Проектный институт в разрезе (2)

Автор: Михаил Глебов, май 1999

Проектные подразделения

Что же касается собственно проектных отделов, выпускавших рабочие чертежи, в организационном отношении они отличались крайним разнообразием. В крупных институтах представители каждой специальности - архитекторы, конструкторы, технологи, отопленцы и все прочие - имели свои собственные отделы. Если каких-либо специалистов набиралось слишком много, они образовывали несколько однотипных отделов, различавшихся порядковыми номерами.

Однако гораздо чаще под крышей единого отдела жили сразу 2-3 специальности. Строители объединялись с архитекторами и иногда еще с генпланистами; вентиляционщики - с отопленцами, водопровод - всегда с канализацией, электрики - со слаботочниками, а технологи, количество разновидностей которых превосходило число народов Дагестана, кооперировались между собой. Наконец, дамы-сметчицы нередко составляли продуктивную компанию мужичкам из Отдела организации работ.

Если же институт был небольшой или почти чисто технологический, все строительные специальности загонялись в единый комплексный отдел, разбитый на соответствующие сектора. Таким отделам было трудно вести масштабное проектирование, зато удобно клепать мелочевку, потому что они подчинялись единому начальнику и легко улаживали конфликты внутри своего коллектива. Между чисто профильными и чисто комплексными отделами существовало великое множество переходных форм. По количеству сотрудников они также сильно разнились: самые мелкие едва насчитывали десяток инженеров, в самых крупных их число приближалось к сотне.

Поскольку проектные отделы вообще отличались крайним разнообразием, трудно нарисовать универсальную картину для всех. Многое зависело от здания, которое занимал институт. Так, например, в 1960-х годах ЦНИИЭП, где работала моя мать, размещался в монашеских кельях Донского монастыря. Узенькие клетушки, разделенные темными кривыми переходами и бесконечными лестницами, насилу вмещали по 5-6 человек. Это был самый неудобный вариант.

Однако в 1970-х годах большинство проектных институтов уже имело собственные многоэтажные здания. Все верхние этажи (а в институте "Гидропроект", например, их было 25) имели одинаковую планировку: посередине от лифтовых холлов тянулся в обе стороны коридор, куда выходили двери просторных отдельских помещений. Перегородки между отделами были легкими, иногда даже вовсе стеклянными, и при необходимости их можно было передвигать. Поэтому большинство отделов занимали каждый по одному просторному помещению.

Внутри иногда устраивался кабинет для начальника с заместителем, однако чаще им просто выгораживали шкафами закуток недалеко от двери. В крупных отделах они пользовались услугами секретарши и одного инженера-плановика, помогавшего выбивать у директора выгодные работы. Здесь всегда дребезжала старенькая пишущая машинка, вместо чертежей валялись канцелярские бумаги и висела строгая атмосфера директорской приемной, разбавленная гомоном сотрудников по ту сторону выгородки.

Исключительно важную роль в работе проектных отделов играли Главные инженеры проекта (ГИПы). Эти люди занимали в институте обособленное положение и в должностном смысле приравнивались к начальникам отделов, подобно тому как всякий депутат Государственной Думы состоит в ранге министра. ГИПы не имели подчиненных (в лучшем случае одного помощника) и работали в общей неприбранной комнате, где непрестанно звонили телефоны, звучал мат и густые клубы табачного дыма висели под потолком.

Главная их обязанность заключалась в поддержании связей с заказчиками и выбивании из них дополнительных денег и премий. А поскольку всякая стройка обязательно идет вкривь и вкось, заказчики всегда были недовольны, и ГИПы, зажатые между ними и собственным директором, проявляли чудеса эквилибристики, поддерживая трещавшие по всем швам отношения и не доводя их до прямого скандала. Большую часть времени ГИПы проводили в командировках и возвращались оттуда небритые и злые, с очередным ворохом более или менее обоснованных претензий. Тогда начинались поиски виноватых; разговоры шли на повышенных тонах, в чертежи срочно вносились коррективы, и ГИПы, запихав их в замызганный грязью портфель, мчались назад к заказчику.

Все они были людьми деловыми и дельными, трезво смотрели на жизнь и хорошо разбирались в человеческих характерах. Они любили резать правду-матку, называли вещи своими именами и очень уважали тех, кто хорошо знал свое дело. Поэтому толковый и честный работник, как правило, мог рассчитывать на их поддержку. Все ГИПы, конечно, были очень разными людьми, но дураков среди них я не помню.

В гражданском проектировании ГИПами обыкновенно именовались главные конструкторы, разговор о которых пойдет ниже. Денежными и дипломатическими вопросами они почти не занимались.

