Исполнительское болото

Автор: Михаил Глебов, май 1999

Нижние чины составляли до 80% сотрудников отдела и так же соотносились с его руководящим звеном, как солдаты - с управляющим ими офицерским корпусом. Они выполняли всю ручную работу и не принимали никаких решений.

Хотя, как мы помним, в инженерной иерархии существовало целых шесть должностей, подчиненных руководителю группы, реальной разницы между их обладателями никакой не было. Все они оставались простыми исполнителями, перечерчивали чужие эскизы на ватман и часто даже сами не помнили, в какой должности числится тот или иной их сосед.

Конечно, существовали должностные инструкции, где было подробно расписано, кто, чего и сколько обязан делать, и на основании этих записей институтские плановики разверстывали работу по отделам. Чем выше была у человека должность, тем больший объем работ в денежном выражении ему следовало выполнить. Поэтому отделы, где числилось много чертежников, находились в относительно более выгодном положении, нежели те, в которых аналогичные места были заняты ведущими инженерами, хотя те и другие по существу выполняли одно и то же.

Казалось бы, следовало сократить эту бессмысленную иерархию с шести должностей до одной, максимум двух. Тем не менее смысл был, только искать его следовало в области человеческой психологии.

В самом деле, лишь немногие рядовые исполнители со временем могли претендовать на руководящие посты, будь то по причине их способностей, протекции или партийности. Остальная масса безвылазно корпела над ватманами и если не видела впереди никакой перспективы, то начинала нервничать, переходить с места на место и вообще всячески выражать недовольство жизнью. Ибо всякому человеку, даже самому тупому и негодному, необходима разумная (с его точки зрения) цель, оправдывающая и осмысливающая его деятельность. Цель эта для обывателя заключается прежде всего в укреплении социального статуса как наглядного внешнего подтверждения собственной значимости. Поэтому следовало их периодически повышать в должности и прибавлять зарплату, чтобы они не обижались и не впадали в апатию.

С другой стороны, их дремучее невежество и абсолютная деловая беспомощность не позволяли реально расширить их компетенцию, чтобы они не завалили все дело. Поэтому должности им присваивались сами по себе, а их монотонная, неквалифицированная работа тянулась без изменений сама по себе. В результате и люди были довольны, и дело не страдало.

Руководство с готовностью признавало их заслуги перед обществом и через определенные (весьма значительные) промежутки времени переводило на следующую должность с пропорциональным (копеечным) увеличением жалованья. Обязательным негласным требованием для такого роста была устойчивая работа на одном месте без самочинных переходов, а также отсутствие крупных дисциплинарных грехов. Если человек сидел смирно, рисовал что ему велено, не опаздывал по утрам и выпивал не более четырех стаканов чаю в день, его автоматически включали в резерв на призрачное повышение.

Два типа исполнителей

Вся масса рядовых исполнителей делилась приблизительно поровну на неподвижных и мимолетных.

Неподвижные работники приходили в отдел по окончании вуза, техникума или школы и сидели тут безвылазно десятилетиями, толстея, старея, седея, набираясь чертежного опыта и знания терминологии, но нисколько не совершенствуясь в инженерном смысле. Главным их козырем был продолжительный стаж, которым они гордились и на основании которого требовали к себе соответствующего уважения.

Работать с ними было тяжело, потому что они любили привередничать и задирать нос, а руководитель не имел никаких средств, чтобы поставить их на место. Идиотизм советских порядков заключался, в частности, в том, что формальные качества работника ставились гораздо выше фактических, так что человека с большим стажем, с маленьким ребенком, инвалида и других подобных было невозможно выгнать, какую бы вопиющую некомпетентность они ни проявляли. Напротив, компетентность не только не гарантировала служебных успехов, но даже затрудняла их.

