Возня со своими бумагами (1)

Автор: Михаил Глебов, 1997

О книжных выписках

Честертон пошутил как-то, что он написал книгу, и теперь никакие силы не заставят его прочитать ее. Между тем любой человек, желающий записывать свои мысли в форме дневника или как-нибудь еще, обыкновенно убежден, что делает это если не для благодарного человечества, то, по крайней мере, для себя самого, чтобы через много лет длинными осенними вечерами перечитывать пожелтевшие страницы, грустя о минувшем и дивясь собственному уму-разуму. На самом деле все не так. Работа над дневником удовлетворяет не будущим, а сегодняшним нашим потребностям. Нас тяготят мысли, и мы выплескиваем их на бумагу, попутно разбираясь в них и расставляя по местам. Но завтра сложится иная ситуация, родятся совсем другие мысли, и сегодняшняя писанина покажется бессмысленной и ненужной.

Положим, я читаю книгу и замечаю яркую, остроумную мысль; рука поневоле тянется выписать ее, сохранить для себя на будущее. Но вот книга прочитана, сотни мыслей занесены в компьютер... и забыты там. Через полгода со скуки вытаскиваешь их, читаешь - и никак не поймешь, стоило ли стараться? Мысли все известные, ничего свежего… Но ведь они потому и известны тебе, что были когда-то записаны! Работа была не бессмысленна, она принесла пользу, но не в далеком будущем, а в самый момент написания. И даже если я никогда не возьму в руки этот отрывок, работа над ним уже окупила себя: пока я писал, пока трудился, многие сложные и спорные вещи незаметно укладывались по порядку в моем мозгу. А что это были именно те вещи, которым как раз и надо было сегодня уложиться, свидетельствует сам факт, что для размышлений я свободно выбрал данную тему: значит, именно она меня сегодня интересовала, а интересуемся мы лишь тем, что нам так или иначе нужно. А завтра понадобится разобраться совсем с другими делами, и что пользы мне будет возвращаться к сегодняшнему творчеству? Я и не вернусь, однако результат этого творчества запечатлен в моей душе: я разобрался, я теперь знаю.

Допустим, в старых записях можно найти некоторое количество верных мыслей; но это лишь ничтожные крохи всей совокупности истин, вытекающих из Божественного Порядка. В шкафу у меня стоит книга по ботанике, где собрано множество верных фактов, и книга по истории, где собрано множество других верных фактов. Ну и что? Разве их верность является причиной для постоянного перечитывания? Разве наша задача в том, чтобы запомнить и всегда держать перед глазами все то правильное, что мы узнали? Если у меня в компьютере установлено много разных программ, разве я должен непрерывно пользоваться ими всеми?

Наши размышления подобны колесу, катящемуся по дороге: мы видим только то, что непосредственно перед глазами, и через минуту забываем, но результатом оказывается пройденный путь. Однако инстинкт собственника побуждает нас безрассудно желать, чтобы колесо не просто катилось, но наматывало дорогу на себя. Мы хотим быть не пользователями, но собственниками полученных сведений, и пытаемся собирать их, как собирают деньги в сундук. Но мысль дается нам Богом не для этого и при попытке ее сохранить превращается, как манна, в червей.

Столкнувшись с некоторой математической закономерностью, ученый не станет запоминать всю совокупность Х и соответствующих им Y; он просто выведет формулу соответствия - функцию, которая позволит ему по мере надобности мгновенно получить Y для любого требуемого Х. То же происходит и в жизни вообще. Вся бесчисленная совокупность конкретных житейских истин объединена функцией - Законами Божественного Порядка. Человек, знающий базовые основы этого Порядка (который в части, касающейся поведения людей, Богом и не скрывается), может свободно выводить из него по мере надобности любые частные истины. Так зачем же ему складывать их в сундук и перебирать, как четки?

Наша задача на земле - активная деятельность, угодная Богу, а истины - один из инструментов для этой деятельности. Впрочем, так обстоит дело и в любой профессии: никто не учится ради самой учебы, но осваивает именно те знания и в том объеме, как понадобится ему для работы. Если же Бог дал нам универсальную функцию, то коллекционирование мелких фактов теряет смысл и начинает смахивать на саботаж. Это все равно, как если бы человек, имеющий исправный автомобиль, оставил его дома и поехал в другой город на велосипеде.