Отдел выпуска чертежей

Когда в проектном отделе завершали работу над очередным комплектом чертежей, в дело вступал Отдел выпуска, отвечавший за их размножение и отправку строителям. Здесь всегда руководил затюканный начальник, осаждаемый понукающими его проектировщиками. С другой стороны на него давили многочисленные крикливые бабы, выполнявшие работы в разных службах отдела. Инженеры, размахивая руками, требовали пропустить чертежи не позже сегодняшнего вечера и пугали директором, а когда начальник отдела шел уговаривать своих баб, те начинали гомонить, что у них рабочий день не резиновый. А тут еще ломалось оборудование, или руководство института поручало что-нибудь не терпящее отлагательств. К тому же здешние работники не забывали и себя: за умеренную плату они распечатывали и переплетали сотрудникам института всевозможные книги и журналы и даже порой сами бродили по отделам в поисках заказов.

Инженер, нагруженный до подбородка вычерченными и подписанными ватманами, вступал в Отдел выпуска через Диспетчерскую, где сидела особенно крикливая и мерзкая баба и оформляла поступающие заказы. Она придирчиво рассматривала заявку, словно мартышка банан, и потом перелопачивала ватманы в поисках следов канцелярского клея, который, как считалось, безнадежно портил множительную технику. Не найдя оных, баба сулила выполнить все на другой неделе и поворачивалась к посетителю задницей. Тот с воем бросался к начальнику Отдела выпуска; начальник, вытерев платком лысину, звонил в диспетчерскую и призывал бабу к порядку. Та, словно по волшебству, начинала улыбаться и здороваться, и этот шок порой держался у нее больше месяца, после чего требовалось повторное вразумление.

Сами ватманы никогда не покидали стен института, потому что они были неудобны на стройке и, сверх того, существовали в единственном экземпляре. Правда, в сталинские времена случалось, что едва дочерченные листы подхватывали курьеры, закидывали в самолет и опрометью везли строителям на другой конец государства, а потом, выполнив все, что там значилось, самолетом же возвращали назад. При нормальных обстоятельствах с ватманов снимали кальку, и с этого момента они уже были никому не нужны. Их приносили назад в отдел, и они годами лежали в огромных пыльных рулонах на всякий случай.

Калька, на которую переводились с ватмана чертежи, была гладкой, глянцевой и маслянистой на ощупь. Грифель и шариковая ручка по ней почти не писали, и все пометки выполнялись черной тушью. До 1970-х годов в каждом институте существовали целые отделы копировщиц, которые, получив готовые ватманы и наколов поверх них кальку, вручную переводили на нее все изображение. Излишне говорить, сколько ошибок они допускали и как трудно было инженерам пропихнуть свои чертежи через это узкое место. Аккуратные копировщицы очень ценились; все хотели с ними дружить и задаривали шоколадками.

Потом им на смену пришел РЭМ - ближайший родственник вездесущего ксерокса. Эти дорогие импортные аппараты, высотой в человеческий рост и с двумя валиками, как у старых стиральных машин, были двух типов - РЭМ-420 и РЭМ-600. На первом печатали небольшие бумажки, а крупные чертежи шли через второй. РЭМ переводил изображение на кальку, потом с нее делались синьки, а сама калька уходила в архив. Если же с какого-нибудь чертежа требовалась срочная копия, вместо кальки заряжали обыкновенную белую бумагу.

Баба в грязном переднике вставляла чертеж между валиков, и он быстро выскакивал с другой стороны, а внизу готовая калька наматывалась на барабан. Потом баба снимала ее с барабана, лихо резала специальным роликом на отдельные чертежи и несла вместе с ватманами в диспетчерскую, откуда их можно было официально получить. Иногда второпях кальки не успевали нарезать, и тогда инженеры, вооружившись ножницами, делали это сами. Кальки часто выходили блекло, потому что РЭМ требовалось протирать спиртом, но он почти весь уходил не по назначению. Блеклые кальки следовало поднимать, т.е. обводить тушью наиболее слепые места. В безнадежных случаях разражался скандал, РЭМ все-таки протирали спиртом и делали кальки заново.

Потом кальки вновь тащили в диспетчерскую с заявкой на светокопию. Здесь стояли большие, приземистые машины и одуряюще пахло мочой, потому что в изготовлении синек использовался аммиак. Аккуратно расправленные кальки входили в машину по широкой резиновой ленте, иногда по нескольку штук рядом, и вываливались с той стороны; их подхватывали и пускали снова и снова, потому что с каждого чертежа делалось до десяти экземпляров синек. Свежие, вонючие синьки, смотанные в рулон, были приятных коричневатых или голубых тонов, плотные на ощупь, и могли подолгу использоваться на стройке. Их также резали роликом на отдельные чертежи, затем складывали, словно газеты, и разбирали по комплектам.

