Инженеры-чернорабочие
Автор: Михаил Глебов, сентябрь 1999
Пятнадцать лет работают ученые из НИИ "Галактика" в подшефном совхозе. Высвобожденные работники совхоза за это время успешно защитили диссертации и, вероятно, скоро смогут работать на полях самостоятельно. (Шуточка 1970-х)
Какими бы существенными ни казались все эти официальные и неофициальные растраты рабочего времени, они были сущими мелочами по сравнению с захлестнувшим проектные институты потоком грязной, неквалифицированной работы. Ни в одной цивилизованной стране мира невозможно представить человека, который, затратив много лет, усилий и денег на получение высшего образования, в итоге добился бы лишь права махать по газонам метлой или разгружать вагоны с картошкой. Тем не менее эта безумная практика забивания гвоздей калькулятором торжествовала все последние десятилетия советской власти, приблизительно со смерти Хрущева, и внесла очень серьезный вклад в дело экономического развала страны.
* * *
Во все времена и в любом обществе существовали должности и даже целые профессии, которые не пользовались престижем, имели дело с вещами грязными и неприятными и, сверх того, очень скудно оплачивались. Это были дворники, уборщицы, ассенизаторы, трубочисты, грузчики, санитары больниц и прочие подобные. Тем не менее общество не могло обойтись без их услуг, и желающие занять эти места всегда находились среди неграмотных, невезучих и вообще тех, кто по разным причинам составлял самое дно общества и в поисках пропитания был рад любой оплачиваемой работе.
Но в Советском Союзе, в условиях всеобщей занятости и уравниловки, когда все профессии оплачивались примерно одинаково, даже самые жалкие, ни к чему не способные людишки брезговали пачкать руки такими занятиями и не без успеха искали более теплых местечек. Началось катастрофическое размывание нижнего слоя общественной пирамиды, состоявшего из людей грубого физического труда. Все хотели быть начальниками, клерками, сидеть в теплых конторах и - вне зависимости от своих реальных способностей - с важным видом перебирать бумажки, а между тем во дворах громоздились горы неубранного мусора, краны текли, и некому было обмывать лежачих больных.
Отсюда последовали дикие и губительные для общества вещи. Во-первых, черная работа, от которой все дружно бегали, никуда от этого не исчезла, а просто переместилась на более высокие этажи общества, как бы преследуя своих беглецов. Но при этом она обременила и множество действительно ценных специалистов, попусту растрачивая их время и отваживая от собственной профессии. Теперь, в отсутствии медсестер, врач сам должен был возиться с каждой мелкой болячкой, ставить клизмы и т.п. Конечно, среди советских горе-врачей большинство составляли те, кто так и не поднялся выше фельдшерского уровня, и когда они, распираемые самомнением, уезжали на Запад в чаянии золотых гор, их безжалостно ставили на место, возвращая обратно к ночным горшкам (да еще наперед заставив пройти платные курсы переподготовки). Но ведь рядом с ними работали и действительно талантливые врачи, и черная работа в равной степени легла на их плечи.
Это же самое замечаем в проектных организациях, где должности чертежников годами оставались вакантными, а инженеры, призванные заниматься расчетами, вместо того рисовали штампы и рамочки, утрачивая остатки институтских знаний. И поскольку их работа все больше сводилась к такому беспросветному, безмозглому черчению, множество талантливых молодых людей, способных принести обществу неоценимую пользу, с болью в сердце отворачивалось от своей дискредитированной профессии и уходило шабашить куда-нибудь еще.
Во-вторых, люмпены, все-таки оставшиеся на своих местах, почувствовали себя незаменимыми, обнаглели и стали творить что им вздумается. Чернорабочий пьянствовал целыми неделями, не боясь увольнения, потому что нигде не находилось желающих занять его место. Если же у начальства лопалось терпение, он посылал его к черту и с почестями переходил на соседний завод, где чернорабочих также катастрофически не хватало. Часто эти люди устраивались по совместительству сразу на три-четыре места, нигде ничего не делали и только получали зарплату, и директора мирились с этим. Иного забулдыгу по нескольку раз то сгоряча увольняли, то, спохватившись, заманивали назад. Продавщицы хамили покупателям, у кабинетов безграмотных районных врачей выстраивались гигантские очереди, пока те услаждали себя чаем, уборщицы в часы пик запирали на станциях метро половину входных дверей, чтобы потом меньше было уборки. Диктат хама становился невыносимым до такой степени, что многие из-за одного этого ненавидели советскую власть, хотя нередко и сами принадлежали к тому же отродью.