Еще о выписках из книг

Вопрос о чтении и проработке книг всегда был у меня одним из самых больных. Ибо я почти никогда не читал для простого развлечения, а обязательно ставил себе сторонние задачи, более или менее глупые. В конце концов дело сошлось на том, что книги полезны наличием в них мудрых или просто интересных мыслей, а таковые желательно выписывать.

Однако сразу же оказалось, что чем умнее книга, тем больше из нее выходит выписок, а больше выписок - больше и труда. Пока я ограничивался выборкой из текста почти готовых афоризмов, переписывание шло бойко. Но когда мне наскучил их пустой блеск и я стал охотиться на более сложные, многословные, размазанные по тексту мысли, которые надо было вычленить из контекста, редактировать и по возможности сокращать, объем работы резко возрос.

Тогда во весь рост встала дилемма. Если читать книги, ничего не выписывая, то одолеть их можно быстро, но памяти и, следовательно, пользы от них никакой не остается, ибо сюжет значения почти не имеет, а рассыпанные по тексту ценные мысли мгновенно забываются. Если же выписывать, то чтение катастрофически замедляется и осложняется принудительным выписыванием, которое, как и всякая принудиловка, быстро надоедает. Кроме того, замечено, что если сперва просто читать, подчеркивая, а выписывание отложить на потом, то работа осложнится как минимум двумя факторами. Во-первых, со временем забывается контекст не прямо выраженных мыслей, для правильного уразумения которых надо перечитывать целые страницы. Во-вторых, переписывание в процессе чтения (или сразу вслед за ним) есть процесс творческий и потому интересный; выписывание же по подчеркнутому полгода спустя отпугивает своей механичностью; да и тема уже подзабылась, перестала увлекать, а то и вовсе вышла из круга интересов.

Одно я усвоил точно: если хочешь сделать что-либо - делай по горячим следам, ибо "завтрашний день собою печется". Жизнь наша путаная, загроможденная делами, события развиваются в непредсказуемом направлении, интересы мигрируют от предмета к предмету, и потому нельзя рассчитывать, что тема, остро интересная сегодня, сохранит свою привлекательность хотя бы через неделю. Гораздо вероятнее, что тогда возникнет новое, совсем другое занятие, которое не позволит вернуться к вчерашним недоделкам.

Информационный потоп

Вчера вечером и сегодня до полудня я перекраивал свой компьютерный архив. Оказалось, что за неполный год, и при длительных периодах безделья, у меня скопилось почти 600 машинописных страниц собственноручно введенного текста. Если бы я не выкинул своих записей за период с сентября 1995 по февраль 1997 года, там добавилось бы еще порядка 200 страниц. Итого 800 страниц машинописного текста, с одиночным интервалом и убористым шрифтом! Безумие! А что будет, если издать это в формате обычной книги? На каждой странице у меня помещается примерно 95 знаков х 63 строки = 6000 позиций. В то же время в самых рядовых по своим параметрам книжках Даррелла имеем примерно 52 знака х 43 строки = 2250 позиций, т.е. в одной моей странице содержится 6000 / 2250 = 2,67 книжных страницы. Таким образом, я произвел ни мало ни много 2100 книжных страниц; а если учесть, что и пятисот достаточно для толстой добротной книги, то с сентября 1995 года мною "издано" четыре тома, в том числе за последние полгода - три!

