По поводу "силы воли"

Автор: Михаил Глебов, 1997

1.

Сила воли принадлежит к тем житейским понятиям, которые кажутся совершенно очевидными, но всякий вдумывающийся в них немедленно теряет почву под ногами.

Не является ли сила воли простым проявлением любви человека? Если кто чрезмерно любит властвовать, тот всячески утверждает свое господство; но человек, не терзаемый властолюбием, без особого труда уступает, - и не потому, что у него "нет силы воли", а потому, что ему здесь бороться не за что. Но, привычно уступая в одной области, он может проявить железную стойкость в другой - в той, которая касается его любви. Притчей во языцех стал блудливый любовник, всячески побиваемый мужьями и, несмотря на то, не оставляющий своих похождений. Однако, признавая его настойчивость, никто не называет его волевым.

Отсюда, кстати, выявляется характерная черта житейского понимания "силы воли" - именно прямая сила, готовность идти на конфронтацию и подавлять противника. Но, если вдуматься, это элемент вторичный. В самом деле, любовь человека к чему-либо вызывает навязчивое желание этим заниматься, как оса навязчиво стремится к варенью. Устойчивая любовь порождает устойчивое стремление, выражающееся в настойчивости. Однако в зависимости от внешних обстоятельств она может принимать разные формы: если обстоятельства благоприятны, человек идет прямо к цели, и его устремленный напор, сметающий мелкие оставшиеся преграды, воспринимается как проявление силы воли. Если же он слабее обстоятельств, то начинает выкручиваться, хитрить и исподтишка добиваться своего.

Таким образом, пресловутая "сила воли" зависит уже от двух переменных: от степени заинтересованности человека в данном предмете и от степени благоприятности внешних обстоятельств. Первый параметр определяет упорство человека в данном деле, второй - степень его наружной агрессивности. А так как всякий человек что-нибудь да любит, то в этой своей сфере наверняка проявит настойчивость; и если окажется, что нет противников сильнее его, он (будучи злым) станет подавлять их силой. Даже у человека, казалось бы, вовсе лишенного всяких интересов - у лентяя, - настойчивость проявляется именно в безделье, в невозможности расшевелить его и подвигнуть на какое-нибудь дело. Если же принять - как оно и есть на самом деле, - что всякий человек есть своя олицетворенная любовь, то каждый из нас в этой своей избранной области способен проявить чудовищную настойчивость.

Это хорошо видно на примере детей, которые, хотя физически и бессильны, но требуют желаемого поистине с дьявольской энергией. Чего человек больше хочет, того сильнее и требует. Относительная же пассивность многих людей в реальной жизни объясняется как тем, что они, не сформировавшись еще духовно, слабо отдают себе отчет в своих желаниях, так и неблагоприятными условиями для их осуществления. Так, один психолог в своей книжке мудро заметил, что девушкам не стоит влюбляться в киногероев, ибо оные для них практически недосягаемы. Если я - заместитель директора, я могу сосредоточить все силы на том, чтобы стать директором; но если я - младший дворник, то директорский пост не вызывает у меня никаких конструктивных соображений.

Мне трудно судить, существует ли сила воли в чистом виде, отдельно от указанных привходящих обстоятельств, просто как параметр личности данного человека (духа). По-видимому, такой параметр есть, ибо нет ни единого духа, схожего во всем с другим духом, а так как всякий имеет некоторую личную силу, то очевидно, что сила эта может быть большей или меньшей. Но тогда встает вопрос: в чем заключается эта сила?

В телесном мире это сила физическая (которая, в конечном итоге, и определяет через Гражданское Право отношения в обществе). Про духовный мир сказано, что всякий ангел имеет столько силы, насколько он состоит в истинах и благе, т.е. сила эта не его личная, а Божья, действующая через него как через Свое орудие. Однако бесы в аду мучают друг друга, а между тем ни в каких истинах и благах не состоят. Сказано, что против ангелов они совершенно бессильны; но если ангел возомнит, что он творит такие подвиги сам собою, он немедленно становится столь слаб, что не может устоять даже против одного адского духа. Значит, если исключить из рассмотрения прямое действие Бога, то всякий дух имеет некоторую как бы собственную силу, причем адские духи заведомо сильнее ангелов, а духи нижнего ада - сильнее духов ада поверхностного. Получается, что чем более дух находится в любви к себе, т.е. чем более он противоположен Господу, тем его личная, отдельная от Господа сила, больше.

Это можно увидеть и в другом ракурсе. Известно, что чем более дух - адский, тем больше он любит вести себя сам, т.е. самостоятельно ставить себе цели и достигать их. Ангелы же любят быть ведомы Господом; и потому, решив прибегнуть к самопромышлению, так же проиграют злым духам, как культурная яблоня - дикой. Но в земных условиях часто невозможно определить (кроме самых очевидных случаев), движется ли человек собственной похотью или Божьим усмотрением, ибо внешний характер действий может быть сходен. И потому разговоры о человеке "волевом" или "безвольном" - в сущности своей пусты, как и всякий расхожий штамп. Необходимо смотреть глубже, вскрывая действующие в человеке мотивы его "волевого" или "безвольного" поведения.

