Смысл стандартизации (2)

Автор: Михаил Глебов, сентябрь 1999

Привычка и обычай

Тысячи разнородных стандартов, сознаваемы они или нет, наполняют жизнь каждого человека и каждого общества до такой степени, что вряд ли отыщешь малейший поступок, который не следовал бы некоторому стандарту в форме привычки или обычая.

Мы сперва зажигаем спичку и уже потом включаем газ, нисколько не задумываясь об опасности обратного порядка, потому что привычка, усвоенная с детства, давно обдумала это за нас. Присмотревшись к такой рутинной процедуре, как мытье рук, мы обнаружим неизменный порядок действий: какой рукой включаем воду, какой берем мыло, какими движениями намыливаем руки и как смываем пену водой. Здесь насчитывается несколько десятков последовательных действий, и все они идут в установленном порядке, с несколькими стандартными же вариациями, если что-то пошло не так. Если бы от нас нарочно потребовали соблюдать этот порядок, мы бы наверняка затруднились и стали сбиваться; но стандарт, заложенный в подсознание, действует подобно компьютеру. Страшно даже представить, сколь невыносимой стала бы наша жизнь, если бы все подобные мелочи нам приходилось каждый раз обдумывать и решать заново.

Применительно к отдельному человеку каждый такой микростандарт называется привычкой. Любое дело, за которое он берется не в первый раз, неизбежно исполняется привычным образом. Если же у всякого дела есть содержание, а исполнение его подчинено устоявшейся привычке, то привычка оказывается внешней формой данного содержания.

Сказанное справедливо как в земном, так и в духовном смысле. Первое очевидно: если человек получает удовольствие, скажем, от игры в теннис, у него вырабатывается собственный стиль игры. Удовольствие служит здесь содержанием действия, а стиль, который, в сущности, есть привычка, - формой. Если мы отвлечемся от внешней видимости и пожелаем, согласно Козьме Пруткову, смотреть в корень, то за удовольствием от игры (как результатом достижения духовных целей) увидим сами эти цели (правильно называемые расположениями), которые могут быть чрезвычайно различны: расположение просто размять мышцы; расположение доставить партнеру удовольствие; расположение доказать над партнером собственное превосходство; расположение прославиться в глазах зрителей, и т.п. до бесконечности.

В соответствии с духовным содержанием игры (которое играющий чаще всего даже не сознает) математически точно формируется стиль его игры: если он хочет доставить партнеру удовольствие, то будет играть мягко и делать удобные подачи; если ищет доказать собственное превосходство, то, напротив, приложит все усилия, чтобы мяч не был отбит; если мечтает прославиться в глазах знатоков, то направит все силы на освоение эффектных приемов. До тех пор, пока его участие в игре обусловлено данной духовной причиной, сохраняется и порожденный ею стиль игры. Духовная причина есть духовное содержание действия; стиль игры, вошедший в привычку и ставший стандартом, есть соответствующая этому содержанию форма.

Если же действие исполняется в свободе и по рассудку, то духовное содержание его запечатлевается в духе человека навечно, и совокупность таких запечатлений составляет всю жизненную любовь этого духа. Аналогичным образом форма свободно исполняемых действий, также застывая, составляет в совокупности внешнюю форму этого духа, которая содержит в себе, словно воду в кувшине, царство его жизненной любви. Эта внешняя форма человеческого духа выступает перед окружающими людьми как совокупность его привычек и бросается в глаза прежде всего. Тогда как духовные расположения, коими все эти привычки порождены, прячутся в глубине и едва угадываются, словно фигура женщины, закутанной в шубу.

Но что справедливо для отдельно взятого человека, справедливо и для любого не случайного сборища, будь то семья, дружеская компания, коллектив единомышленников, род, племя, нация, гражданское общество. Сборище не случайно, когда большинство составляющих его людей связано хоть какой-то внутренней, духовной общностью.

Эта общность складывается двумя путями. Во-первых, генеалогическим родством, когда дух предков через рождения передается потомкам, так что эти потомки, происходя из одного корня, как бы далеко ни расходились в поколениях, удерживают известный набор схожих духовных черт. Во-вторых, свободным объединением чужих, но имеющих внутреннюю схожесть людей, как то бывает в семье, дружеском общении и пр.