В результате работники с солидным стажем и незапятнанной репутацией, сколь бы глупы ни были по существу, составляли отдельскую касту ненаказуемых и неприкасаемых, и делали только то, что хотели и насколько хотели сами. Для них существовало лишь два ограничения: избегать грубых нарушений дисциплины (прогулов, пьянки и пр) и не тявкать на крупное начальство. При соблюдении этих условий любой конфликт руководителя группы с таким аксакалом неизменно заканчивался победой последнего, в особенности если руководитель был еще молод и не имел крепкой опоры в дирекции. Аксакалы превосходно знали советское трудовое законодательство, которое горой стояло на страже их интересов, и при малейшем неудовольствии бежали во все мыслимые инстанции с жалобами о нарушении своих прав. Приказывать им поэтому было нельзя и приходилось упрашивать и уговаривать. Конечно, аксакал тоже знал пределы своих возможностей и старался не перегибать палку зря. Он некоторое время спорил с руководителем и как бы оговаривал условия, на которых брался выполнить поручаемую ему работу. Он хотел того и не хотел этого, и руководитель, сдерживая естественный гнев, смиренно шел на уступки.

Тем не менее у аксакалов имелись и сильные стороны. Поскольку большая их часть начинала свою рабочую биографию еще в сталинские времена, они были приучены к аккуратности и высокому качеству черчения. Перенося чужую разработку на ватман, они редко ошибались, а многие прямо считали любую свою огреху позором, так что указывать оные приходилось с большой тактичностью. Они самостоятельно выполняли множество рутинных операций вроде раскладки одинаковых плит по перекрытию, составления ведомостей требуемых стройматериалов с указанием их веса, и т.п. Они даже могли подсказать руководителю выход в затруднительной ситуации - тем, что помнили чертежи двадцатилетней давности, где подобная загогулина уже встречалась, и тогда можно было поднять эти чертежи в архиве и посмотреть, как решилось дело в тот раз. Некоторые аксакалы принципиально работали не торопясь, но поскольку ошибок у них почти не было, то листы все равно получались быстрее, чем у тех, кто чертил расторопно и потом без конца исправлял.

Мимолетные работники, составлявшие другую половину исполнительского "болота", отличались исключительной пестротой. Здесь были совсем юные девушки, провалившиеся при поступлении в институт и пристроенные коротать время до следующей попытки. Были вечно беременные женщины с вечно болеющими детьми, которые десятилетиями числились в штате отдела и которых иногда даже плохо знали в лицо. Они неожиданно появлялись на работе и через неделю вновь бесследно исчезали. Были пенсионеры, подрабатывавшие от раза к разу по договоренности с начальником, и хворые особы, делившие свое время между институтом и больницей. Было множество выпускников строительных вузов и техникумов, поступивших в отдел по распределению и обязанных отработать здесь три оговоренных законом года. Были так называемые "летуны", вечно перескакивавшие с места на место в поисках лучшей жизни и нигде оной не обретавшие. Были пьянчуги, коих начальнику отдела не хватало духу прогнать. Были неудобные личности, которые воевали со всеми вокруг, требуя порядка в царстве беспорядка; с годами они иногда переходили в рассмотренную выше категорию неудобных руководителей. Были активисты - партийные, комсомольские, профсоюзные, - которые только числились в группах, а все свое время тратили на общественную работу.

Вся эта разношерстная масса большей частью не имела даже тех скудных знаний, коими могли похвастать аксакалы. Они в самом прямом смысле были людьми с улицы, и не только ничего не знали, но не хотели знать и даже нередко бывали убеждены, что не в состоянии ничего освоить как следует. Они непрестанно приходили, уходили, болели, выздоравливали, и учить их чему-либо всерьез представлялось бессмысленным. В равной степени им нельзя было поручить продолжительную и ответственную работу.

С другой стороны, не имея ни стажа, ни репутации, они составляли самую беззащитную и уязвимую часть отдельского населения. Им перепадали те работы, от коих отказывались аксакалы. Многие с готовностью и со страхом брались за всякий чертеж и затем приставали с вопросами до тех пор, пока взбешенный руководитель не передавал его кому-нибудь другому. Они чертили быстро и грязно, с бесчисленными ошибками, выдававшими полное непонимание предмета, и когда начинали их потом исправлять, то сажали новые.