2.

Я сижу дома и совершенно ничем не занят. Вот я проснулся рано и валялся полтора часа в постели, слушая по христианскому каналу трактовку очередной главы "Деяний апостольских". Я против оных ничего не имею, но должен признать, что большой пользы, равно как и удовольствия, передача не принесла. Потом я поел и ходил гулять, да забрел к Киевскому вокзалу, сам не зная зачем, и купил на рынке четыре пачки чаю. Потом я ел гороховый суп и объелся. Потом пытался запихать Word'овский файл в подшивку (binder), но выяснил, что там не действует автосохранение, и запихивать не стал. С горя разложил пасьянс, и он насилу сошелся. После этого просто сидел и грустил. На часах между тем натикала аж половина седьмого и явно обозначилась необходимость ужина. Факт же в том, что день опять потерян зря, и отсюда рождается проблема, как это безобразие прекратить.

Самое простое и самое глупое - обвинить себя в безволии. Под волей стандартно понимается самопринуждение, а это такая вещь, на которой далеко не уедешь. Человек в сущности своей страшно рационален, он будет двигаться только при условии действительной заинтересованности или прямой необходимости, справедливо воспринимая все прочие надуманные дела как Сизифов труд. Если же объективно оба фактора отсутствуют, то бездействие становится устойчивым состоянием.

Дух человеческий в своей сущности есть олицетворенная любовь. Ангелы в небесах и злые духи в аду равно пребывают каждый в своей любви, т.е. делают именно то, что более всего любят, и даже место их вечного обитания всецело зависит от качества их любви. Но человек - тот же дух, только пока еще в телесной оболочке; стало быть, указанное правило, пусть с оговорками, распространяется и на него.

Мы прекрасно знаем, что любимое дело, будь оно даже трудное или опасное, не в тягость; что интересующие человека сведения усваиваются им мгновенно и в огромных количествах; что любимая работа создает приподнятое настроение, чувство удовлетворенности и полноты жизни, и т.п. Напротив, дело субъективно неприятное, хотя бы и легкое, обременяет человека до такой степени, что реальные трудности не порождают и половины накапливающейся усталости; выученное из-под палки не идет впрок и мгновенно забывается; тоска чередуется с раздражением, а время работы безмерно растягивается. То есть суть кроется не в объективной трудности дела, а в субъективном отношении человека к этому делу. Ненависть многократно увеличивает тяжесть работы, а удовольствие столь же многократно облегчает ее. Одним словом, эффективность человеческой деятельности пропорциональна его любви к этой деятельности.

Вот почему нельзя делать ставку на "силу воли", т.е. самопринуждение; вот почему рабский труд - самый неэффективный, а жизнь рабов столь коротка. Самопринуждение хорошо и необходимо в известные моменты, на коротких участках, при втаскивании саночек обратно на гору. С ним мирятся и его терпят, если оно покрывается удовольствием от других занятий и, кроме того, служит для них вспомогательным средством. Если же оно начинает доминировать, в душе человека настает ад.

Но мы не знаем самих себя. Мы размышляем о том полезном, которое нам следовало бы сделать, начиная с пресловутого режима дня, и уже назавтра обнаруживаем, что, несмотря на благоприятные условия, не сделано ничего. Сила сопротивления нашей души невероятно велика, и в ответ на мощное "надо!" рождается еще более мощное "не хочу!". Это "не хочу" может быть отчасти сломлено внешним насилием, ибо тогда нежелание выполнить работу компенсируется еще большим нежеланием наказания. Этим нехитрым приемом широко пользовались во все времена, он же является основой взаимоотношений в аду. Если же явной плетки нет, то моральные увещевания вкупе с опасением последствий бездействия оказываются малоэффективными, ибо вероятность последствий не равняется достоверности кулака, и всегда остается надежда на авось.

И дело не в слабости и безволии человека, а в том, что занятие неприятным противно его природе. Неприятное посылается нам Богом как наказание или искушение, но ведь Сам Христос велел нам молиться: "Не введи нас во искушение". Неприятное занятие - такая же беда, как и болезнь, но никто ведь не пожелает себе болезни нарочно. С другой стороны, было бы странно требовать от больного, чтобы он жил, как ни в чем не бывало, сохраняя бодрость и хорошее настроение. Болезнь нарушает нормальный ритм жизни, сбивает все наши планы, можно даже сказать, что тогда мы не живем, а перебиваемся со дня на день, нетерпеливо ожидая выздоровления.

Применим теперь то же к характеру наших занятий. Если очевидно, что только здоровый человек может наслаждаться жизнью, столь же очевидно аналогичное заключение о человеке, занимающемся любимым делом. Если жизнь для больного есть пытка, пытка она и для обремененного ненавистными занятиями. Необходимо понимать, что обилие неприятных занятий либо обречет нас на внутренний ад, либо - скорее - эти дела не будут выполнены вообще.