Так или иначе, всякий неслучайный коллектив можно представить в виде одного человека, которому присущи среднеарифметические свойства составляющих его людей. В самом деле, каждая нация имеет целый набор характерных особенностей, отличающий ее от соседей: общеизвестны русское пьянство, немецкая аккуратность, китайское трудолюбие, шотландская скаредность, кавказское гостеприимство. Отсюда вовсе не следует, что эти усредненные черты присущи каждому члену данной нации; среди них мы всегда встретим множество людей, обладающих чертами прямо противоположными. Однако такие люди обыкновенно воспринимаются собратьями как чужаки, и чем их личные свойства от усредненных общественных дальше, тем отчуждение сильнее. Известно, что в русском народе всегда с большой подозрительностью относились к непьющим, огульно приписывая им всякие мерзости, а горцы Северного Кавказа презирали мягких, жалостливых джигитов.

Подобно тому, как стандарты отдельного человека проявляются в форме привычек, усредненные привычки целого общества становятся обычаями, коих общество придерживается столь же бессознательно и столь же неукоснительно, как отдельный человек - своих привычек. Эти обычаи, сведенные вместе, образуют известное в юриспруденции обычное право - свод неписаных законов данного общества, нарушение которых карается столь же традиционными наказаниями.

Обычное право в той или иной форме присутствует в любом человеческом коллективе. Каждая семья, едва сложившись, формирует свое отношение к различным поступкам, расценивая их как дозволенные или недозволенные, и по степени их недозволенности следует наказание: обида, скандал или прямой разрыв. Это отношение напрямую вытекает из личных качеств составивших семью людей; а поскольку люди бывают разными, то вещи, категорически недозволенные в одном семействе (например, измена), расцениваются в другом как не заслуживающая внимания мелочь.

То же видим в трудовых коллективах. Хороший начальник, болеющий за свое дело, подбирает себе добросовестных подчиненных и совершенно не терпит халтуры. Если затем его сменит безразличный к работе болван, ситуация вывернется наизнанку: халтура легко сойдет подчиненному с рук, тогда как его добросовестность вызовет общее раздражение. В обычаях разных народов (пока они не европеизировались) существовал широкий спектр отношений к власти, имуществу, личной чести, семейной жизни и другим насущным проблемам. Многие из этих обычаев поражают нас бессмыслием и жестокостью, хотя создавшее их племя не сомневалось в их справедливости и пользе.

Стандарты и государство

Но стоит некоторому обществу объединиться в государство, как неписаные обычаи и традиции отодвигаются в область простых человеческих отношений, а на передний план выходит писаное законодательство, разработанное государственной властью и отвечающее ее интересам.

Интересы же власти суть интересы тех конкретных лиц, которые до нее дорвались, и других, которые одаривают первых взятками в обмен на законные попустительства. Поэтому почти всякое законодательство имеет скверную тенденцию защищать интересы власть имущих в ущерб прочим гражданам. И чем власть государства сильнее, а общество беззащитнее, тем ярче эта тенденция выражена. В крайних случаях возникает преступное законодательство (типа нацистского), развязывающее властям руки для любых мыслимых злоупотреблений и лишающее простых граждан всякой законной возможности отстаивать свои интересы. Однако вне зависимости от своего действительного смысла, каждый закон, хорош он или дурен, непременно взывает к общественному благу и гражданским чувствам подданных, обманывая всех, кто позволяет себя обманывать. Ибо заставить людей выполнять что-либо для них вредное обманом гораздо легче и дешевле, чем использовать для этого грубое принуждение.

Официально принятый в государстве обман называют идеологией, которая в деталях разрабатывается высокооплачиваемыми коллективами интеллектуалов. Идеология призвана разъяснять рядовому гражданину, почему он с радостью и энтузиазмом должен бороться за удовлетворение аппетитов своих властителей. В странах с развитой демократией (т.е. там, где общество противостоит государству на равных) идеология носит рекомендательный характер. Но чем сильнее властитель берет верх над обществом, тем навязчивей действуют идеологи, доходя в крайних случаях до прямых репрессий, как это видно на примере инквизиции или сталинских лагерей.

Однако рассматриваемый мною вопрос стандартизации касается общей системы законодательства лишь вскользь, в политически наименее важной ее части, которая регламентирует трудовые процессы, а также особенности и качество выпускаемой продукции. Поскольку эти вопросы относятся к обыденной жизни общества и никак не затрагивают шкурных интересов правящей верхушки, о них вспоминают в последнюю очередь, а именно, когда беспорядок в сфере производства грозит этой верхушке неприятными политическими последствиями.

Во-первых, низкое качество производимых в стране товаров подрывает их экспорт, а стало быть, приток валюты в казну (и карманы чиновников). Во-вторых, случаи массовых отравлений продуктами, обрушений жилых домов и т.п. вызывают негодование избирателей и, как следствие, поражение теперешних начальников на очередных выборах. В-третьих, существуют производственные процессы, допускающие возможность нелегального обогащения (ювелирное дело), получения наркотиков (фармацевтика), взрывчатки и ядов (химия), секретной информации (компьютерные технологии). Чтобы избежать здесь злоупотреблений, требуется жесткий государственный контроль, который может осуществляться лишь на основании соотетствующего нормативного документа.

