Начало Семейный быт 1950-х

Автор: Михаил Глебов, июль 2001

Со времени написания "Родословной книги" минуло два года, и вот теперь новым рывком я постараюсь продвинуть свою повесть несколько дальше. Хотя, по совести говоря, у меня не осталось никакого энтузиазма копаться в археологическом мусоре семейной истории, - в особенности потому, что это именно мусор. Но сейчас важно добраться до собственного рождения: может быть, когда в дело вступит личная память, рассказ пойдет поживее. [...]

Итак, что касается длинных и скучных пятидесятых годов, у нас осталась почти не рассмотренной лишь бытовая сторона семейной жизни наших героев, о которой, по правде, и говорить особенно нечего. Ибо на протяжении целого десятилетия статус-кво, возникшее после свадьбы Ивана и Риты [т.е. моих отца и матери], практически не менялось. Обе семьи [Глебовы и Ларионовы] жили раздельно, в своих комнатах, питались и стирали поврозь, не давали друг другу взаймы, сдержанно здоровались по утрам и вообще казались чужими людьми, - с той, однако, существенной разницей, что между ними не бывало скандалов и драк, столь обычных для коммуналок того времени.

Как я уже говорил в начале [этой рукописи], молодожены разместились в теснейшей восьмиметровой комнатке Риты, куда не помещалась никакая мебель, и которую было чрезвычайно трудно обогреть из-за четырехметровых потолков и промерзавшей наружной стены. Здесь стояла узкая железная кровать с пружинной сеткой и высокими решетчатыми спинками, на верху которых красовались блестящие стальные шары - поэзия довоенного мещанства. У окна приткнулся давний письменный стол, покрытый, словно в гоголевские времена, протертым до дыр зеленым сукном. Рядом был стул с круглым деревянным сиденьем и выгнутой спинкой, а параллельно кровати стояла узкая этажерка с книгами и еще шкафчик для белья и всякой мелочи. Громадный кусок площади возле входной двери занимала печка, от которой и прежде было не много толку, а теперь, при центральном отоплении, она только зря съедала "жизненное пространство". Одним словом, молодая семья чувствовала себя здесь, словно в купе, и никакую вещь нельзя было купить, наперед не размыслив как следует, где она сможет разместиться.

Впрочем, на первых порах о покупках говорить не приходилось, потому что не было денег. Институт со своими скудными стипендиями ушел в прошлое, работа еще не началась, и Рита с Иваном с первых же дней совместной жизни оказались на бобах. Это, по всей видимости, оказало на них такое воздействие, что на протяжении следующего полувека они только покупали и стремились не выкидывать зря даже последнюю мелочь, со всей очевидностью уподобляясь незабвенному Плюшкину.

Тут им на помощь пришел Алексей [отец Риты]. В отделе, где он работал, как, впрочем, и в любой советской конторе, существовала Касса взаимопомощи, которую на общественных началах поддерживали сотрудники. Желающие делали ежемесячный небольшой взнос, а потом, в порядке очереди, им выдавали ссуду для какой-нибудь крупной покупки. Естественно, все поступления и выдачи денег фиксировались в ведомостях, которые с определенной периодичностью проверялись на случай воровства. Для этого, как и в любой бухгалтерии, все цифры сводились в громадную таблицу (шахматку); проверяющий складывал цифры в каждой строке, а затем суммировал их результат; то же делалось относительно столбцов; итоговые цифры обязаны были сойтись. Если они не сходились (что неминуемо при малейшей оплошности), работу приходилось начинать сызнова. Я однажды получил незабываемое удовольствие, гоняя эту цифирь целых два дня; но у меня, по крайней мере, была счетная машинка. Представьте теперь, каково было тем, давнишним бухгалтерам, которые могли выбирать лишь между счетами и вычислением "в столбик"!

Именно вследствие этих трудностей существовало неписаное правило, по которому человек, добровольно взявший на себя эту обузу, получал из кассы взаимопомощи небольшое вознаграждение; однако люди в те времена были настолько бедные, что радовались каждой лишней копейке. Итак, Алексей набрал у себя на работе целый ворох этих шахматок и с видом благодетеля вручил Ивану и Рите. Последовали недели каторжного труда, увенчавшегося такой копеечной суммой, что молодожены решительно отказались от дальнейшей Алексеевой благотворительности. Алексей только посмеивался; у него была любимая поговорка: "Вежливости сколько хочешь, а денег - ни копейки".

