Начало Автомобили

Автор: Михаил Глебов, май 2002

Я не берусь сказать, когда в свободной продаже появились первые отечественные легковые автомобили. Очевидно лишь, что это было не при Сталине. Ассортимент машин на нынешний взгляд был до крайности скудным: если не брать довоенных "Эмок" и правительственных "ЗиМов" и "ЗиСов", обыкновенный состоятельный гражданин мог выбрать себе "Волгу", "Победу", "Москвич" или "Запорожец".

"Волги" преимущественно были все-таки министерские; если на них кто и ездил частным порядком, так это работники передовой советской торговли. "Победа" (купленная у поляков "Сирена") с горбатой спиной и двумя мелкими лобовыми окошками также считалась престижной машиной. Большинство "среднего класса" могло претендовать лишь на "Москвичи", которых вышло уже несколько моделей. Люди со скромным достатком ездили на микроскопических жуках-"Запорожцах", а если где попадали в аварию, к их услугам были инвалидные коляски еще меньших размеров, но с жутким треском мотора. Кроме них всех довольно широко использовались мотоциклы и мотороллеры, ко времени Перестройки совершенно пропавшие с улиц. Об иномарках, конечно, никакой речи не шло.

Иван [мой отец] совершенно безосновательно почитал себя хорошим механиком, и вид сослуживцев, прикатывавших на работу в собственных драндулетах, породил в нем горячее желание тоже купить машину. Другим фактором было стремление повысить свой социальный статус, поскольку новоявленные автовладельцы ходили задравши нос, ловя на себе завистливые взгляды. Как бы то ни было, в середине 1950-х годов Иван объявил Рите [моей матери], что они будут копить на машину, и с этих пор на их сберкнижках потихоньку росла солидная сумма, то и дело уменьшаемая из-за покупок мебели и летних поездок. Затем на некоторое время Глебовых отвлек переезд, обустройство в новой квартире и связанные с этим расходы. Но когда подошла весна следующего, 1960 года, супруги решили, что дальше откладывать нечего.

К этому времени оба они окончили водительские курсы. Победоносная Рита, конечно, не могла уступить пальму первенства мужу. Она колесила с инструктором в арбатских переулках и, нахватавшись сильных впечатлений, о которых после рассказывала всю жизнь, на "отлично" сдала экзамены. Однако в дальнейшем она почти не садилась за руль, отваживаясь управлять машиной лишь на пустынном загородном шоссе. Ивану же на курсах не повезло: ему не хватило легковушек и пришлось практиковаться за рулем здоровенного грузовика, так что пользы от этого вышло мало. С теорией он тоже дружил плохо, кое-как сдал экзамены - и в итоге оказался очень хорошим водителем.

Я неоднократно замечал, что волевые качества человека очень сложны, противоречивы и представляют собой как бы спектр, где яркие полосы чередуются с неожиданными провалами. Так, многие храбрые люди, без раздумий бросающиеся в драку, боятся принять самостоятельное решение, связанное с ответственностью; и много существует таких, которые круто решают судьбы империй, а встречного хулигана боятся. Одни способны на мгновенное героическое усилие, но не выдерживают позиционной борьбы; другие, напротив, берут любую крепость измором, а атаковать не умеют. Корни всех этих явлений лежат в области человеческого духа и абсолютно необъяснимы со стороны. Так и в нашем случае: Рита, обладавшая ярко выраженной волей, боялась дорожной сумятицы и в той же мере не рисковала принимать новаторских инженерных решений. Иван же, наоборот, был робок перед людьми, но храбр за чертежной доской и отлично ориентировался на дороге.

Его стиль вождения был спокойным, мягким и во всех отношениях умеренным. Он старался не нарушать правил, но и не следовал им буквально; никогда не гнал машину с безумной скоростью, но и не плелся улиткой, не задевал других и старался не обращать внимания на чужое хамство; оттого он редко попадал в острые ситуации, но если они все-таки случались, умел действовать разумно и быстро, выходя сухим из воды. Он словно жил на дороге, воспринимая поездку не как испытание, спортивную дистанцию или рейд по тылам врага, а просто и буднично, и дорога отвечала ему взаимностью. Поведение его также было естественным: он вел машину, расслабленно откинувшись на спинку кресла, никуда не вперяя взор и участвуя краткими репликами в дорожной беседе. И пассажирам было с ним спокойно, им даже в голову не приходило опасаться чего-нибудь.

