Перекличка яблонь

Автор: Михаил Глебов, январь 2003

Хотелось бы всех поименно назвать…

[...] Выше были даны краткие описания трех яблонь, погибших на заре 1970-х годов: Гнома, ранета Слава и ранета Победа. За малолетством я их помню плохо; но практически все остальные яблони погибли, когда я учился в институте, и потому неотъемлемы от моей дачной жизни. Рассказывать о садовом участке школьного времени и обойти молчанием эти деревья - все равно что рассказывать иностранцу о Москве, не упомянув Красную Площадь. На черно-белых фотографиях, которые в изобилии плодил отец, сохранились эти, по меркам нашего товарищества, внушительные деревья. Они давали лицо участку; они скупо кормили нас яблоками; их низкие ветви мешали ходить и выкашивать траву; в их тени мы часто обедали или лежали на раскладушке. Каждая из них обладала индивидуальностью; каждая заслуживает хотя бы одного абзаца на память.

Грушовка "водопроводная" (летний сорт) была исключительно здоровой, мощной яблоней с правильной шарообразной кроной метров пяти в поперечнике. Множество сучьев, расходясь во все концы света, почти дотягивались до крана (откуда и прозвище яблони), а с другой стороны опирались на хлипкий остов "беседки". Подползти к стволу этого гиганта можно было только на четвереньках. Яблоня умеренно плодоносила мелкими желтоватыми яблоками, вообще характерными для этого сорта. Неразрешимой загадкой являлся тот факт, что восточная половина кроны давала иные плоды, чем западная, но поскольку все сучья отходили от штамба на высоте метра, эту аномалию невозможно объяснить двумя разными прививками. Яблоки на восточной стороне были румянее, слаще и поспевали неделей раньше. Эта грушовка - единственная из всех старых яблонь - пережила страшный декабрьский мороз 1978 года, хотя и стала инвалидом. Еще лет десять она даже слегка плодоносила, и окончательно засохла уже в начале 1990-х годов.

Боровинка. Этот редкий древнерусский осенний сорт образует деревья с чрезвычайно густой и темной кроной. Наша Боровинка сидела между старым домиком и границей с Кулигиной. По-моему, я нигде больше не встречал такого дикого переплетения ветвей; казалось, яблоня нарочно пропускала все ветки, выросшие к северу, сквозь центр кроны на юг, и обратно. В результате ее тень была совершенно сплошной, как от каменной стены, и в знойные дни Рита отдыхала здесь на раскладушке. Изначально сорт этого дерева был неизвестен, к тому же оно категорически не давало яблок - и вдруг году в 1973-м порадовало нас значительным урожаем. Вследствие излишней загущенности яблоки росли только по внешней поверхности кроны, они были мелкие, сплюснутые, в тени зеленые или с редкими розовыми штрихами, на солнце же имели ядовито-малиновые бока. Собранные по ящикам, они источали острый аромат, вообще характерный для пряностей, и обладали как будто привкусом перца. Хранились они плохо, но не разваривались при стерилизации в банках и давали ни с чем не сравнимый компот. Яблоня вымерзла в 1978 году.

Китайка Золотая Ранняя сидела метрах в четырех позади Боровинки. Это было тонкое, астениченое дерево с очень светлой листвой, наклоненное в сторону дома. Почти каждый год она урождала небольшое количество мелких - сантиметра по два - игрушечных яблочек на длинных, словно у вишни, черешках. Ее особенно ценила Валентина, варившая неподражаемое варенье: яблочки клались туда целиком, вместе с костями и веточками, за которые их, собственно, и следовало потом вытаскивать. Яблоня вымерзла в 1978 году.