Каждую неделю я покупаю журнал "Компьютерра" и журнал "Эксперт". Возьмем средний их объем в 70 страниц, потому что бывает то немного меньше, то почти по сотне. Два журнала - 140 страниц. Сходу отбрасываю половину, занятую иллюстрациями, рекламой и явно не нужными статьями. Прочие 70 необходимо прочитать - и пусть половину из них я бегло просматриваю, зато с другой половиной сижу за компьютером, выписывая что-либо путное. В "Компьютерре" страница включает 65 строк х 4 колонки х 30 знаков = 7800 позиций, т.е. еще гораздо больше, чем в моей личной машинописи. Если проработано 70 страниц, то выходит, что за неделю я одолел 7800 х 70 / 2250 = 242 книжные страницы, т.е. половину толстой книги; и притом это не легкое развлекательное чтение, а серьезная техническая и экономическая информация, которую нередко приходится прямо-таки дешифровывать. Если же сюда присовокупить журнал "Главбух", который я хотя и покупаю, но всячески уклоняюсь от чтения, а также просматриваемую ежедневно "Вечерку" и что-нибудь еще, то цифра легко удвоится, доведя меня до фактической проработки по 4 толстых тома в месяц. А ведь я еще не включил сюда книг и учебников, не учел переводов английских текстов, а также обращений к религиозно-философской и просто художественной литературе! А если сюда добавить потоки информации, обрушивающейся на нас с телеэкрана!

Выходит потоп, от которого невозможно уклониться, равно как невозможно весь его переварить и усвоить. И любые рассуждения о том, какие журналы и книги следует читать, и как, и поскольку, и что делать с этими моими записями, - все подобные рассуждения приходится основывать именно на этом факте преизбытка информации, которая буквально окатывает нас с головы до ног.

Кризис восприятия земной мудрости

Основатель английского движения методистов, прочитав книги Сведенборга, воскликнул: "Теперь все наши теологические труды годны лишь на то, чтобы снести их на свалку". То же сейчас выходит и у меня.

Есть факты и есть их объяснение. Факты всегда перед глазами или, по крайней мере, описаны в книгах; объяснение же их есть мудрость, которой, собственно, и занимаются ученые. Каждый из них по мере отпущенного ему таланта стремится, оттолкнувшись от фактов, создать собственную объясняющую и связывающую их теорию; и чем ученый крупнее, тем его теория заходит дальше.

Но здесь возникает неодолимое препятствие. Из причины естественным образом вытекает следствие, но по следствию невозможно с точностью восстановить причину, можно только гадать. Причина всего на свете - Бог; и потому это самое "все на свете" правильно объясняется только из Бога, т.е. согласно Законам Божественного порядка, которыми и держится Мироздание. Азы такого всеохватывающего, глобального Знания содержатся в трудах Сведенборга; хорошо изучив их, можно, в принципе, объяснить любой частный факт нашей земной жизни. Между тем ученые, не зная этой Премудрости и зачастую вовсе не веруя в Бога, действуют методом индукции, т.е. гадательно, и, конечно, все их толки совершенно расходятся с истинным положением дел.

Отсюда вытекает тот странный характер, который принимает у меня проработка ученых книг. Вот Ключевский рассуждает на досуге о смысле истории, видя ее в постепенном совершенствовании человеческого общежития по направлению к торжеству законности и свободе мысли. Мною отмечены на полях только исходные факты рассуждения да некоторые остроумные замечания в процессе доказательства; но самое доказательство вместе с выводами не отмечено! Сторонний человек, взявшись, подобно пушкинской Татьяне, изучать меня по моим книжным пометкам, выведет обо мне однозначное заключение как о полном идиоте, который не умеет отличить главное от второстепенного и хватается за сущие пустяки, упуская самый смысл рассуждения. Но что же делать, если с высоты моего теперешнего знания все догадки Ключевского заведомо ложны и не имеют никакой цены!

Когда я взялся прорабатывать "Путь жизни" Толстого, то опять повыписывал всякие частности, а порой делал и хуже: брал удачные рассуждения и так выкидывал из них лишнее, что они начинали доказывать нечто противоположное тому, что хотел автор, зато теперь оно совпадало с моими взглядами. Это есть уже недобросовестное редактирование, прямое искажение авторской мысли. А что прикажете делать? Чем книга умнее, чем предмет ее выше, тем больше у меня с ней принципиальных разногласий. И так и должно быть: пока автор копается в фактах, я с интересом слежу за ними; когда он берется объяснять или критиковать их на житейском уровне, не вдаваясь в эмпиреи, я выписываю; но как только он пытается сыскать начало начал и конец концов, я откладываю книгу, хотя писалась она именно ради этого, а все факты и предварительные рассуждения были лишь средствами доказательства и иллюстрациями.