За все сорок лет его водительской практики только дважды случались неприятные инциденты, причем не по его вине. Один раз, уже на следующей машине ("Жигулях") он затормозил у светофора, и тут на него сзади наехал большой военный грузовик. Нарушение со стороны последнего было очевидным; Иван отправился в воинскую часть, и там ему бесплатно отремонтировали погнутый багажник. Другой раз, уже в самом конце жизни, на Яузской набережной его слегка задела "Волга". Милиционер посоветовал обоим разойтись полюбовно, что они и выполнили.

Итак, в начале 1960 года Глебовы приехали в Южный порт, где традиционно шла автомобильная торговля, и оставили две заявки - на "Москвича" и "Волгу", хотя последняя была существенно дороже. Открытка на "Москвич" пришла раньше. Супруги побродили между блестевшими новенькими машинами и наконец остановились перед ярко-зеленым "Москвичом-407" (это называлось - цвета морской зелени), который полюбился им больше всего. Денег под руками не хватило, Иван бросился на работу занимать в долг, но в тот же день вопрос был решен, и Глебовы, сияя от счастья, возвратились домой на новой игрушке.

В те времена лишь редкие храбрецы водили машину круглый год; подавляющее большинство частников ездили только летом, а на зиму прятали машину в гараж. Иван поступал таким же образом, тем более что "Москвич" требовался исключительно для связи с участком; кататься каждый день до работы и назад он считал пижонством, лишней тратой денег на бензин и рискованным занятием по причине городской толчеи (сегодня о той "толчее" даже слышать смешно). Поэтому он договорился с одним сотрудником, имевшим просторный гараж, и осенью отгонял машину туда, а летом она открыто стояла во дворе, ибо в те благословенные времена об угонах никто не слышал, а вандализма практически не было. Правда, во дворе мальчишки нередко играли "в банку" - они ставили на кирпич консервную жестянку и, словно в городках, сбивали ее палками. Автолюбители с бранью выскакивали из подъездов, боясь, что палка засветит по их детищу. Однако наш "Москвич" благополучно пережил эту напасть.

Нам сегодня трудно представить, каково было советским водителям управляться с ненадежной и плохо сделанной механикой. Едва ли не каждый летний выходной Иван лежал под своим "Москвичом", то сливая черное масло, то подвинчивая какую-нибудь упрямую гайку. Колеса вечно спускали, и он, охая от боли в ревматической пояснице, накачивал их ручным насосом. Под рукой всегда имелись несколько справочников с мудреными схемами трансмиссии; Иван внимательно смотрел в книгу и потом вновь лез под грязное днище. В багажнике, кроме запасного колеса, россыпью валялись всевозможные перепачканные инструменты, гвозди, коробочки, тряпки; Иван, словно утка, глубоко всовывался туда, перебирая свои сокровища, вытаскивал нужное, а потом не глядя кидал назад.

Едва сходил снег, обе семьи начинали проявлять признаки нетерпения: в саду требовалось проверить сохранность домика, перекопать огород, подкормить смородину, снять зимнее утепление с розы. В один из дней отец задерживался на работе дольше обычного и затемно приводил во двор нашего зеленого друга. Он в гордом одиночестве ждал воскресенья у электробудки, под матовым фонарем. Наконец наступал радостный час, когда вся компания вываливалсь из подъезда с сумками, плащами, большими термосами; мать садилась впереди, держа меня на коленях, а Валентина, Ольга и Алексей кое-как втискивались сзади. Тонкий запах нагретого бензина, зеленые полосатые чехлы сидений, узкое лобовое стекло и ярко-зеленый щиток с коричневыми циферблатами приборов; мама шевелит коленями, устраиваясь поудобнее; я, согласно инструкции, крепко упираюсь руками пониже стекла. Из белой решеточки дует горячий воздух, чтобы окна не потели. Дед опять уронил шляпу, и Ольга, сопя, вытаскивает ее откуда-то из-под ног. Мотор шумит громче, проплывает назад электробудка, и через подворотню мы выезжаем на широкий асфальт улицы.