Грушовка "центральная" занимала второе место слева в первом основном ряду старых яблонь, располагаясь, таким образом, прямо перед террасой нового дома. У нее, как и у "водопроводной" подруги, была густая, довольно светлая листва, вообще характерная для летних сортов, и шаровидная крона, половина которой успела засохнуть еще в незапамятные времена. В результате от смещения центра тяжести дерево постепенно склонялось в одну сторону. Оно было довольно урожайным, с менее крупными яблоками, чем у грушовки-водопроводной, зато они были гораздо румянее и слаще, да и поспевала она самой первой в саду; следовательно, почти весь урожай съедался, не доходя до компота. В начале августа я брал длинный шест и шевелил им в кроне, пока вниз, стукаясь о ветви, не падало желтое ярко-полосатое яблочко. На сучьях этой грушовки всегда сохли выстиранные тряпки и полотенца, одно из которых, как упоминалось выше, едва не стащила сорока. Году в 1974-м дерево сильно подмерзло, так что уцелели лишь два боковых сука, которые успели засохнуть окончательно еще до великих морозов. Эта яблоня стала первым серьезным деревом, которое я выкорчевал.

Ранет Петрово Десертное занимал третье место слева в первом основном ряду старых яблонь, располагаясь, таким образом, прямо перед кухонным крыльцом нового дома. Он по праву считался самой громадной яблоней в саду. Его ствол низко расходился натрое, вследствие чего яблоня успела перегородить все окрестности горизонтальными сучьями и одновременно вознестись превыше нового дома, т.е. как минимум до семи метров. Поскольку эти основополагающие сучья проявляли склонность к тому, чтобы развалиться врозь, отец намертво сбил их стальными скобами. На жирном, лоснящемся стволе Петрова Десертного, как и на Грушовке "водопроводной", не было ни единой болячки. Крона выглядела слегка серебристой и очень густой, но ветви, в противоположность Боровинке, не спутывались, а дружно тянулись вверх.

Эта яблоня, пожалуй, могла похвастать самыми крупными плодами в саду, так что иные едва удавалось обхватить вокруг пальцами. Яблоки были сплюснутые, при съеме - зеленые и чрезвычайно сочные, но им требовалось недельку полежать в ящике. Тут они вдруг делались золотыми, с полосатым красным румянцем; но поскольку одновременно мякоть становилась мучнистой, а там и загнивала изнутри, единственным применением урожая была его перегонка на сок, которого получалось очень много. Яблоня вымерзла в 1978 году.

"Старое" Коричное занимало второе место слева во втором основном ряду старых яблонь, располагаясь, таким образом, прямо в затылок "центральной" Грушовке. Это была очень интеллигентная кисейная барышня, способная завянуть от грубого крика. Ее ствол на высоте бедра вдруг веером расходился в семь или восемь сучьев, словно зонтичный цветок. Сам шарнир всегда изобиловал "мокрыми" болячками, сочащимися, словно гнойная рана; ни дед, ни впоследствии я ничего не могли с этим поделать. Крона Коричного была серебристо-серая, ажурная, полупрозрачная и вообще похожая на облако. В конце августа там, словно фонарики, были раскиданы небольшие плоские яблочки кофейного цвета с непередаваемым ароматом и вкусом (название сорта "коричное" произошло от корицы - известной пряности). Этих яблок обычно урождалось гораздо больше, чем казалось при взгляде на крону. Варенье из коричного обожала Валентина, но эти яблоки были ничуть не хуже в компоте и при еде "просто так". Яблоня вымерзла в 1978 году.

"Рабочая" Антоновка занимала третье место слева во втором основном ряду старых яблонь, располагаясь, таким образом, прямо в затылок ранету Петрово Десертное. "Рабочей" ее окрестила Рита за то, что даже в неурожайные годы она давала несколько корзин яблок, а в урожайные могла осчастливить нас кучей в те самые 150 кг. Вообще Рита терпеть не могла вкус антоновки, но считала это дерево под своим покровительством. Оно имело небольшую рыхлую крону с темно-зеленой листвой, которая совершенно пряталась за массивом ранета Петрово. Вид Антоновки был какой-то грустный, ствол - наклонный и довольно тонкий. Мелкие зеленые яблочки, словно шарики, гроздьями облепляли к осени ее ветки. Они не желтели даже в конце сентября, когда приходила пора уборки, и доспевали лишь в ящиках. На варенье антоновка не годится, в компотах же сильно разваривается; поэтому ее частично перегоняли на сок, получавшийся весьма кислым, но мы с папой всегда старались сохранить побольше яблок в свежем виде. Эти ящики до Нового года загромождали балкон, причем последние порции были уже насквозь промороженными. В тепле они становились коричневыми и слякотными; я их не ел, зато их любила мама. Яблоня вымерзла в 1978 году. Ее древесина оказалась такой неподатливой, что я замучился работать пилой.