В-третьих, люмпены оставались главным образом на тех непрестижных местах, где существовала возможность прямых злоупотреблений. В домоуправлениях обыкновенно хватало слесарей, потому что они взимали с каждого жильца по трешке и даже червонцу за ремонт крана. Уцелевшие при больницах нянечки обслуживали только тех пациентов, за которых платили родственники, и игнорировали прочих, хотя бы те были при смерти. Могильщики на кладбищах отказывались хоронить без огромной мзды. Водители автобаз совершали левые рейсы, таксисты требовали чаевых. Одно время я удивлялся, почему на турбазах никогда не пустуют скудно оплачиваемые места инструкторов, опекающих туристические группы; наконец мне объяснили, что они берут плату натурой, ежедневно знакомясь все с новыми темпераментными туристками. Материальная обеспеченность всех этих люмпенов нередко превосходила таковую у людей, владевших гораздо более престижными профессиями.
В результате государству то и дело приходилось напрямую отрывать квалифицированных работников от своих занятий, чтобы выполнить те или иные черные работы, на которые не имелось достаточного количества штатных исполнителей. Основных направлений такого рода было три.
Во-первых, в Москве отчаянно не хватало милиционеров; их зазывали из других городов, обещали квартиры и столичную прописку, и все равно никак не удавалось укомплектовать полный состав. Тогда им в помощь стали периодически направлять сотрудников московских предприятий, чтобы хоть как-то поддерживать порядок в городе в наиболее горячие вечерние часы. Эта повинность с присущим советскому строю лицемерием получила название Добровольной Народной Дружины (ДНД), как будто сознательные трудящиеся сами горели желанием помогать родной милиции.
Во-вторых, московское население обеспечивалось всеми товарами централизованно: они сперва накапливались на базах и уже оттуда поступали в магазины. Понятно, что все места на промтоварных и даже продуктовых базах были забиты виртуозами воровства; однако существовали еще овощные базы, где стоимость хранимых овощей была низка, а тяжелой работы по разгрузке и переборке - много. Паразитировать на этих базах удавалось только их руководству, почти сплошь состоявшему из уроженцев Кавказа. Низовые должности, с которых можно было вынести разве мешок картошки, никого не прельщали. Поэтому другой повинностью московских трудящихся было регулярное посещение овощных баз, где они разгружали вагоны и выполняли множество других тяжелых и грязных дел.
В-третьих, подмосковные колхозы к середине Брежневского правления в значительной степени обезлюдели. Еще перед началом коллективизации наиболее дальновидные крестьяне успели перебраться на жительство в город. Потом Сталин отнял у крестьян паспорта и, словно до 1861 года, прикрепил их к земле; однако они все равно исхитрялись удирать, а полицейские ограничения только разжигали жажду городской жизни. Когда же Хрущев великодушно уравнял колхозников в правах с прочими гражданами, из деревень началась столь сильная миграция, что во всех городах стали как грибы расти новые кварталы пресловутых хрущоб, где во множестве размещались колхозные переселенцы.
Рабочая сила катастрофически утекала из сельского хозяйства, а тут еще Брежнев затеял укрупнять колхозы, сгоняя обитателей мелких деревень в отдельные крупные села. И тогда крестьяне, державшиеся одной привязанностью к родным местам, справедливо решили, что если уж все равно судьба уезжать, так лучше прямо в город. Переселение развернулось с новой силой, и наконец в заброшенных, зарастающих сорной травой деревнях остались одни старики да ни к чему не годные пьяницы. Но кормить страну было надо, и тогда вышло совершенно то же, что со всеми другими непрестижными работами. В полуразрушенные колхозы потянулись отряды горожан, насильно отрываемых от своих дел для экстренной помощи.
Эти базы, колхозы и ДНД составляли очень значимый элемент рабочей жизни проектировщика, и потому мне придется рассказать о них подробнее.
|