При желании можно насчитать еще несколько подобных объектов пристального внимания властей. Но вся остальная экономическая деятельность страны с тысячами профессий и десятками тысяч трудовых процессов оставлена за гранью государственного законодательства и отдана на откуп конкретным хозяевам предприятий.

К примеру, государственный чиновник зорко следит, чтобы продаваемые в магазинах овощи не содержали нитратов и пестицидов (не потому, что люди отравятся, а потому, что тогда местного мэра провалят на выборах), но методику их выращивания всецело определяет фермер. Полиция требует, чтобы выпускаемые автомобили не загрязняли воздух свыше установленной нормы, но инженеры автозавода должны сами разработать подходящую конструкцию. Строителям запрещено мусорить за пределами стройплощадки и шуметь по ночам, а уж как они организуют свою работу - их дело. Вообще любой предприниматель волен поступать как ему вздумается, лишь бы он соблюдал список оговоренных требований, носящих большей частью гуманитарный характер: не шуметь, не мусорить, следить за качеством продукции, за отходами производства и т.п.

Эти требования - не столько стандарты в традиционном понимании, сколько обычные гражданские законы, косвенно затрагивающее производство. Принципиально важно, что они не указывают производителю, что и как ему делать, а лишь ограничивают возможность злоупотреблений.

Ибо всякое предприятие, включенное в рыночную экономику, вынуждено ежедневно проявлять чудеса изворотливости, чтобы выжить. Сегодня внезапно возник спрос на тапочки, завтра так же внеапно исчез; в этом году хорошо раскупаются ботинки на толстой подошве, в следующем они выйдут из моды. Предприниматель едва успевает переналаживать станки, инженеры и дизайнеры наперебой предлагают новшества. Всякое промедление для них смерти подобно. С другой стороны, они знают свое дело и потребности покупателей не в пример лучше государственного чиновника, который бы вдруг пожелал давать им руководящие указания. Но главное заключается в том, что они хотят работать, поскольку их личный доход напрямую зависит от успеха их деятельности. Поэтому государству требуется не подгонять их, словно рабов на плантации, а только следить, чтобы они в погоне за прибылью не нарушали установленных правил игры.

Что касается конкретных предприятий, их хозяева могут по желанию заниматься или не заниматься стандартизацией производственных процессов. Исключение составляет обязательная разработка правил техники безопасности, потому что несчастные случаи влекут судебное разбирательство и материальную ответственность виновной стороны. Большинство вопросов, связанных с качеством и свойствами выпускаемой продукции, рассматривается в договорах, заключаемых между производителем и заказчиком. А поскольку заказчики предъявляют к продукции завода разные требования, то каждая партия товара комплектуется по тому критерию, который важен данному заказчику. К примеру, две фирмы могут закупить на фабрике один и тот же брезент, но первая больше интересуется стойкостью красителя, тогда как вторая - прочностью материала.

На крупных промышленных предприятиях иногда существуют определенные внутренние стандарты, разрабатываемые специалистами по научной организации труда. Однако крайняя изменчивость экономической жизни приводит к быстрому устареванию налаженных трудовых процессов (закуплены новые станки, начат выпуск другой продукции), что неизбежно влечет и пересмотр стандартов. По мере того, как производство становится все более автоматизированным (вплоть до совершенно безлюдных заводов-автоматов), стандарты теряют смысл и естественным образом замещаются управляющими компьютерными программами.

Существуют также стандарты офисной деятельности, которые, за исключением официальной бухгалтерской отчетности, всецело зависят от воли местных начальников.

Естественные границы стандартизации

Итак, стандарты являются наиболее эффективным оружием человека в борьбе с осаждающей его рутиной. Но отсюда вытекает и обратное свойство: они же оказываются злейшим врагом всякого творчества. А поскольку все дела человеческие в той или иной пропорции содержат оба эти компонента, попытки стандартизации могут принести как пользу, так и существенный вред.

Рутинные дела сами в себе мертвы и исполняются людьми принудительно, будь то внешняя плетка надсмотрщика или внутреннее насилие личности над собой. Не получая от трудового процесса никакого удовольствия, человек озабочен лишь конечным результатом, и чем он скорее и легче будет достигнут, тем лучше. Поэтому всякая уловка, позволяющая спрямить путь, встречается с неподдельным энтузиазмом. Положим, работнику автобазы велено подписать номера грузовиков на их бортах. Прежде чем браться за краску, ему волей-неволей придется карандашом или мелом разметить расположение цифр и их очертания. И если товарищ принесет ему готовый шаблон, по которому осталось только мазать кистью, он почувствует себя на седьмом небе от счастья.