"Старый" Штрейфлинг занимал третье место слева в третьем основном ряду старых яблонь, располагаясь, таким образом, прямо в затылок "рабочей" Антоновке. Это был инвалид детства, с перекрученными, словно после пыток, ветвями. Один его сук, росший горизонтально, если к нему прислониться, очень ласково охватывал вас ниже пояса. Вообще для сорта Штрейфлинг характерны растопыренные сучья, перепендикулярно отходящие от ствола, плотная широкая крона, большие и довольно темные листья. Главный ствол еще в ранние годы был срублен, и сердцевина в его нижней части превратилась в труху, полную всяких червей. В конце концов я взял на себя труд хирурга и выпотрошил его до самой земли, а отец насыпал туда кирпичей и залил бетоном. Этот прием, аналогичный использованию антикоррозийки, дал те же результаты: яблоня ожила и, при хорошем настроении, могла одарить нас парой ящиков крупных румяно-бежевых яблок. Их очень любила Валентина и не любил я. Штрейфлинг является родоначальником большинства осенних сортов; плоды его не годятся для хранения, делаясь мучнистым и загнивая изнутри. Обычно урожай этих яблок перегоняли на сок. Яблоня вымерзла в 1978 году.

Ранет Юбилейный занимал четвертое место слева в третьем основном ряду старых яблонь, располагаясь, таким образом, правее вышеописанного Штрейфлинга, в самом глухом углу сада - между заросшим крапивой дедовым "ледником" и кухонным крыльцом Кукиных. Отец доходил сюда с косой в последнюю очередь. Этот ранет был сеянцем Штрейфлинга, т.е. его прямым родственником; в ранние годы у него также срубили главный ствол, нижняя часть которого тем же порядком была забетонирована. Главнейшее отличие заключалось в жизнелюбии: пострадавший ранет Юбилейный не стал горевать, а из нескольких горизонтальных сучьев выпустил вверх тьму мощных побегов, образовавших густую и очень объемную крону. Мы шутили, что вся энергия этой яблони уходит в листья.

Действительно, этот ранет оказался отъявленным бездельником; в лучшем случае он давал лишь несколько яблок, но что это были за яблоки! Среднего размера, продолговатые, они были окрашены в непередаваемо нежный акварельный цвет - от желтоватого к бежевому и далее к розовому, словно стыдливо рождалась заря. У них был тонкий дурманящий запах и вкус, который можно назвать лишь словом "изысканный". Едва эти яблоки созревали на ветке, я немедленно лопал их все. И вот наконец в год большого урожая (1975) громадная крона Юбилейного целиком покрылась плодами! Мы трепетно собирали их в корзины и ящики, и я, ошалев от счастья, настоял, чтобы большую (и лучшую) их часть не перегоняли в сок, но оставили на еду. Я забыл, что Юбилейный был родственником Штрейфлинга! Уже через две недели все яблоки стали мучнистыми, а через месяц почернели изнутри. Я с угрозой для здоровья пожирал их в огромных количествах, но часть яблок все же пропала. В следующие годы ранет Юбилейный, по своему обыкновению, отдыхал, и в декабре 1978 года разделил общую участь своих товарищей.

К этому перечню по справедливости следует добавить еще одно имя - Большой дичок, сидевший в "дичковом ряду" позади рогозы прямо перед окнами комнаты Ларионовых. Это был подвой одной из первых 14-ти яблонь, погибшей еще до моего рождения. Под благодетельным прикрытием рогозы дичок дал пять крупных стволов и в 1970-е годы разросся до масштабов нормальной яблони. Стволы его были с грубой корявой корой, а колючие ветки, усеянные мелкими светлыми листьями, расходились далеко в стороны. В 1970 году, когда к нам пришел первый яблочный урожай, дичок не захотел отставать от своих культурных родственников и осчастливил нас жутким количеством мелких лимонно-желтых яблочек, сильно напоминавших китайку. Есть их сырыми из-за горечи было нельзя, но родители придумали перегонять их на сок, который неожиданно получился красноватого цвета и, смягченный громадным количеством сахара, мог даже претендовать на оригинальность. С тех пор почти каждый год я с ведром ползал в колючках, собирая опавший "урожай"; кажется, за этими горе-яблоками по лестнице не лазили. Дичок также погиб в 1978 году.

