Строительство нового дома
Автор: Михаил Глебов, ноябрь 2002
Как подробно рассказывалось выше, уже в первые годы после закладки коллективного садоводческого товарищества главный интерес всех его членов сосредоточился на строительстве дачных домиков, а главный интерес правления - на том, чтобы любыми путями не допустить этого. Но поскольку глухое упорство масс превозмогало, шаг за шагом делались существенные уступки: сперва разрешили крохотные хибары 2 х 2 метра, потом уже домики 3 х 3, потом к ним пристроили маленькие открытые терраски, затем оные терраски уже можно было стеклить; наконец, к домикам подвели электричество и разрешили ставить на террасах газовые плиты. Эти последние шаги были сделаны в 1961-62 году, а сейчас мы рассматриваем уже 1968-ой. Нетрудно догадаться, что за прошедшие 6-7 лет владельцы садовых участков добились от правления новых уступок.
Действительно, уже году в 1965-66 вышло разрешение на слегка увеличенные домики, хотя и по-прежнему в одну комнату, зато размером примерно 4 х 4 метра и, соответственно, с потолками повыше. Комнаты там уже выглядели прилично и даже, при известных стараниях, напоминали городские. Пропорционально дому выросла и терраса. Все наши соседи быстро обзавелись такими модернизированными "коттеджами". Главная трудность заключалась в том, что каждый лепил себе хибару своими силами и из чего было, а поскольку мои домашние не отличались плотницкими способностями, да еще глухо враждовали между собой, то, скрепя сердце, ютились в своем зеленом домишке, искоса поглядывая на успехи соседей.
Обстановка кардинально изменилась лишь в 1967 году, который примерно соответствует времени перехода страны к "застою", а поздние брежневские годы, как известно, были золотым временем советского мещанства. По мере того, как строгости, нисходившие сверху, ослабевали, в правлении товарищества начали говорить, что сады есть место летнего отдыха и трудового воспитания подрастающей смены, которая, занимаясь этим трудовым воспитанием, должна иметь нормальные условия жизни. Опять же, старики: они всю свою жизнь героически потратили для процветания Советской Родины, они победили фашизм, освободили Европу; почему же теперь им не разрешить немного заслуженного комфорта? - Одним словом, не существует такой затеи, хорошей или плохой, которую нельзя обосновать высокими моральными соображениями. И когда эти соображения были наконец услышаны и одобрены "наверху", по всем бесчисленным товариществам разразился строительный бум.
Существовал какой-то проектный институт - кажется, в Одинцово. Там наскоро разработали двухэтажный щитовой дом, который обученные бригады могли шутя собрать всего за несколько дней. В плане он был 6 х 6,5 метров, общей высотой также около 6 метров, и опирался на 16 столбчатых фундаментов, которые уходили ниже глубины промерзания. На первом этаже было две комнаты, побольше и поменьше, которые смотрели на улицу, а также просторная терраса и крохотная кухня, выходившие назад. Из кухни крутая лестница вела в просторную сквозную мансарду с окнами по торцам. Сам фронтон был треугольный, и низкие закоулки по бокам мансардной комнаты служили вместительными чуланами. Под полом кухни размещался "подвал" для продуктов, куда вел специальный люк. Не использовался только самый верх дома, между потолком мансарды и коньком кровли; в этом пустом промежутке обыкновенно жили осы.
Когда этот проект докатился до правления нашего садоводческого товарищества, там возник ураган страстей. Вышло, как будто люди всю жизнь мечтали о сказке, с грустью понимая ее несбыточность, и вот эта сказка нежданно сама свалилась к ним в руки! Начался крик, споры; организовывали списки в очередь на постройку. Людям объяснили, что никаких ограничений нет, и строить будут всем, вопрос лишь в деньгах, поскольку домик стоит целых шесть тысяч рублей. По тем временам это были колоссальные деньги, "Москвич" - и тот продавался вдвое дешевле. Но там, где дело касалось приобретения собственности, люди не колебались. Тем более, что строить разрешили в кредит, который растянулся лет на 5-6. (Я в точности не знаю, что именно входило по смете в указанную сумму, но думаю, что практически все, кроме отделочных работ, которые оставлялись на усмотрение счастливым владельцам). Одним словом, психоз привел к тому, что в желающие записались почти все садоводы, кроме единичных неимущих, а также тех мастеровитых личностей, которые отважились затеять строительство аналогичного коттеджа (немножко шире, немножко выше!) своими силами и из своих материалов. Хотя на таких людей в правлении смотрели косо, но рук им уже не связывали.
Здесь душа Алексея не выдержала: ему пригрезился собственный дом на манер того, что был в дореволюционном Петергофе; Валентина тоже была не прочь стать хозяйкой особняка; но их беспокоила громадная сумма. Конечно, при их скопидомстве и экономии каждой копейки, Ларионовы имели сбережения, которые Алексей держал в облигациях Государственного трехпроцентного займа. Но их все равно не хватало, а с другой стороны, было ведь ясно, что молодая семья с дефективным ребенком будет и дальше пользоваться участком в летнее время. И вот Алексей, крепко подумав, явился к Ивану и Рите с предложением о совместной оплате строительства с делением расходов поровну. Последнее выглядело справедливым: Глебовых было трое, а Ларионовых вкупе с Ольгой - тоже трое. Хитрость же заключалась в том, что дом строился на участке, юридически принадлежавшем Алексею, так что впоследствии он имел полное право прогнать их оттуда и наслаждаться коттеджем единолично. Ибо денежное участие Глебовых осуществлялось на джентльменских началах и, насколько мне известно, не имело подтверждающих документов.
