Взлеты и падения садовых участков
Автор: Михаил Глебов, май 2002
История нашего садового участка, как и моя собственная биография, делится на определенные, ясно выраженные периоды. Самый первый из них - закладка товарищества - был подробно описан выше, и я категорически не хочу повторяться. Напомню лишь, что это было время, с одной стороны, первоначального знакомства горожан с сельским трудом, а с другой - первоначальной организационной неразберихи, и когда эти две проблемы в главных чертах были решены, период становления сам собою завершился.
Важно отметить, что для всех садоводов он протекал в основном одинаково, как одинаковы пеленки и подгузники, в которых лежат малыши. Но малыш вырастает, и его жизнь направляется по индивидуальному, отличному от других людей пути. До тех пор, пока на голом вспаханном поле торчали лишь чахлые прутики, не имевшие своей индивидуальности (позволяющей человеку с гордостью восклицать: "Это - мое дерево!"); пока не дозволялось строить хотя бы маленькие коттеджи; пока все, чертыхаясь, бегали в одну и ту же общественную уборную; пока поперек участков раскатывали трактора и бегали члены правления, досматривая каждый кустик, - одним словом, пока садоводческое товарищество было действительно коллективным, все его обезличенные пайщики различались только порядковым номером своего надела земли.
Однако к 1961 году, в результате упорной борьбы рядовых членов с инструкциями правления (о чем говорилось выше), "коллективистский период" в целом был уже пройден. За пять лет (немалый срок!) на участках поднялась густая, хотя и невысокая зелень, взращенная собственными руками и потому любезная хозяйскому сердцу. Люди между тем уже привыкли к земле, познали сладость первых ягод, накупили инструменты, возвели уборные и хибары для сна, и наконец с минимальным комфортом разместились в личных трехметровых домиках с застекленными террасами, электричеством и газом. С этого времени каждый участок обрел собственное лицо и зажил автономной жизнью, и это уже был действительно сад, а владелец его (если не брать юридических тонкостей) стал настоящим хозяином.
И как бывает у взрослых людей, что один надолго уходит в глухую депрессию, в то время как другой вовсю наслаждается счастьем, - так и участки испытывают вечные колебания благополучия, прямо зависящие от обстановки в хозяйских семьях. Здесь, как и в иных человеческих делах, требуется энтузиаст-заводила, и если таковой налицо, вокруг непременно налипнут дети, родственники, собутыльники, друзья; весь этот рой целыми днями жужжит в саду, перекапывая, рыхля, строгая, крася, дробно стуча молотками к великой досаде соседей, - и тогда говорят, что данный участок переживает период расцвета.
Но стоит этому не в меру разошедшемуся энтузиасту полежать в больнице с инфарктом, как дети, друзья и родственники находят себе другие занятия, сад потихоньку зарастает бурьяном, облупляется краска на стенах домика, в гуще крапивы чернеют сухие колючки некогда плодоносных кустов, а там, глядишь, и крыльцо покосилось, и соседские дети, играя в индейцев, протоптали вокруг извилистые тропинки, и родители их от души накидали вдоль границы всякого мусора, - и тогда людям остается только вздыхать: был, мол, хозяин, да весь вышел.
Но потом, лет через десять, там, в лабиринтах Москвы, кто-то на ком-то женился, раздобыл себе тещу, тестя, широкий ассортимент новых родственников, жаждущих поскорей оприходовать даром свалившееся им в руки богатство; и вот, "уперев руки в боки", является очередная горластая баба или хозяйственный мужичок (не обязательно номинальный хозяин), берется за лопату, выкашивает бурьян, наваленный соседский мусор сполна возвращает обратно соседям, сокрушает облупленный дом и на его месте возводит новый, желательно в три этажа, - и сей же момент, словно из-под земли, возникают новые сослуживцы, пьянчуги и родственники, и тогда окружающие догадываются, что здесь наступила эпоха ренессанса. Излишне говорить, что всякий новый энтузиаст почитает своим первейшим долгом ломать без разбору все, что было доселе, и на голом выровненном месте возводить уже собственное великолепие.
Но идут годы, кондрашка не дремлет, "скорая помощь" с воем уезжает в сторону города, на клумбах среди дорогих заморских растений предательски пробиваются зубчатые листья крапивы, соседи для пробы ссыпают в углу первую партию мусора, синусоида явственно движется вниз, и летописец, безнадежно махнув рукой, переворачивает страницу фолианта.
* * *
[...] Теперь напоследок окинем взглядом историю нашего участка с возвышенной и далекой позиции. Пролетая над лентой времени, словно на вереницей кадров кинопленки, видишь, как на голом болотистом лугу возникают частые прямоугольники земельных наделов и прямые линии Линий. Бывший луг покрывается низкой пушистой зеленью, из нее понемногу выделяются шарики яблоневых крон и конусы тополей. Мелкие жилые будки становятся домиками, домики - двухэтажными домами. К концу 1970-х годов поселок обретает максимальную пышность. Затем великий мороз словно сдирает зеленый полог, от оскудения почвы мельчают кустарники, пышность обращается в рыхлость, зато дома растут; вот среди них появились уже каменные, - и, словно подтверждая гибель прежнего советского товарищества, по ухабам Линии державно прокатил "Мерседес".
