Стихи марта 1978 года

Автор: Михаил Глебов, 1978 (комментарии 2003)

В марте сочинительство стихов шло по нарастающей, чтобы достичь абсолютного максимума на рубеже апреля.

78-16

Превратиться в нового человека, как мы только что видели, нетрудно, но удержать себя на этой высоте никак не удается. Во всем виновато проклятое безволие: часами бродишь по улицам, разрабатываешь планы наступательных операций, но душа так сопротивляется, что их попросту невозможно реализовать.

Будет до смерти темно и уныло,
Будет тупик до скончания дней.
Где же она, непреклонная сила?
Слабые люди тоскуют о ней.

Слабым не место под солнцем горячим;
Вянут они, не дойдя до конца.
Только тогда мы хоть что-нибудь значим,
Если не прячем от бури лица.

Каждое время и каждая дата
Полнится лесом запутанных вех.
Век свой короткий, с утра до заката,
Нужно прожить для себя и для всех.

Счастья добиться на свете непросто,
Мерзость железной рукой покоря.
Кончится время за гранью погоста.
Струсите - жизнь испарится зазря.

Сколько на свете прошло поколений -
Жили и скрылись в туманной дали,
Жили во имя прекрасных стремлений,
Чтоб их потомки сражаться могли.

Сказка незримая тянется долго.
Бьются потомки, и рушится лед.
Лентой широкой, как полная Волга,
Жизнь устремляется в новый полет.

2 марта 1978

78-17

А до тех пор, пока не устремишься в новый полет, будет тянуться старая беспросветная жизнь с ее обидами и одиночеством в школе, тоской и непониманием дома, с унизительным бессилием изменить хоть что-нибудь. Что же мне, до смерти, что ли, сидеть в таком положении?

За окном фонарь качается,
Громыхает унитаз.
Рифма строк не получается,
И не клеится рассказ.

Дед ползет неспешно в ванную,
Как на сцене - короли,
Излагая речь пространную
О реформах в Сомали.

Вот опять за дверью топчется,
Спотыкаясь и скользя…
Про любовь писать не хочется,
И циничным быть нельзя. (...)

Зло бурлит большой кастрюлею.
Счастья дома не найти.
Бросить все, метнуться пулею
И уйти. Куда уйти?

Нет пути и нет призвания,
Смысла нет и цели нет.
Подыщите же название
Этой жизни в десять лет!

Затхлость сонная и пресная,
Быт убогий и больной.
Мчится мимо интересное,
Жизнь обходит стороной!

Засосало тишью жгучею;
Киснет жизнь, и я раскис.
Не осилишь лень живучую -
Сто привычек тянут вниз.

Чередой уходят месяцы,
День за днем бегут в поля.
Слишком долго разум бесится,
Ищет в небе журавля.

А пока - фонарь качается,
Громыхает унитаз,
Рифма строк не получается, -
И не клеится рассказ.

5 марта 1978

78-18 / Акростих

Вот еще один пример "поиска формы": здесь первые буквы строк образуют слово "Спасибо".

Солнце утром тихо встало,
Пар клубится над долиной.
Алых красок веер талый
Светит в небе лентой длинной,
И по рощицам усталым
Бродит ярким красным жалом
Озорной рассвет целинный.

6 марта 1978

Тогда же были написаны и другие подобные акростихи, но уж слишком высосанные из пальца.

78-19

Серый дом во мгле седой
Поднимает контур бравый
За казармой многоглавой,
За ненастною водой.

Переулок узкий, длинный;
Дождь стучит по талым лужам;
Вяз, изогнут и простужен,
Словно леший из былины.

Мокнет грустная ворона
На скамейке неприкрытой,
И шуршит вверху сердито
Лип узорчатая крона.

Снег буграми сходит в воду,
Лед наколот и заброшен,
Мелким снегом припорошен
В серо-сонную погоду.

Где-то там, за кладкой дома,
Полумрак незримо веет,
Батарея жарко греет,
Все волшебно и знакомо.