Однако его товарищ, придумавший спасительный шаблон, сам при этом поступил нешаблонно. Он дерзостно вышел за рамки устоявшихся правил (стандартов), и тогда, по мере их отвержения, у него началось творчество. Но вскоре директор, признав удобство его изобретения, официальным приказом утвердил эти шаблоны для всех сотрудников. Таким образом, свободное творчество взломало устаревший стандарт, чтобы на его месте создать новый, более совершенный. Если б стандартов на автобазе вовсе не было, все номера оказались бы подписаны вразнобой. Если бы директор ввел непререкаемо жесткий стандарт, как это сплошь и рядом случается в армии, никому не позволено было бы его улучшать изобретением всяких шаблонов.

В том-то и заключается одна из важнейших проблем управления: оба эти начала - и живое, и косное - равным образом необходимы, но каждое должно быть на своем месте, как огонь на плите и вода в кране, и не вторгаться в чуждую область. Для мертвых дел необходим жесткий, определенный стандарт, тогда как живое творчество задыхается без свободы. Уничтожь стандарт - и наступит анархия; задуши свободу - остановится развитие.

Руководители интуитивно чувствуют это правило и вводят среди своих подчиненных порядок тем более жесткий, чем одноообразнее и тупее выполняемая ими работа - и чем менее они склонны добровольно ею заниматься. Последнее обстоятельство особенно важно потому, что люди, работающие с охотой, хотя бы единственно ради получения денег, самостоятельно отыскивают оптимальные способы, тогда как безучастный ко всему поденщик нуждается во внешней регламентации. Поэтому наиболее жесткие системы правил встречаем в рабовладельческом хозяйстве, в армейских частях и на современных конвейерах. На другом полюсе расположены коллективы писателей, художников, ученых. Даже малейшее (и притом вполне обоснованное) ограничение свободы их творчества государством или каким-нибудь спонсором автоматически вызывает у них истерику и провоцирует бегство над другой конец планеты.

Но у стандартов, кроме свободы творчества, существует и другой враг, даже еще злейший: многовариантность тех трудовых процессов, которые они стремятся регламентировать.

Когда я работал заведующим сектором в проектном отделе, мне то и дело приходилось проектировать небольшие сооружения - склады, гаражи, бытовые корпуса предприятий. Все они должны были иметь металлические пожарные лестницы, выводящие на крышу. Эти лестницы, несмотря на свою кажущуюся примитивность, требовали множества мелочных узлов и разрезов, так что получалась аж половинка листа, или полтора-два дня работы одного из рядовых "инженеров". Вечно понукаемые, они с горя приладились перерисовывать фрагменты с ранее сделанных чертежей, но времени все равно уходило много. Наконец, выйдя из терпения, я поручил одной аккуратной работнице нарисовать чертеж-заготовку на все случаи жизни: общий вид (без указания размеров), узлы, детали и таблицы. Ее распечатали на РЭМе в большом количестве экземпляров и при появлении очередного сарая наскоро дорисовывали и дописывали конкретные подробности. На это уходило не более часа, и все мы почувствовали явное облегчение.

Не желая останавливаться на достигнутом, я взял несколько заготовок и попросил ту же работницу дорисовать их подробнее для часто встречавшихся случаев. Ибо лестницы бывали с разным количеством маршей и площадок, с опорными стойками и с креплением к стене здания. Здания, в свою очередь, попадались бетонные и кирпичные, с наклонной кровлей или с парапетом по краю. Лестница могла располагаться у боковой и у торцевой стены, иметь выход только на крышу или еще дополнительно на второй этаж. В результате целого дня напряженной работы было заготовлено полтора десятка вариантов. Когда их распечатали, на моем столе выросла толстая кипа бумаги. Ее кое-как разобрали по вариантам, каждый вариант скололи скрепкой и снабдили этикеткой, загромоздив целый ящик большого стеллажа, а на стене возле него была приклеена детальная опись.

Однако вскоре выяснилось, что на самом деле вариантов существовало гораздо больше, чем можно было предвидеть заранее. Каждый новый проект, словно в насмешку, приносил какую-нибудь особенную закавыку, из-за которой приходилось, игнорируя все мои варианты, возвращаться к исходной, самой простой заготовке. Я сгоряча пытался продолжить усовершенствования, но тут мои сотрудники, наскучив лазить по ящикам и перебирать этикетки, едва не устроили забастовку. В конце концов все "улучшенные" заготовки были аккуратно порезаны на черновики (чтобы писать на обороте), а их родоначальница служила верой и правдой до самого моего ухода.