Присмотревшись, мы видим серьезные и туповатые лица людей тридцатых годов - первых хозяев товарищества. Они роют, роют, сажают, собачатся между собой, они умирают с лопатами в руках. Из-за их спин выходит следующее поколение - моих родителей. Они все - конторские служащие, они в меру воспитаны, в меру ленивы, их безразличие к урожаю снимает пограничные конфликты, и вот на зеленых просторах товарищества торжествует европейская политкорректность. Из-за спин этих джентльменов появляется третье поколение - просвещенное, расхлябанное, не желающее пачкать руки в земле. Бездумно бредя по жизни, они порождают четвертое - хамски-невоспитанное, злобное, ленивое, полукриминальное. Уголовный мерзавец строит каменный дом, двухметровый забор, затем садится в "Мерседес" и державно катит по Линии, знаменуя конец советского товарищества.
Видите, как яростно взрывают пашню те первые застрельщики? - зелень растущих деревьев везде оттеняется черно-коричневым фоном. Этот фон усыхает, распадаясь клочками и уступая место пушистой, выкашиваемой траве. Но трава обращается в бурьян, в бурьяне возникают проплешины, на одной из которых стоит "Мерседес", на другой пьяная компания развела чисто лесной костер. Основатель участка со скрипом переворачивается в гробу: конец советского товарищества.
И вот, словно увеличенный фрагмент панорамы, в отдельном окошке высвечивается наш участок: он так же рождается из ничего, зеленеет, становится пышным, вымерзает, скудеет и лишь чуть быстрее соседей глохнет в бурьяне. "Мерседесы" шелестят мимо, выстрел оказался смертельным, побежденному - горе, и трибуны Колизея дружно показывают пальцем вниз.
* * *
Есть две хронологические линии, тесно переплетенные между собой, но все-таки разные: история участка как такового (неотделимая от судьбы всего товарищества) и история меня на участке - изменяющаяся роль сада в моей биографии. Мне кажется странной та степень, в какой они совпадают.
Первый период. Для участка временные рамки: 1956-60. Закладываются основы товарищества, распахивается земля, высаживается костяк будущих насаждений. Создается инфраструктура поселка: дороги, электричество, водопроводная сеть. Полчища народу, кипение энтузиазма, свирепство инструкций и проверок, жить еще негде, по нужде сходить некуда. Первая зелень, восторг первых собственных ягод. О "дачах" никто и не мыслит - пока здесь возможен только ударный коммунистический труд.
Для меня временные рамки: 1956-61. Но я еще толком не успел родиться.
Второй период. Для участка временные рамки: 1961-67. Закладка садов завершена, яблони стали молодыми деревьями, разрослись густые кустарники. Коллективистский психоз улегся, выстроены относительно пригодные для жизни домики, созданы элементарные удобства. Но это по-прежнему нисколько не "дача", просто хозяевам есть где переночевать и спрятаться от дождя. Каждый ожесточенно сражается за урожай. По линиям едут первые редкие легковушки.
Для меня временные рамки: 1962-69. Дошкольное детство, жизнь на участке полные летние сезоны, в тесном кругу родителей, Ларионовых и Ольги, в глухой изоляции от сверстников и соседей. В моих глазах "дача" лишь слегка предпочтительнее московской квартиры, принципиальных различий между ними нет. Садовые работы семьи меня практически не затрагивают.
Третий период. Для участка временные рамки: 1968-78. Поселок на пике великолепия. Развивается инфраструктура: построены клуб, магазин, медпункт, вторая артезианская скважина, дороги стали проезжими. На участках возведены двухэтажные дома и много надворных построек, все они тонут в яблоневой гуще. Урожаи становятся постоянными и довольно значительными. К власти приходит второе поколение садоводов: деды болеют и умирают, их знамя подхватывают отцы. Интенсивность обработки падает, явно усиливается "дачный уклон". Количество автомобилей резко возросло. Население расслабленно наслаждается мирными прелестями Брежневского застоя.
Для меня временные рамки: 1970-77. Золотая эпоха отрочества, данная мне в качестве противовеса школьному мраку. Эмоциональный центр моей жизни резко смещен в дачную сферу. Жизнь на участке полные или почти полные летние сезоны. Главную радость составляет общение с соседскими девочками. В саду производятся различные наполовину игровые манипуляции; этот пробный камень выявляет трещину между мной и родителями во взглядах на методику работ и на будущее участка.
Четвертый период. Для участка временные рамки: 1979-92. Инфраструктура поселка утяжеляется малонужными мелочами. Старые насаждения погибли в мороз, развитию новых мешает прогрессирующее оскудение почвы и безразличие хозяев. Многие забросили реальную обработку, но трава еще обкашивается. Общий вид владений беспорядочен и неряшлив; на фоне чахнущей зелени растут непропорционально громоздкие дома, душевые кабины, гаражи. Машины есть уже почти на каждом участке. Многолюдство убывает и расслаивается по возрастам: пожилые люди привычно роются в грядках, молодежь предпочитает курорты. Из дальних углов потянуло мерзостью запустения.
Для меня временные рамки: 1978-92. Взрослая жизнь: институт, работа. Исчезновение дачных знакомых. Разочарование в садовой возне, смещение всех интересов за пределы участка и родительской семьи. Нерегулярные приезды по выходным, иногда - две-три недели жизни в теплое время. Участие в наиболее трудоемких рутинных делах. Спорадические попытки коренной реконструкции сада и пересмотра методов его обработки, встречающие тотальное сопротивление родителей.
Пятый период. Для участка временные рамки: с 1993 года. Развал советской системы и фактический крах товарищества. Быстрое расслоение хозяев на богатых и нищих; столь же резкое деление участков на заброшенные и, наоборот, превратившиеся в подобие вилл. Ползучая продажа первых в распоряжение вторых. Окончательная трансформация садовых участков в дачные, неудержимый рост коттеджного строительства. Вопрос урожая за ненадобностью снимается с повестки дня.
Для меня временные рамки: с 1993 года. Садовый участок заброшен и не играет в моей жизни никакой роли.
|