Стало быть, в ученых книгах (и разговорах) я потерял главный их интерес; но тогда уместно спросить: а стоит ли их читать вообще? Если я выбираю из них сущие мелочи, вплоть до удачных каламбуров, то, во-первых, дальнейшее изучение Сведенборга позволит разбираться в таких мелочах гораздо лучше и совершеннее, чем простое коллекционирование сентенций, связанное к тому же с гигантскими затратами времени; а во-вторых, этих выписок у меня уже набралось не менее трех толстых томов, т.е. многие тысячи.

Необходимо признаться самому себе, что как мною пройден уровень примитивных обывательских интересов, точно так же пройден и уровень общепризнанной мiрской мудрости, хорошо уж это там или плохо. Мiрская мудрость ставит себе высшей целью глобальное осмысление явлений, - я считаю эти осмысления ложными, поскольку уже имею иное Знание, данное Богом.

Но даже в смысле простого сбора фактов: а зачем? Я много лет изучал историю и знаю тьму разнородных фактов, из которых на основании Учения могу вывести многие закономерности; и если я могу вывести их еще мало, то виною тому не недостаток фактов, а слабое знание Учения. Если, положим, я неплохо ознакомился с русской историей XVIII века, то следует ли мне углубляться в частности и подробности, читать целые тома, посвященные, к примеру, Пугачевщине, екатерининскому указу о вольности дворянства и пр.? Я взял Иосифа Флавия, открыл в середине и прочел, что в такой-то год Ирод воевал с тем-то и взял крепость; а на следующий год этот кто-то собрался с духом и вернул себе крепость; но Ирод привел римлян и отбил крепость; а тот позвал сирийцев и снова вернул крепость, и т.д. и т.п. до бесконечности. Все уже и так ясно; к чему же мне читать еще триста страниц о переходе из рук в руки этой злосчастной крепости, которую лучше было бы, наверно, бросить со словами: "Да подавитесь вы все!".

Интерес для меня сохраняют только те ученые работы, которые посвящены интересующим меня конкретным прикладным областям знания, хотя бы той же бухгалтерии по долгу службы. Но из таких книг ни один идиот не додумается делать "выписки".

Смена интересов

Сейчас, в последнюю декаду октября, я очень остро почувствовал, что подошел к тому самому краю, который теоретически предсказывал чуть ли не с прошлого года. Однако одно дело - умозрительно предвидеть крушение того уклада, в котором живешь, и совсем другое - выйти в дверь и закрыть ее с той стороны.

Совершенно очевидно, что все умственные и духовные интересы, занимавшие меня столько лет, сегодня единовременно и дружно подошли к своему естественному концу, т.е. выполнили свой долг и изжили себя. Такая единовременность и дружность проистекают из того факта, что эти интересы, столь разные по своей внешности, все служили одной-единственной цели: постижению реальной действительности. При этом каждая из занимавших меня дисциплин подходила к предмету со своей стороны, вместе же все они давали стереозвучание, стереопонимание проблемы.

Богословие изжило себя потому, что я имею учение Сведенборга, затмевающее труды ортодоксальных богословов на столько же, насколько внутренний смысл Слова превосходит его буквальный смысл. Философия разонравилась потому, что мiрские домыслы увенчанных лаврами умников меркнут даже и перед простым богословием. Художественная литература с "мудрыми мыслями" отошла потому, что она лишь манипулировала россыпями мельчайших частностей, которые легко выводятся из Сведенборгова учения. Психология с ее нейронами и юнговскими типами личности изжила себя потому, что она не признает наличия духа, - стало быть, ничего общего не имеет с действительностью. История отошла потому, что фактов из нее я и так знаю море, а глобальные объяснения исторических процессов лежат за пределами материального мира и, следовательно, за пределами досягаемости исторической науки.