Один-два комплекта синек инженеры обыкновенно оставляли себе и прятали в большие канцелярские папки. Прочие комплекты, сложенные в стопку и снабженные накладными, уходили в экспедицию, которая увязывала их в пакеты, надписывала и отправляла по почте адресатам.

Кроме всех этих подразделений, в Отделе выпуска иногда имелась маленькая типография, пребывавшая под неусыпным контролем Первого отдела; здесь набирались бланки для бухгалтерии и т.п. В пронзительно вонявшей клеем переплетной брошюровались всякого рода отчеты, ведомости и даже комплекты мелких чертежей, не говоря уже о левой работе. Горе-мастера умудрялись так неряшливо сшивать страницы, что край текста заходил в корешок брошюры, и тогда чтение превращалось в пытку.

Прочие обслуживающие отделы

Помимо Отдела выпуска чертежей, в институте существовали другие вспомогательные службы, облегчавшие или, напротив, затруднявшие работу проектировщиков.

Хозяйственной жизнью института ведал Административно-хозяйственный отдел (АХО) под руководством какого-нибудь полковника в отставке. На складах АХО, занимавших подвальное помещение, хранились полчища старых, просиженных до дыр стульев, шкафы с оторванными дверцами и запасы чертежной бумаги на три года вперед. Когда легкомысленные проектировщики засоряли чем-нибудь унитаз, начальнику АХО направлялась заявка на ремонт, который производился в течение многих дней с истинно королевской неспешностью.

После выпуска очередного комплекта чертежей оставшиеся кальки сдавались в Архив - просторную комнату, сплошь заставленную гигантскими, до самого потолка стеллажами. Там в специальных картонных коробках с крышками спали вечным сном труды всех поколений инженеров данного института. В сталинские времена архивные кальки наперед вымачивались в машинном масле; они становились прозрачными, упругими и могли храниться вечно; масло в них впитывалось до такой степени, что даже не пачкалось. Впоследствии заниматься этим наскучило; кальки с годами старели и ломались на сгибах, так что в некоторых ящиках лежала одна безнадежная рвань. Всякая бумажка, попав в архив, становилась юридическим документом и как бы переходила из собственности проектировщика в собственность института. При необходимости архив выдавал документы назад - для ознакомления или внесения изменений, но для этого требовалась виза начальства.

Институтская Техническая библиотека разделялась на сектора литературы технической (учебники) и нормативной (инструкции). И то и другое можно было читать прямо в библиотеке или брать на рабочее место. Взятые книги вписывались в личный формуляр инженера и "висели на нем" годами; наконец он с удивлением обнаруживал их при разборке своего замусоренного стола и возвращал в библиотеку. Бывали случаи, когда библиотекарь сама звонила ему и срочно требовала вернуть внезапно понадобившуюся книгу. Особенно тяжело приходилось увольнявшимся: с них требовали все книги по списку в формуляре, и если чего-нибудь недоставало (а недоставало всегда), начиналась брань и долгие разбирательства.

Вообще от личности библиотекаря зависело очень многое: добрый и компетентный человек оказывал в трудных случаях неоценимую помощь, навскидку припоминая и находя требуемую литературу. Однако гораздо чаще за стойкой восседала глупая и злобная шавка, не подпускавшая никого к стеллажам в целях сохранности книжного фонда, который в этом случае лишь зря захламлял помещение.

В Проектном кабинете по соседству хранились тучи типовых проектов и серий, о которых разговор впереди. Система здесь была подобна библиотечной, и взятые материалы тем же порядком вписывались в формуляр.

Один из страдающих склерозом институтских ветеранов возглавлял Научно-технический университет, раз в две-три недели сгоняя сотрудников на лекции профессионального плана. Чаще всего их читали доценты, приглашенные из научного сектора. Изредка материал был действительно интересен, но гораздо чаще лектор просто толок воду в ступе, и угадать заранее, какую лекцию не стоит прогуливать, было невозможно. Сверх того, "университет" распространял маленькие бумажки с аннотациями новых технических книг, инструкций и пособий; я собирал их, просматривал и подшивал в особую папку, куда, однако, больше никто из отдела не заглядывал.

Другой хрыч, уже совершенно выживший из ума, отвечал за Гражданскую оборону (ГО). В его распоряжении имелся большой кабинет, сплошь увешанный противогазами и картинками ядерных взрывов. Ежегодно в институте устраивались учения: все бросали работу и со смехом и шутками брели по дворам и закоулкам в ближайшее бомбоубежище. Иногда кого-нибудь под общий гомерический хохот с ног до головы заматывали бинтом и тащили на брезентовых носилках, норовя по дороге уронить в лужу. Должность начальника ГО считалась настолько ответственной, что на нее редко назначались люди, не имевшие звания хотя бы полковника в отставке. Дикий идиотизм этих престарелых вояк быстро вошел в поговорки и породил множество уж вовсе неправдоподобных анекдотов.