Планировка новой квартиры

Автор: Михаил Глебов, октябрь 2002

Новая квартира была существенно меньше прежней, причем во всех отношениях. Потолки с полных трех метров опустились до 2,70 - разница очень заметная, как в отношении люстр (длинные подвески теперь попросту не умещались), так и касательно духоты. Ведь от высоты потолков зависит кубатура помещения, т.е. количество воздуха, используемого для дыхания. На Третьей Фрунзенской я никогда не помнил духоты, разве что летом воздух раскалялся от прямых лучей солнца. Здесь же по утрам в спальне всегда висел спертый дух, а оставлять на ночь форточку было чревато простудой.

Далее, новая квартира выходила всеми окнами лишь на один фасад, а не на два сразу, как раньше; одно счастье, что это был север, избавлявший нас как от раскаленного солнцепека, так и ветра, ибо преобладающие ветра в Москве дуют с запада. Теперь уже нельзя было кардинально проветривать комнаты, открыв окна с той и другой стороны; для этой цели я иногда распахивал входную дверь, однако с лестницы всегда мерзко воняло мусоропроводом. И лифт, и лестница были здесь таким узкими, что грузчики измучились, затаскивая в квартиру пианино и другие крупные вещи, которые на прежнем месте не создавали проблем.

Кроме того, оказалось, что наш новый дом существенно уже старого. Как я теперь понимаю, корпус на Третьей Фрунзенской имел в поперечнике три пролета: 6 м + 2,4 м + 6 м. Средний малый пролет использовался в квартирах под линию прихожая-коридор-ванная, которые все были достаточно широки. В коридоре, например, по одной стороне тянулись внушительные платяные шкафы, напротив человек разговаривал по телефону, и еще оставалось достаточно места для того, чтобы пройти с посудой. Но в новом доме срединного малого пролета попросту не было, и потому неизбежный коридор отнимал у комнат ощутимую часть длины.

Планировка квартиры была достаточно проста, ибо целиком вписывалась в прямоугольник. Вход с лестничной клетки осуществлялся в "левый нижний" угол прямоугольника; точнее, самый угол этот был откушен лифтовой шахтой. За входной дверью была крохотная квадратная прихожая, прямо вперед продолжавшаяся такой же по ширине комнаткой площадью около 8 кв.м. Сзади лифтовой шахты (и равной с ней ширины) располагался хозблок: уборная, ванная и кухня (4 кв.м.), к которым из прихожей заворачивал узкий проходик. Вправо из той же прихожей начинался относительно длинный коридор, оканчивавшийся вместительным темным шкафом. Налево были две двери - в среднюю большую комнату с балконом, которую заняли Ларионовы, и дальнюю, поменьше, которая до 1976 года служила общей спальней Глебовых.

Ларионовская комната имела одну странность: между нею и коридором не существовало нормальной перегородки, а лишь стеклянная раздвижная дверь: высоченная и тяжелая, она складывалась гармошкой к одной стороне. Архитекторы со свойственным им чудачеством планировали здесь общую гостиную, которая зрительно весьма расширялась за счет прилегающего коридора; при раздвинутой двери дальняя комната фактически становилась смежной. Но Валентина категорически восстала против этих художеств: не жить же ей в проходном дворе! Явились плотники, выпрямили стеклянную гармошку вдоль коридора, обили ее с обеих сторон арголитом и оклеили обоями, а в ближайшем к прихожей углу вставили обычную дверь. Коридор же стал отдельным помещением, который из-за его узости мудрено было использовать, кроме как для моих игр.

Микроскопическая кухня имела вход в правом углу; прямо напротив стоял небольшой Ритин стол и полка с посудой, висевшая в простенке. По левой стене имелась мойка и плита; прогал между ними был занят одной круглой стиральной машиной (другую - Ларионовскую - пришлось также вывезти на дачу). Над мойкой висела еще одна полка - сушилка посуды. Между входом и мойкой по ближайшей стене оставался пятачок свободного места, на котором разместился стол Валентины и также полка с посудой. Когда мать и дочь готовили, они, по замечанию Валентины, все время "толкались задницами". Тем не менее стоило Рите выйти в кухню, как Валентина бежала следом; словно какой-то бес вынуждал ее постоянно мешаться под ногами. Едва родители возвращались с работы домой, как Валентина откладывала роман, который читала уже долгое время, и говорила: "Ну что же, пора идти готовить ужин". Родители сдержанно терпели эти выходки, потому что - ну не бить же ей морду! У кухонного окна всегда стояла табуретка, рядом мешалось под ногами мусорное ведро.