* * *

Понятно, что в условиях интенсивной гибели взрослых яблонь хозяева время от времени были вынуждены заполнять пустые места новыми саженцами. До великого мороза 1978 года такие мероприятия осуществлялись отцом трижды: в 1966, 1969 и 1974 годах. Первый "ремонт" проводился еще в условиях строгой коммунистической дисциплины: новыми деревьями разрешалось только замещать выбывшие, а не увеличивать их число сверх нормы. Из этой первой плеяды до "времен исторических" уцелело 4 дерева, два из которых относительно благополучно пережили 1978-й год, после чего автоматически сделались почтенными старожилами сада.

Позади Грушовки-водопроводной, справа от кухонного крыльца, со всех сторон облепленная крыжовниками, сидела Антоновка 600-граммовая - знаменитый мичуринский сорт, о котором мечтал отец, вообще любивший антоновку. Ее дерзновенно воткнули явочным порядком на место одной из погибших вишен. Поскольку обрезать на дереве что бы то ни было категорически запрещалось, эта небольшая яблоня выросла в два ствола и время от времени давала несколько мясистых, зеленых и до обидного безвкусных яблок. Ибо Мичурин пожертвовал вкусовыми качествами ради рекордного размера плодов. Не знаю, могли ли они в принципе достигать обещанных 600 граммов, но по виду действительно впечатляли. Хранить их тоже было нельзя - они портились еще скорее Штрейфлинга. Когда в 1978 году эта яблоня тихо замерзла, о потере вспомнил лишь тот, кто корчевал.

На первом месте слева в третьем основном ряду старых яблонь, т.е. прямо в затылок безвременно почившему Ранету Слава, сидело невысокое деревце с темной кроной, которое все считали антоновкой. Оно никогда не давало яблок, и вдруг году в 1973-м разродилось целой корзиной. Плоды были довольно крупные, зеленые, но явно не похожие на антоновку. Это был некий осенний сорт, кисловатый и приятный на вкус. Когда мать их попробовала, они пришла в восторг: безымянная яблоня оказалась древнерусской Титовкой, а Титовка почиталась Ритой исключительно потому, что когда в тридцатые годы Ларионовы однажды снимали дачу в Кашире, на тамошнем рынке был завал этих самых яблок. Увы, на следующий же год яблоня внезапно засохла и была оплакана матерью от всего сердца.

Сразу в затылок Титовке, на первом месте слева в четвертом основном ряду старых яблонь, т.е. левее Гнома, сидела Антоновка Новая, также мичуринской селекции. По причине близости к границе с Кулигиной мы ее обычно звали "Кулигинской антоновкой". У нее была высокая, темная, сильно перепутанная крона и ствол с корявой корой. Плоды мало чем отличались от классической антоновки, разве что на солнце обретали янтарный оттенок. Яблоня благополучно перенесла великий мороз и с тех пор сделалась нашей главной кормилицей. В последний урожай, который мы собрали (1992), она дала несколько ящиков хороших яблок.

На третьем месте слева в четвертом основном ряду старых яблонь, т.е. правее Гнома и как раз возле уборной, жила Антоновка "хозяйственная". Кличку придумал я по ее местоположению у хозчасти. Это была классическая антоновка точно того же типа, что и описанная в предыдущей главе "рабочая". Она плодоносила скупо и почти вымерзла в 1978 году; со ствола облезла вся кора, кроме узенького жгута с одной стороны. Видя безнадежность положения, я настаивал на корчевке. Здесь-то мать с отчаяния и применила впервые антикоррозийку. Дерево ожило, пустило побеги, а уцелевшая полоска коры отслоилась от мертвого штамба и образовала как бы параллельный ствол, гибкий, как у лианы, что вынудило нас подпереть дерево кольями со всех сторон, и оно висело на них, словно виноградная лоза. С этих пор началось непрерывное плодоношение, и даже в такой степени, что мать хотела перенести на эту яблоню эпитет "рабочая". Ее самолюбию также очень льстил тот факт, что именно ее вмешательство спасло такое ценное дерево от гибели.