Зеленый "Москвич" верой и правдой служил нам до весны 1973 года, когда его было решено заменить новыми, только что выпущенными "Жигулями" самой первой модели. Через третьи руки отец договорился с приезжей семьей из Калача-на-Дону и продал им "Москвич" аккурат за ту же цену, за которую он некогда был куплен (этот факт лишь показывал размеры скрытой инфляции). Покупатели очень волновались, что он передумает, и клятвенно обещали, что сено для коровы они на машине возить не будут, а только на мотоцикле. Глебовы распили с ними бутылку вина, и наш "Москвич" отправился в далекое южное путешествие.

* * *

На вырученные деньги (с солидной прибавкой) в Южном порту были куплены вишневые "Жигули". Правда, к этому времени "автомобильная лихорадка" Ивана давно прошла; он остыл к своему детищу и не то что разочаровался, но воспринимал его утилитарно, именно как "средство передвижения", без которого трудно добираться на дачу. Вождение для него из удовольствия и предмета гордости превратилось в естественную повинность, вроде мытья посуды, и он добросовестно тянул эту лямку.

С полуитальянскими "Жигулями" уже не приходилось столько возиться, как с отечественным "Москвичом", и растолстевший отец ограничивался легкой профилактикой. Капот он всегда открывал с явным неудовольствием. Сама машина всегда была грязная, и только боязнь штрафа вынуждала его периодически мыть окна, бока и колеса. Внутри грязь накапливалась по целому году, пока вышедшая из терпения Рита не учиняла там поломойку. На двигатель же со всякими радиаторами и карбюраторами слабонервному человеку лучше было не смотреть. Там все срослось и склеилось от грязи и ржавчины; однако итальянская механика удивительным образом выдерживала эти невзгоды.

"Жигули" оказались несколько шире "Москвича" и в гараж сослуживца уже не влезали. Иван кое-как отыскал открытую платную стоянку в Лефортово, у кирпичной стены Пятницкого кладбища. Ездить туда ему было неудобно и с работы, и из дома. Чтобы машина не страдала от непогоды, Глебовы скроили два просторных брезентовых чехла и одевали их на зиму один поверх другого.

В восьмидесятые годы оставлять машину летом во дворе даже на ночь стало делом небезоспасным. Иван соорудил нечто вроде колодки для каторжников, куда продевались обе педали, а сверху навешивался замок. Угловые сегменты боковых стекол были укреплены алюминиевыми планками, не позволявшими их выдавить снаружи. Из системы зажигания после каждой поездки выкручивалась какая-то деталь. Беда до поры обходила нас стороной. Но однажды ночью злоумышленники попытались выломать лобовое стекло; по счастью, оно дало небольшую трещину и уже не представляло для них ценности. Однако весь герметик по периметру был испорчен ножом. С этих пор отец держал машину на стоянке даже летом. Вечером в пятницу он тащился туда с работы, а в воскресенье, забросив нас с вещами домой, вел машину обратно в Лефортово.

В апреле я с неудовольствием поглядывал на текущие ручьи, ибо приближалось время исполнения весенней повинности. Мы тянули, доколе было можно, и наконец отец просил меня съездить с ним завтра к машине. Завтра наступала суббота; я одевался как можно хуже, и мы в молчании отправлялись на метро до станции "Семеновская" и дальше трамваем в сторону кладбища. За ним была ложбинка, по которой в прошлом наверняка тек ручей. Слева вдаль уходила красная кирпичная стена кладбища; с той стороны в ней был колумбарий. Справа невысокое сетчатое ограждение отделяло стоянку от какого-то долгостроя; там были навалены горы строительного мусора, у их подножья разрослись американские клены. На раскидистых ветках всегда сидели тучи ворон, украшая своим пометом дремлющие внизу машины.

Утреннее солнце пригревало сквозь куртку, из конуры вылезала собака, отец, постучав в стекло сторожки, предъявлял документ. Дальше на полкилометра вытянулись два ряда стоящих машин; кое-где из-под капота торчала задница с отверткой в кармане. Мы шли мимо них, словно офицер вдоль строя, до середины длины, где была лужа. Соседние автовладельцы не поленились уложить на своих местах дополнительный слой асфальта, и вся вода собиралась под нашей машиной. Чтобы зимой не портились колеса, отец подкладывал под них стопки гнилых досок.