Между тем с копейкой остался он сам, потому что Иван и Рита, едва поступив на работу, стали получать приличные деньги: во-первых, при Сталине инженерный труд оплачивался очень неплохо, а во-вторых, они сразу "сели на сдельную" (см. рукопись о строительном проектировании). В старой же семье, напротив, дела ухудшились, ибо в начале пятидесятых годов на пенсию вышли Ольга и Валентина, а тут еще случился конфуз с самим Алексеем, и если прежде все они смотрели на новую семью с толикой жалостливого презрения, то теперь их, напротив, стала одолевать зависть. Однако им следовало пенять на себя: не оказав серьезной помощи молодоженам на старте, они теперь не могли рассчитывать на их встречную поддержку.

Деньги начали поступать в новую семью так быстро, а унижение перед старой семьей было настолько чувствительно, что молодожены сразу взяли курс на полную хозяйственную самостоятельность. Первую зарплату они отметили бутылкой дорогого шампанского из "коммерческого" магазина и пакетом зрелых апельсинов. Они не отказывали себе в еде, покупая красную икру (заурядная пища москвичей того времени), бутылку хорошего вина к праздникам и вдоволь мяса. Но все, что оставалось сверх этого, шло на хозяйственные покупки. Раньше всего они обзавелись собственным постельным бельем, кастрюльками и столовой посудой. Тогда Рита собрала всю утварь, которую ей на первое время высокомерно одолжила мать, и вернула ей с кратким пояснением, что больше от нее уже никогда ничего не потребуется.

Следующим шагом, конечно, была кровать. Можно только поражаться, каким образом Иван и Рита умещались на этом железном орудии пыток в течение целого года! Разумные люди предостерегали их от деревянной кровати во избежание клопов. Но Рита в те времена была новатором, и по мере того, как в магазинах появлялось все больше ширпотреба, норовила купить самое модное - главным образом, чтобы можно было похвастать перед подругами и сослуживцами (с другой стороны, новые вещи действительно были много удобнее старого хлама). Поэтому когда из братской Болгарии в магазины завезли первую партию полутораспальных деревянных кроватей с толстыми пружинными матрацами и округлыми деревянными спинками каштанового цвета, - выбор был сделан мгновенно. Старое ложе раздолбали на части и выкинули во двор (Валентина тихо страдала), а на смену ему занесли иностранное великолепие, которое едва поместилось в комнате.

Надо признаться, что кровать, несмотря на свою респектабельную наружность, попалась весьма неудачной. Во-первых, ее матрац был сделан таким интересным образом, что по средней линии у него образовался явственный гребень, от которого каждый спящий катился в свою сторону. Как-то Иван даже отвозил его "в перетяжку", но вышло только хуже. Во-вторых, в боковых досках, на которые опирался этот матрац, завелся жук-точильщик. Днем он сидел тихо, а ночью принимался за работу, надоедливо скрежеща древесиной. Иван с Ритой многократно разбирали кровать, пытаясь вычислить местонахождение супостата, мазали доски вонючей дрянью, но все без толку. Жук попался бодрый духом и очень долгоживущий. Он скрежетал и грыз год за годом, пока не довел одну из досок до плачевного состояния. Вся трухлявая изнутри, они стала выгибаться вбок, и вот однажды ночью матрац вместе с Иваном и Ритой грохнулся на пол. Иван намотал много веревок, не позволявших доскам расходиться, но время от времени связки ослабевали и падение повторялось. Этому впоследствии еще способствовал я, прыгая на упругом матраце, как на батуте. Кровать прослужила родителям не меньше двадцати лет и наконец была вывезена на дачу.

Следующим приобретением были два массивных журнальных столика с потугами на барокко; за одним из них молодожены ели, а на другом стоял телевизор. Внизу под каждым столиком имелась открытая полочка для газет; однако из-за нее ноги не помещались под стол, и приходилось сидеть боком. Рита наконец избавилась от древнего письменного стола, вернув его Алексею; следом из комнаты вылетел древний стул, на смену ему пришел "пуф" - круглая мягкая табуретка без спинки. За едой Иван обыкновенно сидел на кровати, а Рита - на пуфе, и так к нему привыкла, что этот пуф служил ей до старости.

Что же касается телевизора, заслуга в его приобретении целиком принадлежит Ивану. Едва только в продаже появились первые отечественные "КВН" с тяжелым корпусом и микроскопическим экраном, Иван, подгоняемый женой, бросился в магазины и совершенно вопреки своему характеру сумел завязать приятельские отношения с каким-то грузчиком. Однажды вечером этот грузчик, получив значительную переплату, выволок ему телевизор с черного хода. Громадный ящик, изделие советской оборонной промышленности, водворился на журнальном столике; перед ним на подставке стояла линза с водой, через которую, как сквозь лупу, можно было рассмотреть крупнее. По вечерам обыкновенно шла прямая трансляция из какого-нибудь московского театра; Глебовы, вернувшись с работы, наспех готовили еду и потом смотрели спектакль, а в антракте мыли посуду. Иногда Алексей с Валентиной, превозмогая собственную гордость, скреблись у двери, чтобы посмотреть тоже.