Ремонт яблонь 1969 года был очень масштабным, поскольку к этому времени все дурацкие нормы по дозволенному количеству насаждений отпали, и отец, зная о недолговечности деревьев в наших условиях, стремился возместить ее количеством, напихав саженцы куда только можно. Теперь, задним числом, необходимо признать, что эта беспорядочная массовая посадка, образовавшая на участке как бы подлесок, оказалась очень кстати, ибо многие молодые деревца благополучно пережили 1978 год и, так сказать, подхватили эстафету, в противном случае наш сад сделался бы пустыней. К этому моменту их возраст подошел к десяти годам, они мало-помалу вступили в плодоношение и - не умением, так числом - вполне удовлетворяли наши потребности в соках и свежих плодах. Сорта большинства этих яблонь выяснялись только с началом плодоношения, а некоторые, даже очень вкусные, так и остались для нас безымянными. Рассказывать обо всем поголовье поштучно вряд ли имеет смысл, поэтому я остановлюсь лишь на некоторых "наиболее ярких индивидуальностях".

В 1960-е годы в углу передней лужайки, как раз около Боровинки, на двух столбах висел гамак. После строительства нового дома его почему-то убрали, а на освободившийся пятачок воткнули один из саженцев, для которого в саду не хватило места. Летом 1975 года этот заморыш, словно новогодняя елка, покрылся россыпью ярких красно-зеленых шариков, так что его даже фотографировали. Я по книгам определил, что нам попался Анис Алый - весьма распространенный в Подмосковье летний сорт. Плоды были кисловатые, с несколько травянистым вкусом. Другой Анис Алый внезапно обнаружился в ряду дичков на Кукинской границе. Эти яблоки, за малочисленностью и ранним созреванием, всегда использовали на еду.

Чуть позади Китайки Золотой Ранней, на месте бывшей земляничной гряды, отец воткнул обгрызанный больной саженец. Прямо вокруг ствола кто-то придумал посеять щавель, и оттого яблоню прозвали "Щавелёвой". У нее было странное свойство; в засуху она начинала трагически вянуть, словно срезанные цветы, но полив мгновенно возвращал ее к жизни. Однажды на ней уродилось много мелких, желтых, с красными полосами яблок, отчасти напоминавших грушовку. Этот сорт так навсегда и остался для нас загадкой.

Почти впритык к "Щавелёвой" яблоне, чуть сзади, отец посадил целых три саженца с шагом полтора метра. Два крайних скоро погибли, а средний, хотя и сидел в явной ложбине, разросся до размеров старых яблонь, и хотя не плодоносил, но по кроне со всей очевидностью был Штрейфлингом. Урожаи на нем стали появляться лишь на исходе 1980-х годов, когда эта яблоня сделалась уважаемым патриархом нашего сада.

Прямо перед кухонным крыльцом, на месте безвременно усопшей вишни "Крупская", отец посадил яблоньку, бирка на которой гласила "Уэлси". Я нашел в справочнике, что этот осенний сорт получил свое имя от британского Уэльса. Близость к кухне привела к тому, что мать, мывшая посуду в тазике, стала выливать грязную воду под яблоню, которая от изобилия влаги и питательных веществ устремилась вверх с космической скоростью и уже через шесть лет храбро вступила в конкуренцию с гигантским ранетом Петрово Десертное, сидевшим как раз сзади. Эти яблони так переплелись ветвями, что заглушили ютившийся между ними кусок огорода. "Уэлси" обладала темной кроной, напоминавшей антоновку, и первые яблоки показали, что это действительно была антоновка. Урожай с нее снимали не очень большой, зато качественный. Но избыток азотных веществ сыграл с "Уэлси" плохую шутку, ибо существенно понижал зимостойкость, и она не смогла пережить холодов 1978 года.