Таким образом, все, чем я интересовался, увлекался и занимался многие годы, единовременно подошло к концу, и не по моему капризу, а естественно, в силу логики моего духовного развития. И это еще раз подтверждает тот факт, что первая половина моей жизни кончилась, и начинается вторая. Следовательно, кончается все то, чем я жил до сих пор, и начинается все совершенно другое, новое; и рождения этого нового осталось ждать уже совсем недолго.

Еще о выписках из книг

Все природное вытекает из духовного, и потому может быть объяснено только из этого духовного. Следовательно, все попытки объяснить натуральное из другого натурального заведомо ложны (что мы на каждом шагу и видим), а между тем ученые и писатели вовсе не признают духовных причин и ищут их только вокруг себя, и чем больше ищут, тем больше заблуждаются. Поэтому книги, рассуждения и мнения плотских людей основаны единственно на этих ложных натуральных причинах. Проще говоря, люди судят исключительно по казательности, а казательность обманчива.

Практически же выходит так, что в книгах правдивы только голые факты (да и то не все), а как только начинаются рассуждения и объяснения, с ними вместе начинается ложь, и чем объяснения уходят глубже, тем ложь оказывается больше. Ситуация очень напоминает мне те астрономические трактаты средневековья, которые обстоятельно и убедительно разъясняли движение небесных тел исходя из Птолемеевой системы. Очевидно, что чем глубже пытались они вникнуть в суть, тем дальше уходили от действительности.

Сейчас я заканчиваю вводить в компьютер свои старые выписки из книг за 1991-92 годы. Я всегда инстинктивно боялся философии и слишком отвлеченных рассуждений, и выписывал преимущественно меткие высказывания по реальным житейским обстоятельствам; однако даже они сейчас ставят меня в тупик. Ведь всякий факт (для разумного человека) важен прежде всего как представитель некоторой закономерности. Но автор, отмечая некий житейский случай, снабжает его собственным комментарием, сквозь который проглядывает предполагаемая им причина этого факта, - чем его высказывание и интересно. Другой хороший пример - пословицы и поговорки: они отталкиваются от бытовой конкретики и нащупывают в глубине ее скрытые от глаз закономерности.

Однако и в этих случаях мысль человеческая идет снизу вверх, от природного к духовному, и потому либо вовсе заблуждается, либо невообразимо смешивает истинное с ложным, тем более, что их противоположность ясно видна лишь на духовном уровне, тогда как на природном они могут быть по казательности совершенно слиты. В результате для человека, наделенного духовным зрением, все читаемые им сентенции выходят двусмысленными. Беру свою тетрадь с выписками и привожу навскидку примеры.

"Чем дольше с ним живешь, тем меньше знаешь его". А почему бы не привести другое, не менее естественное: чем дольше живешь, тем лучше знаешь? Автор, видимо, имел в виду скрытного лицемера, которого наивный знакомый сперва принял за душечку и лишь со временем начинает постигать, что внутри у него вовсе не та начинка, что написана на лице. Фраза эта выражает конкретную житейскую ситуацию и не является универсальным правилом.

"Лучше безбожник, чем слуга Бога и дьявола вместе". Речь, видимо, опять идет о лицемере, т.е. автор имеет в виду, что фарисей всегда хуже прямого мытаря. Хуже - для кого? Или - для чего? Если я вынужден иметь дело с плохим человеком, то для меня выгоднее, чтобы он соблюдал внешние приличия, а не бросался на меня открыто с дубиной. Если же брать с точки зрения посмертной участи этого человека, то бывают разные безбожники и разные лицемеры, поэтому следовало бы подробнее указать, какие их степени автор имеет в виду.

Минус всех подобных высказываний заключается в том, что в одну огульную фразу собрано множество разнообразных и вовсе несходных между собой случаев. Очевидно, автор столкнулся с одним таким случаем и, исходя из него, сформулировал афоризм гораздо более широкого масштаба, охватывающий, кроме данного случая, множество других случаев, вовсе не подходящих под это правило. Так, замерзнув на улице, я могу сказать: "Жара лучше холода", - но я буду прав только субъективно и только на данный момент, потому что летом, высунув язык, я наверняка сформулирую нечто противоположное. Люди, выдающие подобные афоризмы, похожи на плохого пианиста, который, ударяя по клавише, задевает и все соседние.