Между тем советская промышленность радовала обывателей все новыми достижениями. Уже через три года появился телевизор "Темп-2" с экраном, как у небольшого монитора, и полированным деревянным корпусом. Иван снес КВН в комиссионку; он был настолько качественно сделан, что сохранились нетронутыми все заводские пломбы. Но время Сталина ушло, и вместе с ним рухнула производственная дисциплина. Новейший "Темп", едва разместившись в комнате, немедленно скис. Отныне раз в два-три месяца его починял заботливый мастер, без конца меняя перегоревшие лампы, а в промежутках у него то отказывал звук, то изображение становилось туманным, будто в Лондоне, а физиономии дикторов выглядели мелко-полосатыми, причем полосы случались в разных направлениях. Тем не менее он прослужил около пятнадцати лет, пока его с облегчением не вывезли на дачу (как я уже объяснял, просто взять и выкинуть ненужную вещь родителям казалось преступлением).

Если Валентина еще кое-как мирилась с чужим "КВН"-ом, то покупка "Темпа" окончательно выбила ее из колеи. Она вцепилась в Алексея и пилила его до тех пор, пока он не обзавелся точно таким же телевизором, который, поскольку был куплен позже, работал еще хуже. Единственная польза оказалась та, что оба прибора редко ломались одновременно, и пока бездействовал один, все могли, сгрудившись, смотреть другой. Этот ящик прожил аж до 1979 года, т.е. до смерти Алексея; последний раз я его видел работавшим еще в детстве. Затем отец, мнивший себя хорошим механиком, разобрал его на части, но никуда не употребил, и наконец эта пыльная куча хлама также отправилась на дачу.

Но кроме духовной пищи существовала еще обыкновенная, и нам теперь трудно понять, какова была жизнь москвичей без холодильника. Люди таскались в магазин ежедневно и покупали самую малость, чтобы не протухло. И потому, едва в продаже появились первые холодильники, молодая семья решилась на дорогую покупку. В кухне среди столов разместился матово-белый холодильник "Газоаппарат" высотой около метра и неподъемной тяжести; у него были толстейшие стенки и крохотная внутренность с одной полочкой посередине; он стоял на черной сварной раме, а сзади вились гнутые трубочки, в которых содержался охлаждающий газ. В сущности, холодильник работал худо и лишь ненамного опускал температуру ниже комнатной (а при открывании дверцы разница вообще пропадала). Тем не менее это было важное подспорье в хозяйстве, и Валентина мучилась завистью пуще прежнего; иногда, при острой необходимости, ей дозволялось приткнуть там кастрюлечку. В 1960-е годы холодильник вывезли на дачу, где он исправно работал до середины 1990-х годов. Когда на террасе ночью бывало холодно, то и в холодильнике становилось холодно, и гармошка морозилки покрывалась пушистым инеем.

Маленький шкафчик, в котором до свадьбы хранилось Ритино белье, уже не вмещал пожитков двоих. Глебовы пустились в обход мебельных магазинов, ища какую-нибудь компактную емкость, которая могла бы разместиться в их комнате, и наконец наткнулись на массивный темный комод, предназначенный для хранения грампластинок. Он, скорее всего, выпускался для клубов и прочих увеселительных заведений. Сверху у него был общий выдвижной ящик, а нижняя часть мелко разбита перегородками на вертикальные ячейки. Ширина его, определяемая размером пластинок, была как раз подходящей для узкой комнаты. Комод с почетом разместили параллельно кровати, и в его вертикальные ячейки Рита распихала сложенное белье.

По мере того, как жизнь новой семьи налаживалась, Рита с Иваном все чаще поглядывали на постылую печь, отнимавшую около двух квадратных метров жизненно необходимой площади; и вот наконец одной темной ночью они сокрушили эту печь и выбросили кирпичи в окно (что было описано в "Родословной книге"). На освободившееся место явился огромный (болгарский же) гардероб; он был такой громоздкий, что его пришлось заносить по частям и собирать на месте. Когда в магазине Иван отошел к кассе, подвыпивший грузчик подмигнул Рите и сказал: "А твой-то мужик с тобой всерьез решил жить: вона какой шкаф покупает!" В гардеробе разместилась верхняя одежда и тьма Ритиных платьев, которые она с большим упорством шила себе из года в год.

Тут Валентина взбесилась второй раз. Она погнала Алексея в тот же магазин, и он привез совершенно такой же гардероб, да уж заодно и комод под телевизор. С этих пор началась как будто игра: стоило Глебовым купить себе что-нибудь путное, как Ларионовы торопились не отстать. В результате дома набралось много парных вещей.