С первого взгляда машина казалась бесформенной грудой рухляди: она была закутана в поношенные чехлы, обмотана веревками, а сверху, чтобы мокрый брезент не прилегал к эмали, под него был подложен перевернутый таз. Поверхность брезента густо обделали вороны, как иногда пятнами разрисовывают танки. Я, стараясь не попадать ногами в лужу, развязывал и сматывал это великолепие, и его (в ожидании дачного мытья) помещали в багажник. С помощью домкрата из-под колес извлекались омерзительно грязные доски; затем я поочередно откручивал сами колеса, и отец что-то продувал и расковыривал в открывшихся нишах. Когда колеса возвращались на место, их требовалось накачать. Для этого имелся специальный ножной насос с педалью; обыкновенно эта работа доставалась мне, но моего веса не хватало, и я целиком вспрыгивал на педаль, как будто стоя ехал на велосипеде в гору.

Тем временем отец, забравшись внутрь, тщетно вертел ключом в зажигании, потому что за зиму, конечно, сел аккумулятор. Мы вытаскивали его, обматывали тряпками и, водрузив на специально захваченную двухколесную тележку, тем же путем волокли домой. Дома имелось гудящее зарядное устройство; аккумулятор кипел, вонял кислотой, и его обычно выставляли заряжаться на балкон.

Завтра приходило воскресенье, я вновь надевал грязные штаны и, дрожа от негодования, волок увесистую тележку сквозь метро в набитый трамвай и из трамвая к машине. Отец отправлялся на кладбище за водой, чтобы смыть прошлогоднюю грязь (вороны утром тоже не бездействовали); я в меланхолии гулял вдоль бесконечной шеренги стоящих машин. Наконец аккумулятор занимал свое место, зажигание включалось… а двигатель не заводился, потому что опять слиплись диски сцепления. Истратив половину заряда в бесплодных попытках, отец выходил наружу, и мы с ним катали машину взад и вперед, причем отец временами рукой нажимал педаль тормоза. Бывало, что аккумулятор садился повторно; в этом случае отец искал кого-нибудь, чтобы запустить мотор от его аккумулятора.

Что касается меня, я никогда не испытывал интереса к машинам - ни в смысле механики, ни ради быстрой езды, ни для собственного престижа. Отец неоднократно пытался познакомить меня с автомобилем поближе, но при его косноязычии и неумении объяснять (а также элементарном незнании многих вещей) такие уроки только отбивали у меня интерес. Особенно было досадно смотреть, как отец, напрасно бившийся с гаечными ключами и отдававший мне много противоречивых указаний, под конец шел на поклон к ближайшему автовладельцу, занятому ремонтом, и тот, отряхиваясь, вразвалочку двигался следом, со знающим видом лез к нам под капот и несколькими уверенными движениями решал проблему.

Однажды, когда мне было лет пятнадцать, отец внезапно решился на рискованный эксперимент. Он остановил машину посреди дачной Централки и предложил сесть за руль. С тихим ужасом я забрался на чужое место и стал ждать указаний. Отец велел давить на сцепление и тем временем другой ногой на газ. Но газ нажимался плохо, и я вопросительно глянул на инструктора. "Да жми, это, как его, посильнее!" - рассердился отец (он начинался сердиться всякий раз, когда его не понимали, но понять его большей частью - по крайней мере, сходу - было невозможно). Я со всей мочи пнул неподатливую педаль. Тогда произошло чудо: машина ожила и, радостно хрюкнув, устремилась в ближайший кустарник. Я, словно во сне, перенес ногу на педаль тормоза, отец вцепился в ручной тормоз, и автомобиль обиженно заглох, едва сдвинувшись с места. Весь мокрый от пота, я выполз из-за руля и больше уже не пробовал становиться водителем.

С каждым годом весенняя морока становилась все мучительнее, но из-за тяжести аккумулятора я не мог отказаться в ней участвовать. К этому прибавились трудности с прохождением техосмотра, поскольку машина была уже старая, а у отца хромало здоровье. В последний, 1997 год мы вообще не сумели сдвинуть машину с места. Отец возился с нею до осени, но техосмотр пройти не смог. Наконец в июне 1998 года мать нашла в газете объявление о покупке старых машин. Звонок оказался удачным, на следующий день отец встретился с двумя жителями Солнцева, были оформлены документы, и потом они с грехом пополам вытолкали упиравшийся автомобиль со стоянки. Нет никаких сомнений, что его разобрали на запчасти.