Этих людей, словно проклятье, преследовали нескончаемые поездки в подшефные колхозы и на овощные базы, куда почти ежедневно требовалось направлять сотрудников. Некоторые из них обладали явным инженерным талантом, но скудное жалованье и отсутствие служебной перспективы не позволяли им всерьез закрепиться на месте и гнали дальше. Кувыркаясь из отдела в отдел и из института в институт, они под конец вовсе вылетали из орбиты строительного проектирования, чтобы уже никогда не возвращаться назад.

Проблема молодежи

Всякое живое человеческое дело требует постоянного притока свежей крови - молодых, перспективных кадров. Ибо молодежь меньше других заражена себялюбием и мещанскими расчетами и потому способна работать на благо общего дела, а не ради одних шкурных интересов. С другой стороны, молодые люди менее консервативны, не опутаны устаревшими догмами и даже склонны тотально ниспровергать их, в том числе и там, где не следует. Наконец, они житейски неопытны и оттого легко управляемы. Чтобы сдвинуть их с места, требуется зажигательная идея, которая ничего не стоит, тогда как люди солидные не пожелают и слушать вас, не обсудив наперед денежное вознаграждение. Вторые всегда подобны платным наемникам, тогда как первые - религиозным фанатикам, которые нередко даже презирают материальные стимулы и уж во всяком случае не ставят их во главу угла.

Конечно, отсутствие житейского и профессионального опыта не позволяет молодым людям самостоятельно возглавлять серьезные дела, но ведь этого от них и не требуется. Потому что истинная задача молодежи - служить дешевым пушечным мясом в руках старых хитрых генералов. Когда же юнцы возмужают и начнут понимать, что к чему, на смену им подрастет новое поколение, и пока действует этот вечный конвейер, старые генералы могут не волноваться за свою судьбу.

Нормальная, нравственно здоровая молодежь всегда тяготится той обывательской рутиной, в недрах которой она воспитывалась, и лихорадочно ищет вокруг себя какого-нибудь крупного, глобального дела, куда она могла бы направить бьющую фонтаном энергию. Едва такое дело забрезжит на горизонте, как тучи молодых энтузиастов слетаются к нему, словно пчелы на мед, и образуют ударный кулак этого дела. Ни одно действительно крупное историческое событие не обходилось без молодежного энтузиазма и в значительной степени осуществлялось именно благодаря ему. И напротив, чем сильнее тянет в воздухе мертвечиной, тем меньше остается там энтузиастов и тем гуще слетаются навозные мухи и всякие падальщики. Поэтому лучшим индикатором жизнеспособности любого дела служит качество и количество участвующей в нем молодежи.

Что касается проектных институтов застойного времени, гнилью там тянуло весьма ощутительно, причем год от году вонь нарастала. Параллельно шел процесс загнивания вузов и техникумов, готовивших молодых специалистов. В той же мере ухудшалось качество приходивших в проектные отделы выпускников, хотя количество их по разным причинам даже росло.

Юноши большей частью тянулись на стройки, где приличная зарплата дополнялась неограниченной возможностью воровства, или уж окапывались в аспирантуре, ища путей к научной кормушке. Поэтому как минимум 3/4 пополнявших проектные отделы выпускников составляли девушки. Мало кто из них сделал сознательный выбор профессии; большинство искало только диплома, социального статуса, вольных студенческих лет и пожизненной работы в теплом помещении. Строительный профиль они выбрали либо случайно (потому что нефтехимический вуз располагался тремя остановками дальше от их дома), либо, провалившись на экзаменах в университет или какое-нибудь престижное МИМО, совершенно падали духом и смотрели только, где конкурс был меньше. Отсюда следовало полное безразличие к внутренне чуждой им профессии, переходившее после непродолжительного с ней знакомства либо в прямое отторжение, либо в покорную, безучастную апатию.