В кухню вел узкий проход, заворачивавший углом из прихожей. Над ним почти во всю длину располагалась антресоль, кошмарно забитая всякой хозяйственной дрянью - оставшимися рулонами обоев, банками с краской, старыми утюгами и пр. Влево из прохода открывались двери в ванную и уборную. Ванная имела под потолком окошко, глядевшее в кухню, однако, за вычетом солнечных летних дней, проку от него было немного. Справа от входа располагалась ванна, в которой, однако, нельзя было вытянуться во всю длину. Прямо висела раковина умывальника, полочка с зубными щетками и мелкое зеркало, слева по стене извивалось колено сушилки для белья. Под сушилкой вскоре разместился узкий и длинный ящик для грязного белья с двумя отделениями, снаружи обитый линолеумом; его на досуге сколотил Иван для обеих семей. Уборная была страшно узкой и вмещала один только унитаз; впоследствии над ним приколотили шкафчик для всяких хозяйственных мелочей.

Вход с лестничной клетки осуществлялся в левый угол прихожей, возле стенки лифтовой шахты. Отсюда и до кухонного коридорчика вытянулась здоровенная халабуда, черная в белую клеточку, скромно именовавшаяся вешалкой. Действительно, на ней имелись крючки, зеркало, подставка для обуви и даже целая тумбочка, а Г-образный верх предназначался для головных уборов. Это чудо купили в самый момент переезда, и оно, по правде, оказалось очень удобным. В уголке за входной дверью разместились почти не использовавшиеся лыжи родителей. Справа от двери стоял большой холодильник "ЗИЛ", купленный вскладчину двумя семьями. За холодильником, перед дверью в длинный коридор, выпирал еще какой-то продолговатый выступ; мы долго не могли понять его назначение, пока однажды во время ливня не услышали журчание воды: там пряталась труба внутреннего водостока, идущая с крыши. Прямо напротив входной двери была дверь в малую комнату, правее - черный телефон, установленный на коричневой тумбочке с хозтоварами. Рядом с аппаратом стопкой лежали телефонные справочники, здесь же стояла новенькая красная табуретка. Правее телефона угол прихожей был занят небольшим стенным шкафом, где обычно держали крупу.

Малая комната, куда человек напрямую входил из прихожей, была превращена Глебовыми в "столовую". Ее подробное описание будет дано в следующей главе.

Комната Ларионовых, как ни удивительно, практически полностью сохранила облик их прежнего жилища. В самом деле, она имела такую же почти квадратную форму, хотя сам квадрат, конечно, был значительно более тесным. Вход по-прежнему был из левого угла, выход на балкон - тоже слева. Поэтому вещи разместились в старом порядке. По левой стене от входа стоял книжный шкаф, затем обеденный стол со стульями, и дальше до окна - платяной зеркальный шкаф. Прежний свой стол, круглый и занимавший слишком много места, Ларионовы отправили на дачу, а взамен купили маленький, прямоугольный, но и тот насилу втиснулся между двумя шкафами. Над столом тикали стенные часы "Габю". Перед окном остался комод с телевизором, дальше табуретка и высокий буфет орехового дерева. Справа от двери по-прежнему располагалась дедова кровать с тумбочкой в изголовье; другую же кровать разломали, старый купеческий диван сослали на дачу, а взамен Валентина купила себе новую софу с зелеными поролоновыми подушками, которая как раз уместилась между буфетом и дедовой тумбочкой. Однако пустого места в середине комнаты почти не осталось, и Валентина шутила, что тут и захочешь упасть, да негде.

Балкон также оказался меньше и уже, чем на старой квартире. Плотники первым делом восстановили парусиновые ширмы по торцам, прикрывавшие Ларионовых от соседских глаз. Между рогульками натянули бельевые веревки, которыми Валентина пользовалась редко: по ее словам, белье покрывалось копотью от уличного движения. Потом Алексей обратился в совминовскую мастерскую, и там ему на заказ сколотили тяжеленный мрачный комод, глядя на который, становилось ясно, в каких случаях ошибки исправляют динамитом. Его насилу втащили по лестнице и не могли пропихнуть на балкон; тогда распахнули настежь обе створки окна и грохнули его оттуда сверху; хорошо хоть балкон удержался.

Длинный коридор долгое время был вовсе без мебели, если не считать моего стульчака с горшком и фанерного ящика для игрушек. После стирки во всю длину натягивалось пять веревок для белья. На стенах висели географические карты - мира, СССР, Подмосковья, Москвы. Считалось, что во время игры я нет-нет да и взгляну на них. Действительно, уже к первому классу я неплохо знал географию, насколько ее вообще можно было узнать из советской политической карты. Большой темный шкаф в торце коридора был поделен между семьями пополам. В нижней секции на круглой палке висели зимние вещи, антресоль была забита чемоданами, а позади них прятались елочные игрушки.

Вход в спальню Глебовых осуществлялся с левого угла; комната была длинная и узкая. Планировка ее менялась множество раз; новой мебели, кажется, куплено не было. Слева у двери всегда стояла полутораспальная кровать родителей, моя кушетка - справа. Имелось два шкафа - зеркальный платяной и маленький для моего белья; на комоде красовался радиоприемник "Арфа", а правый угол возле окна вскоре занял мой письменный стол.

Люстры все были новые и очень простенькие - круглые плафончики или модные тогда "тарелки" об одну лампу. Лишь Валентина купила хорошую немецкую люстру в три овальных белых рожка, светивших вниз.