На первом месте слева в первом основном ряду старых яблонь, т.е. на границе с Кулигиной, отец посадил яблоню советской селекции Звездочка. В 1978 году она замерзла, но от земли в рост тронулись несколько хороших побегов. Получился яблоневый куст, широкий и приземистый, с темной листвой, среди которой к осени розовели мелкие кислые яблочки. Выяснилось, что их лучше всего запекать в духовке.

Между Звездочкой и Грушовкой-центральной сидел сибирский позднезимний сорт - Анис полосатый, которого за форму кроны отец обыкновенно величал "Пальмой". Его яблочки по размерам лишь самую малость превосходили китайку, были желтоватыми, твердыми, терпкими, с длинными гибкими черешками, и очень плохо отрывались с веток. Есть их всырую было не слишком приятно. Попробовав разные варианты переработки, отец выяснил, что они идеально годились на варенье, притом не обычное, жидкое, а на цукаты. Их резали мелкими дольками и уваривали до консистенции смолы; вкус этого лакомства слегка напоминал крыжовник и отдавал жженым сахаром.

Среди всех саженцев 1969 года был один уж вовсе безнадежный - обгоревший, изогнутый колесом и, конечно, без бирки. Его с горя пихнули к дичкам в передний ряд, под самой березой, но ему там понравилось, и когда на четвертом месте слева во втором ряду старых яблонь вновь что-то погибло, его пересадили туда. Это место было самым глухим на участке, как раз позади дедова "ледника". К тому же отец в изготовлении посадочного бугра здесь явно превзошел самого себя: яблоня торчала из его макушки, словно крест из могилы, так что зимой корни не защищал снег. Но дерево оказалось живучим, от изогнутого дугой ствола вверх пошли сильные побеги, а светлый оттенок листвы позволял надеяться на летний сорт. В 1975 году она покрылась множеством странных яблок: больших, молочно-матовых, вроде Белого Налива, но с характерным запахом антоновки, и поспели они лишь к концу сентября. Я произвел большое книжное расследование и выяснил, что нам попала Белая Антоновка - белорусский сорт. К сожалению, она, как и антоновки мичуринской селекции, не могла храниться и потому вся направлялась в переработку. В 1978 году на своем бесснежном бугре яблоня, конечно, замерзла.

У поворота дорожки в уборную, где стояла металическая бочка с водой, росла, словно зеленая свечка, молодая Папировка - прибалтийский Белый Налив. Она давала немного ярко-желтых яблок, но погибла в 1978 году.

На четвертом месте слева в четвертом ряду старых яблонь, т.е. прямо в затылок Ранету Юбилейному и справа от Антоновки-хозяйственной, сидела еще одна сибирская позднезимняя яблоня - Антоновка-каменичка. На ней поспевали мелкие желто-розовые яблочки действительно каменной твердости, не слишком вкусные и целиком уходившие в сок.

Между нею и Антоновкой-хозяйственной отец посадил Мельбу - ценный летний сорт, абсолютно не приспособленный к высоким грунтовым водам. Раза два на ней урождались ярко-красные яблочки с характерным вкусом, который в справочниках именуется "винным". Мельба замерзла в 1978 году.

Третья массовая посадка имла место в 1974 году, но практически все деревца погибли, кроме двух одинаковых странных яблонь, которым советские селекционеры дали политкорректное имя Народное. Одна из них сидела у сарая на месте древнего Гнома, другая же по соседству, возле железной бочки с водой. У них была салатная листва и густые круглые кроны, начинавшиеся почти от земли. К концу августа там поспевали ярко-желтые яблоки с мелкими серыми точками, они были сладкими без кислоты и ощутимо пахли укропом. Совсем зрелые плоды внутри становились отчасти прозрачными, т.е. Народное было типичным наливным яблоком.

В 1980 году, упустив один сезон в тщетной надежде на возрождение мерзлых скелетов, отец закупил новую порцию яблонь, но практически все они сразу погибли. Плодородие почвы к этому времени уже значительно оскудело, одни посадки следовали за другими, и хотя некоторые саженцы трогались в рост, я не проявлял к ним ни малейшего интереса и даже ленился запомнить, "кто из них кто". Это уже был как будто не мой сад - не сад моего детства, и по весне я флегматично выдергивал из земли очередные засохшие стволики.