Формально всякий проектный институт был рад юному пополнению, встречал их приветливо и распределял по отделам и группам, которые выли в голос и всеми способами уклонялись от такой чести. Чем неудобнее был для директора начальник отдела, тем больше молодежи спихивалось в его распоряжение; то же происходило и на уровне групп. Руководитель группы обыкновенно считался наставником своему пополнению и получал за это незначительные гроши.

В указанный день юное дарование спозаранку переминалось у дверей отдела. Начальник брал его за руку и тянул сквозь ряды шкафов, кульманов и тумбочек к покрытому пылью столу с разоренными ящиками, откуда местные хищники уже изъяли все подходящее и заменили своим ломаным. Руководитель группы, тяжело вздохнув, мямлил приветствие и вооружал новичка тряпкой для наведения порядка. Другие сотрудники держались чопорно и еще нагнетали атмосферу, получая удовольствие от чужой растерянности.

Выпускник, ошарашенный таким невниманием и оскорбленный диким видом своего рабочего места, кое-как наводил порядок и после долго сидел без дела в ожидании, когда от него что-нибудь потребуется. Тут ему приносили целую папку с нормами и правилами черчения, где суконным языком излагались бесчисленные требования к размерам таблиц, толщине рамочек и точным начертаниям букв и цифр. Человеку, знакомому с высшей математикой и только вчера защитившему непростой диплом, было дико читать косноязычные требования о соблюдении высоты строчек в таблицах по 8 миллиметров и в угловом штампе - по 6 миллиметров. Он чувствовал, как его с вершины пятого курса безжалостно столкнули не то чтобы в начальную школу, а в какое-то средневековое тупоумное рабство. И эти штампы и рамочки казались ему решеткой тюрьмы, к заключению в которой он навечно приговорен без права помилования.

Тогда новобранцы хватались за голову и, в зависимости от своего характера, начинали судорожно искать выход. Одни устремлялись в дирекцию с требованием перевести их хоть на стройку, хоть к черту на куличики, только подальше от этих рамочек и ломаного стола. Другие (девушки) выходили замуж, беременели и оседали дома. Третьи, узнав от бывалых людей, что карьера в советской стране делается исключительно через партию, направляли все силы на общественную работу. Они втирались в комсомольские бюро, парткомы, и вскоре действительно начинали расти. Многие, вытерпев положенные три года, находили себе иное занятие и увольнялись совсем. Не менее половины выпускников, главным образом девушки, пережив начальный шок, смирялись со своей участью, ни во что не вникали, послушно чертили рамочки требуемых стандартов и с годами пополняли категорию неподвижных работников со всеми их привилегиями.

Лишь очень немногие отчаянные идеалисты принимали брошенный им вызов и разворачивали сражение за свою судьбу на инженерном поприще. Всеми способами отбрыкиваясь от чертежной рутины, они храбро пускались в расчеты и быстро становились как бы дублерами своих немощных руководителей. Те боялись их конкуренции, утробно ненавидели, но не могли без них обойтись. Между тем вчерашний выпускник стремительно накапливал опыт, опровергал своего шефа с формулами в руках, и когда их отношения окончательно расстраивались, его подбирал следующий руководитель, давно мечтавший завести себе послушную рабочую лошадь. Но лошадь лягалась, отношения расстраивались снова, и этот ступенчатый процесс мало-помалу приводил юного бунтаря к управлению собственной группой, хотя обыкновенно это случалось уже совсем в другом институте.

Теперь ему становилось легче хотя бы в силу должностного превосходства над многими злопыхателями. Но до тех пор, пока существовала советская власть, эти люди в целом оставались отверженными, гонимыми и материально неблагополучными, хотя все путное, что пока еще строилось и производилось в разлагавшейся заживо стране, было плодами их усилий, которые никто не замечал, не признавал и не ценил.