Прилегла, вздохнув устало,
Плед накинула на плечи,
И глаза горят, как свечи,
Над любимой книгой старой.

8 марта 1978

78-20

Еще одна искусственная форма стиха. Впрочем, определенного лирического настроения здесь не отнимешь.

Расскажите о дальнем селе,
Где дороги разбиты и вязки,
Где тропинки бегут по земле,
Где заветные рощи, как в сказке,
Древних елей пушистые маски,
И теряется речка во мгле.

Расскажите о дальнем селе,
О цветах по весеннему лугу
И веселой жужжащей пчеле;
Расскажите про зимнюю вьюгу,
Над равниной летящей по кругу,
О кострах о таежной золе.

Расскажите о дальнем селе,
О домишках косых над рекою
И сараях в густой конопле,
Что навеки уснули в покое, -
Ведь на свете бывает такое,
Как и все, что ни есть на земле.

9 марта 1978

78-21

В начале марта отец вернулся из своей второй (и последней) командировки в Западную Германию. Мы с мамой встречали его на вокзале, чтобы помочь дотащить тюки с накупленными вещами. В состоянии затянувшегося стихотворного поноса я был донельзя рад новой теме и разразился циклом из трех стихов:

Белорусский вокзал. Радио объявляет встречающим:

Внимание! Внимание!
Минуту ожидания!
Состав Москва - Германия
Идет без опоздания.
Спокойствие! Сознание!
Не хайте мироздание
От самого создания!
Пока пройдите в здание
И ждите. До свидания!

К платформе подкатывает состав.
Из окон вагонов торчат позеленевшие пассажиры и громко поют:

Из далеких земель нерусских,
Поминая грехи судьбе,
Чертыхались в вагонах узких
И стремились душой к тебе.

За душою вполне хватало
Барахла заграничных стран,
Только денег нам было мало,
Паспорт с визой на месяц дан.

Дни ползли, как сырое тесто,
Дни тянулись подобно снам,
Но добрались вчера до Бреста -
И дышать стало легче нам.

Как устали к тебе тащиться,
Повторяя не раз и не два:
"Дорогая моя столица,
Золотая моя Москва!"

Некоторые рассказывают встречающим тяготы путешествия:

Тепловоз качается,
Набирая ход.
Рельсы не кончаются,
Тянется поход.

За окошком - тернии,
Голые кусты,
Польские губернии,
Стрелки да мосты.

Вдоль путей акации
Вянут, солнца ждя.
Улетают станции
В пелену дождя.

Ни звезды, ни месяца,
Небеса серы,
Только ветер бесится
В поле до поры.

Обстановка сонная,
Целый день скучай;
Духота вагонная
Да вонючий чай.

Проводник злодействует,
Тявкает сосед,
Унитаз не действует -
Не попасть в клозет.

За буфетной стойкою
Разве что найдешь
Продавщицу стойкую
Да еды на грош.

Дали под Варшавою
Людям за труды
Колбасу шершавую
И стакан воды.

На границе боязно:
Будки, провода,
За окошком поезда
Колья в два ряда.

Розыски таможенные,
Стон усталых дам,
Крики невозможные:
"Фига! Не отдам".

Ночь на полке маяться -
Что гореть в огне.
Вечно поднимается
Шторка на окне.

С потолка украдкою
Что-то протекло;
Повернешься - пяткою
Попадешь в стекло.

Кто-то в бок толкается
Бьет, как заводной…
О Москве икается,
О семье родной…

9 марта 1978

78-24

Время от времени общая тоскливая тональность стихов нарушалась вымученно-оптимистичными, до противности жизнерадостными творениями, которыми я подзуживал себя к "новой жизни". Не имея ничего общего с действительным положением дел, они, тем не менее, иллюстрируют тот идеал, к которому я сознательно стремился:

Встал апрель,
Сохнет прель,
Зеленеет травка снова.
Не реви,
А живи -
В жизни первая основа.

Каждый стих -
На двоих:
Как же можно мне иначе?
Дни бегут?
Very good!
Ну их всех к чертям собачьим!