Дальше возник принципиальный вопрос о разделе комнат. Валентина сразу объявила, что они с Ольгой займут весь низ дома с двумя утепленными комнатами, а насквозь продуваемый верх милостиво оставляют молодой семье. Мать вспоминала, что они с Иваном тогда же отбили себе самую большую комнату, Ларионовым оставили ту, что поменьше, а Ольгу, привыкшую спать на холодной террасе, вообще изгнали в мансарду. Этот разговор, несомненно, имел место, поскольку именно таков оказался итоговый раздел помещений; но мне кажется очень сомнительной столь ранняя его датировка. Во-первых, я не верю, что великий Алексей, едва приступая к строительству, с первого шага безропотно согласился жить с Валентиной в одной малой комнате. Во-вторых, в самый день новоселья (июнь 1968 года) Ольга, изгнанная в мансарду, находилась в состоянии бешеной злобы, имевшей самые серьезные последствия [...]. Если бы она загодя знала свое место, такой аффект был бы невозможен. Поэтому я сильно подозреваю, что на первых порах Глебовы спорили о комнатах только для виду и на все соглашались, а потом, в самый решительный момент, воспользовались просчетом Алексея и ловко загнали его в угол.
Всякое строительство есть дело долгое и многотрудное, даже если речь идет о возведении дачного домика. Участие Ларионовых в массовом строительстве однотипных коттеджей, с одной стороны, давало гарантии по срокам и качеству (раз всем строят, так и нас не пропустят), с другой же - нельзя было договориться с рабочими приватно, ибо все действия производились единым махом: если уж завозили материалы, то всем сразу, если копали шурфы под фундамент - опять-таки на всех участках одновременно.
Осенью 1967 года товарищество превратилось в единую стройплощадку. Десятки грузовиков утюжили лужи улиц, с грохотом валили в канавы песок, кирпич, комплекты сборных щитов, обломки свай для фундамента; везде пестрели пьяные рожи рабочих, а также местных умельцев из соседней деревни, которых подряжали для срочных надобностей. Ибо вначале следовало расчистить большую площадку, и почти у всех на этом месте стояла их прежняя хибара. Умельцы крушили хлипкие террасы, а сам домик ставили на круглые бревенчатые катки и рычагами откатывали в сторону. Многие сразу велели катить хибару назад, к уборной, чтобы там у них был капитальный сарай. Для этого приходилось вырубать в посадках свободную полосу через весь сад; и вот владельцы, вооружась топорами, с сердечной болью крушили яблони, вишни, смородины. Дым восходил от огромных костров. Но Ларионовым повезло: их домик был построен ближе к левой границе, и рядом имелась просторная лужайка.
В сентябре явилась бригада рабочих и вырыла 16 глубоких шурфов, в один из которых тут же упал я (см. Главу "Предсказание будущего"). Следом привезли много тяжелых обрубков бетонных свай; их подтаскивали лебедкой, пихали в яму и вокруг притрамбовывали землей. Затем были доставлены огромные ящики с комплектом утепленных щитов для стен и прочих пиломатериалов. Их навалили на передний огород, и Валентина до самого снега ежедневно моталась из города их сторожить (как будто их было нельзя раскурочить ночью!). Весной, едва сошел снег, бригады монтажников, усиленные солдатами близлежащих частей, принялись за возведение коттеджей на готовом фундаменте. Работы стартовали от Централки, где располагались участки крупных начальников, а наш сад жался в противоположном конце. Видя, что они не уложатся к лету, отец приватно договорился с каким-то прорабом, взял на работе неделю отгулов, - и вот на исходе мая буквально в несколько дней наш новый дом горделиво встал на лужайке. Щитовая конструкция позволила лепить его, словно из кубиков.
И вот тогда, насколько я могу судить, Глебовы и нанесли свой удар, вряд ли бывший импровизацией. Они объявили Ларионовым, что забирают себе самую большую комнату внизу, ибо их трое, а если Алексей не согласен, то пусть выплачивает весь оставшийся кредит сам. Самовлюбленный Алексей, вообще презиравший других и уж, во всяком случае, не ждавший такого подвоха от тихого, затюканного Ивана, оказался в ловушке: ведь дом уже был построен, что не позволяло прекратить платежи, которых оставалось еще гораздо больше половины. Ларионовы, со всей очевидностью, были в шоке, как, впрочем, и Ольга, уже поместившая себя в малую нижнюю комнату. Логика вещей подсказывает, что удар был нанесен незадолго до новоселья. Оттого [...] годами тлевший скрытый конфликт между семьями наконец вырвался наружу. Его тогда же окрестили "большим скандалом".
|