"Стыдно подумать, какую подлую радость могут находить обыкновенные люди, унижая великого". Что значит "обыкновенные"? Автор, очевидно, понимает под этим словом не просто обывателей, но именно обывателей адского склада, потому что большинство искренних почитателей великого человека также принадлежат к обывателям, а не к ангелам с крыльями. С другой стороны, разве великие люди обязательно любят друг друга? Вероятность ненависти к талантливому человеку со стороны другого таланта даже выше, чем вероятность ненависти со стороны простого обывателя.

"Кто так заразительно смеется, не может быть злым человеком". Как "так"? К тому же заразительный смех есть смех из глубины сердца, а если душа зла, то разве не может быть заразительного смеха над кем-нибудь, особенно если смеющийся убежден, что смеется он правильно и ничего худого в его смехе нет?

"Подумай, насколько бы сильнее любил пес господина своего, постигнув его душу и разум". А если хозяин - мерзавец? А если хозяин - ангел, но пес - собака Баскервилей?

Все эти взятые наугад примеры и тысячи других подобных показывают, что "мудрые мысли" являются мудрыми главным образом для тех, кто не желает серьезно вникать в их суть. Они подобны миражам, которые издали кажутся внушительными, но при приближении к ним - исчезают. Таково вообще свойство казательности. Ведь и материальное вещество есть казательность, и это очень хорошо увидели те физики, которые разложили атом.

Вначале я рассматривал выписывание "мудрых мыслей", как советовал Низами: есть жемчужины, их следует собрать и нанизать на нить. Когда жемчужин собралось уже много, я решил, что это - кусочки единого зеркала, которые в совокупности своей верно отражают действительность, как тысячи конкретных значений функции до некоторой степени выявляют саму функцию, как бы она ни была сложна. Главное мое заблуждение состояло в том, что искомая функция находится в духовном мире, а мозаика моя - в природном, и получилось так, как если бы я сачком для бабочек пожелал ловить электроны.

Мозаика книжных выписок, рожденная от мiра, отражает одни только казательности мiра, и иначе быть не может, ибо зеркало способно отразить только то, что в него смотрится. Казательность природного мiра, отразившись в зеркалах природных же мыслей, дала мне только картину того, как представляли эту казательность умнейшие люди истории. Все они видели реальные факты и давали этим фактам казательные объяснения, и чем выше они пытались подняться в своем анализе, тем хуже у них выходило. Таким образом, коллекция из тысяч "мудрых мыслей", годами собиравшихся мною, оказалась на поверку коллекцией миражей, мыльных пузырей, прямых свидетельств невозможности объяснить натуральный мир из него самого.

Вот сегодня с утра вытащил "Разговоры с Гете" Эккермана, открыл наугад в середине, - опять то же: высказываются мнения по казательности, т.е. какой-то конгломерат истины, заблуждений, мыльных пузырей. А может быть, именно это состояние природной мудрости прообразуется состоянием руды в месторождениях, которая на 9/10 разбавлена шлаком? Это еще напоминает маленьких детей, которые хотят дотянуться до игрушки, но не умеют назвать ее и только тянут ручонки и издают нечленораздельные звуки. Также неразвитый мужик, с трудом выискивая в памяти названия вещей, заменяет их единственным универсальным матерным словом.

Почти всякое утверждение автора книги выходит слипшимся, неряшливым, так что иной раз хочется взять эту глыбу в руки и аккуратно разделить на составные части. Видимо, это самое и имел в виду Сведенборг, когда писал, что одной идее натуральной соответствуют тысячи идей духовных, и ни одна духовная идея не может быть адекватно выражена через натуральную. Иначе говоря, мы многое можем понимать в духе своем, но изложить свое понимание в разговоре или на бумаге для нас почти невозможно. Дело в том, что внутри себя мы действительно видим предмет наших раздумий, т.е. видим внутренним зрением объемно и подробно, но не знаем, как эту объемность и выпуклость нашего представления вытянуть в одну линию рукописной строки. Это все равно что описать мелодию или запах.