Грянет ночь -
Скуку прочь:
Тьма боится силы света.
Лень с тоской
Двинь доской -
Ведь для лени песня спета!

Стихнет гром
Над бугром,
Блики молний изумрудных,
А потом
Под зонтом
Переждать капель нетрудно.

Сядь и жди:
Льют дожди,
До краев налиты лужи.
Не грусти,
А свисти:
Ведь могло случиться хуже.

Далее следуют любопытные строфы об отношении родителей к моему стихотворчеству: видимо, они как раз всунулись с критикой.

Я б хотел
Между дел
Сочинить куплет к "лазури".
Напишу -
Согрешу,
Обзовут родные дурью.

В стих глядят -
И галдят;
Ни хрена не могут сами,
Лишь бурлят
Да сверлят
Треугольными глазами.

Вот опять
Воевать
Прибежали кучей плотной:
"Стих - помой!
Боже мой!
Ах, ребенок беззаботный!

Институт…
Дни идут…
Надо срочно ставить точку!"
Бросил стих
И затих:
Пусть кричат в пустую бочку.

19 марта 1978

78-26

Среди стихов, написанных сознательно с той или иной целью, время от времени проскакивала случайная мелюзга - главным образом о погоде.

А снег все падает
Унылым крошевом,
Прохожих радуя
Дождем непрошеным.

Сугробы бурые
Текут - не кончатся;
Сады понурые
В трясине корчатся.

Поземка вьюжная,
Сырая, скверная -
Ненастье южное
Пришло, наверное.

Стоит неделями
Тоской безрадостной,
Свистит метелями,
Капелью тягостной.

Тропинки узкие,
Ботинки скользкие -
Быть может, русские,
А может, польские.

23 марта 1978

78-27

Мое чисто мистическое отношение к ненастной погоде и дождливым сумеркам ярче всего проявилось в следующем жутковатом стихотворении:

Над темной болотной водой
Застыла густая осока.
Угрюмо кричал козодой,
Стада разгоняя до срока.

Путь солнца уныло-покат,
Как будто раздавленный прессом;
Пролился багровый закат,
И тучи повисли над лесом.

Вокруг пеленой растеклись,
Сгустились над просекой дальней
И смотрят бессмысленно вниз
Огромной стальной наковальней.

Набухли слезами кусты,
Подернуты мутью единой;
Дурмана сухие хвосты
Вставали колючей щетиной.

Осклизлый, гноящийся плот
Проплыл, торопясь что есть мочи,
И зябко подуло с болот
Промозглым дыханием ночи.

Март 1978

78-28

В те дни я упорно работал над длинными нравоучительными стихотворениями, которые должны были укрепить мой дух в борьбе за "новую жизнь". Как и все высасываемое из пальца, они выходили неудачными и тогда же были уничтожены. Привожу по памяти заключительную часть аллегорического "произведения", где воля человека сравнивается с крепостью, обороняющейся от натиска внешних обстоятельств, а безволие приравнивается к военной измене:

...Твердыня могуча,
От края до края
Свинцовые тучи
Собой подпирая.

Открытым сраженьем
Побед не добиться.
Враг медлит с решеньем -
А сила копится.

Сверкает штыками
Винтовок щетина;
Забита войсками
Дорог паутина.

Как можно скорее,
Толковей, примерней
Везут батареи
Из дальних губерний.

Глухими ночами,
Собравшись в колонны,
Гремя тягачами.
Ползут эшелоны.

Но в жизни военной
Бывает порою,
Что крепкие стены -
Да сердце гнилое.

Коль нет полководца -
Осмысленной воли, -
Твердыня сдается
Без крови и боли.

Коль деньги даются
За службу солдату -
Солдаты сдаются
За лучшую плату.

Тогда неизменно
Становится худо:
Прямая измена
Гнездится повсюду.

Врагам на подмогу
Заварятся шашни -
И вам не помогут
Ни стены, ни башни.

