ней более совершенный уровень. Складывание этой внешней жизни в ее первопринципах есть задача Растительных периодов.

Налицо строгая последовательность развития человека. В начале пути он духом своим находится в аду и потому не в состоянии ни уверовать в Бога, ни понять и принять Его истины. Поэтому на первом этапе он должен расстаться со своим адом, и это достигается периодом пустошения. На втором этапе он, находясь в смягченном аду, бездействует и учится, формируя теоцентрическое мировоззрение. Наконец он узнает, что есть истина и как ему следует жить и вести себя. На третьем этапе он, опираясь на полученные знания, приспосабливает свою жизнь внешним образом к своему вечному служению. К концу Третьего дня он становится достаточно совершенным натуральным человеком, т.е. приводит свою земную жизнь в форму, оптимально соответствующую своему предопределенному Господом служению.

Совершенство натуральной степени жизни в сочетании с совершенством натуральной степени мудрости порождают состояние полноты натуральной степени, которая показывает, что строительство фундамента завершено, и можно приступать к возведению этажей. Тогда Бог Своей волей отверзает в человеке духовную степень, - и начинается уже совсем другая сказка.

Архитектура Растительных периодов

Итак, преодоление Растительных периодов приводит человека к совершенному натуральному состоянию, или к состоянию полноты натуральной степени. А ради чего все хлопоты? - ради того служения, которое предначертано человеку и которое он будет исполнять в вечности.

Служение это по существу своему одно и то же (математика, музыка), но по степени может быть как натуральным, так и духовным, и небесным. Это как бы три этажа одного и того же здания, и человек, в зависимости от степени своего совершенства, может пребывать в любом из трех этажей, но он не может безнаказанно перейти в другое здание, - как прирожденный математик не может по собственному произволу сделаться прирожденным композитором. Растительные же периоды формируют нижнюю, натуральную степень служения человека. В этом - их цель, и потому именно с этой точки зрения их следует рассматривать.

В нашем анализе проще всего идти от конца, т.е. от совершенного натурального состояния. А что это такое? - Это Левша: человек, достигший совершенства в своем мастерстве. Присматриваясь внимательнее, обнаружим, что Левша, как мастер микроскопического кузнечного дела, есть частный случай гениального кузнеца вообще. И рядом с ним, в рамках того же кузнечного дела, найдутся великие мастера по изготовлению подсвечников, и каких-нибудь кованых ворот, и кольчуг, и царских кубков, и тысяч других разнородных вещей; но все это - частные случаи, специализации единого кузнечного дела. Можно сказать, что специализация каждого из них есть проявление его личной, неповторимой индивидуальности; так же, как нет ни единого великого художника, абсолютно похожего на другого великого же, но всякий из них имеет свое неповторимое лицо, которым он и известен, за которое и ценится.

Очевидно, что эти люди воистину нашли себя, т.е. нашли именно тот узкий элемент своей профессии, который и составляет их служение в частности и особенности. Айвазовский не просто великий художник, он великий художник-маринист, и не просто маринист, а такого-то течения, стиля, личных особенностей. Он с точностью занял свою нишу, и оттого он ни на кого не похож, и оттого же у него нет конкурентов, хотя могут появиться подражатели. Это узкоспециальное, чисто личное, дифференцированное служение и есть Плодовое Дерево, которое присуще третьему растительному периоду.

Но ведь Левша не свалился с Луны; откуда же он взялся? А взялся он, точнее, развился, из кузнецов вообще. Подковка блох - специальное, дифференцированное служение Левши; кузнечное дело в целом есть его общее, недифференцированное служение. Всякому понятно, что частное вытекает из общего, являясь его локальным развитием и конкретизацией. Так и студенты строительного института сначала учатся все вместе физике, математике, сопромату, строительным материалам и пр., а на старших курсах расходятся по специализациям - кто на стальные конструкции, кто на железобетон и т.п. Также и Айвазовский, прежде чем стать великим маринистом, должен был стать просто хорошим художником. Очевидно, что человек некоторое время работает художником (или кузнецом), выполняя средние по сложности, типовые задачи, осваивает свое мастерство, как вдруг происходит осознание своего узкоспециального призвания, и он становится Айвазовским (Левшой). Это общее, ремесленное, неглубокое, недифференцированное служение и есть Семянная Трава, или второй растительный период.

Отступая еще дальше назад, подходим к качественному скачку, ибо раньше просто художника существует только просто человек. Когда художник стал маринистом, а кузнец - Левшой, внешняя жизнь у них изменилась слабо: как прежде писали они картины, работали в мастерской, имели определенный профессиональный круг общения, так и сейчас сохранили все это. Изменения у них произошли в содержании работы, а не во внешней форме их жизни, хотя, конечно, Айвазовский теперь больше времени проводит на побережье, а Левша работает с очень мелкими инструментами.

Но между просто человеком и просто художником существует чисто внешняя, фактическая пропасть, ибо первый не имеет никакой инфраструктуры, которая позволила бы ему работать художником. Перед ним стоят сразу две задачи: во-первых, учиться живописи как ремеслу, а во-вторых, создать себе жизненные условия, необходимые для занятий этим ремеслом: оборудовать мастерскую, обзавестись мольбертом и кистями, найти пути сбыта картин и пр. Это создание условий для начала служения и есть Нежная Трава, или первый растительный период.

Теперь попробуем собрать всю модель в прямом, естественном ее порядке. Накануне старта человек бездействует и, следовательно, никакого фактического служения не несет, а если раньше что-то и делал, то делалось оно по-адски и потому "не зачитывается". С самого старта дорога идет круто в гору, потому что человек должен создать внешние условия своей будущей жизни. Здесь меняется целый уклад, происходят грандиозные тектонические сдвиги в его внешнем бытии. Хотя внешнее всегда менее важно, чем внутреннее, но земной человек сознательно живет именно внешним, и оттого Период Нежной Травы должен остаться в его памяти как героически-катастрофический этап его истории. Когда внешний переворот в общих чертах завершился, человек обнаруживает себя плотно вписанным в новую житейскую обстановку, которая позволяет ему заняться тем делом, которое является его служением. Когда же он достаточно обвыкнется и освоится, то найдет в своем деле узкую специализацию, наиболее для него подходящую, и вложит в нее все силы и весь интерес.

Таким образом, видим, что первый период полон динамики и неопределенности, а два других - спокойны и стабильны. Это напоминает начало всякого наступления, самое трудное в котором - прорвать линию фронта, и потерь здесь больше всего; однако по мере выхода на оперативный простор воевать становится и проще, и веселее. Период Нежной Травы есть как бы линия фронта или горная цепь, которая отделяет адскую тьму от вполне определившихся Небес, и которую необходимо прорвать и преодолеть. Трудность же заключается в том, что именно на этом рубеже происходит настоящий разрыв со своим грешным прошлым. Ибо до этого момента весь прогресс сводился к формированию мировоззрения, а деятельная жизнь еще лежала во зле, механически подавляемом техникой пустошения.