И рушится крепость
Без славы, без боя.
Как будто нелепость -
Да дело живое!

Издревле измены
Людей раздражали:
Могучие стены
Врага не сдержали.

Века утверждают:
Кто рубится смело -
Врагов побеждает.
Не в стенах же дело!

28 марта 1978

78-29

Единственным относительно удачным произведением из этой "нравоучительной" серии оказалось нижеследующее. Первые его строчки служат как бы ответом на стихотворение мая 1977 года "С чувством новым, незнакомым ошарашенно стою…":

С чувством давним и известным
Вновь стою у той скалы,
Что вздымается отвесно,
Исчезая в вихрях мглы.

Под горой ведет дорога
Вдоль утесов на привал;
Мелко вьется у отрога,
Избегая перевал.

Гладко выложены плиты,
Каждой трещине учет,
Свежей влагою политы, -
И жара не так печет.

От привала - вниз по склону.
Весь в цветах пологий склон.
Снова, будто по закону,
Вьет дорога под уклон.

Только странно: плит не стало,
Старый камень весь в пыли;
Пыльный шлях ползет устало
И теряется вдали.

Оглянусь - цветов не видно.
Странно вроде бы сперва:
Лишь топорщится ехидно
Пожелтевшая трава.

Стала пыль клубиться гуще,
Путь неровен и покат.
Дунул ветер вездесущий,
Клонит солнце на закат.

Что ни час - дорога хуже.
Нет камней - лишь грязь земли.
До краев налиты лужи
В две разбитых колеи.

Солнце село за туманом,
Тьма спустилась в свой черед,
Пахнет гнилью и дурманом,
А тропа ведет вперед.

Месяц встал - кривой, кровавый,
Наклонился и повис;
Озарив кусты и травы
Безразлично смотрит вниз.

Пробирает зябкий ветер,
Тусклый сумрак по земле.
Пауки латают сети,
Черви ползают в гнилье.

Нет дорог. Вода без края,
Только кочки впереди.
- Ты искал "земного рая"?
Ты нашел его. Иди!

"Не пойду в трясину эту!
Там погано! Страшно там!
Я хочу обратно к свету,
Счастью, солнцу и цветам!"

Спит болото. Месяц светит,
Скупо льет багровый свет.
Я спрошу - и он ответит:
- А назад дороги нет.

Помнишь ту скалу вначале?
Легкий путь всегда грешней.
Лез бы кверху без печали -
Есть печали пострашней.

Нам любая круча впору.
Сверху видно далеко.
Бойся лишь пути под гору -
Влезть обратно нелегко.

Многим истина туманна,
Многих клонит к лени крен.
Красота пути обманна,
Словно пение сирен.

Люди там в болоте тонут,
Где увидят яркий луг:
Ведь под ним - бездонный омут,
Пострашнее, чем вокруг.

Люди глупы, люди сонны, -
Лень ломать в бою копье.
Год за годом миллионы
Сходят в царствие мое.

30 марта 1978

78-30

Вот пример стихотворения, родившегося вообще неизвестно откуда и с моей жизнью никак не связанного. Насколько помнится, оно возникло после чтения какой-то сельской повести Солоухина; а так как он обыкновенно писал о Владимирщине, сюда добавились и мои личные впечатления от нашей поездки во Владимир и Суздаль летом 1977 года.

Крутит старая дорога.
Лес остался позади.
Под горой домишек много -
Не споткнись, не упади!

Покосившиеся стены,
Частоколов пояса;
Крыши, трубы и антенны
Выпирают в небеса.

По дворам растет крапива
Да картошка кое-где;
На углу - цистерна пива,
Много лодок на воде.

Смотрит мутным темным глазом
Из осоки старый пруд.
Пахнет сеном, пахнет газом,
Дышит пар навозных груд.

В центре - площадь деловая,
Слева - мост через ручей.
Едет лошадь чуть живая
По ухабам кирпичей.

Солнцем травка золотится,
Где-то глухо бьет топор,
В синем небе вьются птицы,
Да шумит под ветром бор.

30 марта 1978

78-31

Приблизительно дважды в месяц я доставал новую чистую тетрадь и начинал вести дневник, называвшийся "летописью". Спустя несколько дней, разочаровавшись в написанном, я безжалостно вырывал страницы, чтобы вскоре начать все сызнова. Обезображенные тетрадки подбирала мама и уносила на хранение к себе в комод. Изредка у меня возникала идея писать свою летопись стихами.

Сегодня надо воевать,
Да что-то неохота.
На дело глубоко плевать
С орлиного полета.

Свободных дней последний день,
Каникулы за мною.
Работать лень и дрыхнуть лень,
Вот потому и ною.

А впрочем, жизнь вполне мила,
Да мы не замечаем.
С утра ушел из-за стола,
Поссорившись за чаем.

Про современность встал вопрос,
О скуке и разврате;
Родитель долго глупость нес,
А я шумел некстати.

А за стеной смеялся дед
И хрюкал осторожно:
Ему теперь 90 лет,
Ему отныне можно.

Но мне уже не время спать,
И я, поевши каши,
Иду помойку покупать
Взамен прогнившей нашей.

Деревья встали лентой крон
В общипанном уборе,
Трещал тягач, да семь ворон
Сидели на заборе.

31 марта 1978

Иду помойку покупать - наше мусорное ведро на кухне окончательно проржавело, и вот я решил, перейдя Окружной мост, начать "новую жизнь" с полезного дела: заглянуть в магазин "Тысяча мелочей" на площади Гагарина и купить новое ведро. Кстати, бабушка по старинке звала его "поганым ведром". И вот, заплутавшись среди прилавков магазина, я наконец обратился с вопросом к продавщице: "Скажите пожалуйста, у вас поганые ведра есть?" Продавщица смерила меня взглядом и холодно ответила: "Молодой человек, у нас все ведра отличного качества!"

78-32 / Дмитрий Донской

Тогда же я со скуки попробовал написать поэму про Дмитрия Донского - совершенно не понимаю, почему именно про него. При всей моей любви к средневековой истории эта личность никогда меня не вдохновляла. Как всегда бывало и прежде, поэма ограничилась одним предисловием. Однако я считаю эти отрывки довольно удачными.

( 1 )

В вихре шума городского
Остановимся на миг.
Вспомним Дмитрия Донского -
Не героя скучных книг,

А простого человека,
Что родился в страшной мгле,
Что не прожил и полвека,
Но известен всей земле.

Вспомним, братья, что бывало,
Хоть предания стары:
Шесть столетий миновало
С этой горестной поры.

Умер блеск былого света,
И походы скрыла тьма;
Раз шестьсот сходило лето
На московские дома.

Лики витязей былинных
Да нашествия врагов
Помнит лишь сырая глина
Москворецких берегов.

( 2 )

Русь в развалинах рыдала,
И сильна была Орда.
Злость дружиной феодала
Заливала города.

Каждый год весною свежей,
Только вырастет трава,
Шли татары с зимних вежей
Укреплять свои права.

От Изборска до Сарая
Ждали горестных вестей.
Вились вороны, играя,
Над курганами костей.

Взяты стены, взяты башни,
Не своя - своя земля.
На Руси пустели пашни,
Обезлюдели поля.

Люди прятались в берлоги,
Шли в дремучие леса.
Калита платил налоги,
Верил Юрий в чудеса,

Рылись иноки по книгам -
И бояре заодно
Говорили: "Жить под игом
Нам извечно суждено".

( 3 )

Вихрем годы просвистели
И исчезли за горой.
В скорбной траурной постели
Умирал Иван Второй.

Был умом не слишком тонок,
Но волшебной красоты
Князя Невского потомок,
Сын Ивана Калиты.

Жил спокойно, правил тихо,
Как Орда ему велит.
Охранял страну от лиха
Алексей-митрополит.

31 марта - 1 апреля 1978

Увы, муза истории недолго бряцала мне на своей лире, и бойко начатая "поэма" бесславно закончилась.