Объявление войны

Автор: Михаил Глебов, февраль 2003

Однажды в начале августа, в солнечный и жаркий день, я не захотел вытаскивать велосипед из сарая и отправился к Чистовым пешком. Через полчаса, досыта нагладившись Рыжика, я пустился в обратный путь, и вдруг за Дренажной канавой навстречу мне вышли обе сестры Щальевы. Я их почти не знал и никогда не общался, а только слышал от соседей много плохого. Поэтому я, на всякий случай, хотел поскорее юркнуть мимо, но мне решительно преградили дорогу - не слишком удачный способ познакомиться с новым человеком. Выяснив, кого как зовут, мы замолчали: я нервничал, сестры явно не знали, о чем говорить дальше. Лена подумала и сказала похабную частушку, суть которой никто из троих не понимал. Я все поглядывал, как бы уйти. Вдруг Оля схватила меня за руки, а Лена, заскочив сзади, попыталась сдернуть штаны. Я резко вырвался и обернулся назад, но тут за штаны дернула Оля.

Более взрослый и наглый парень, возможно, нашел бы здесь удобный повод, чтобы, в свою очередь, распустить руки. Возможно, сестры, у которых (несколько рановато) стал проклевываться половой интерес, хотели именно этого - и взялись за решение вопроса с чисто дикарской прямолинейностью. Но я, во-первых, был еще слишком ребенком - до такой степени, что в своей напарнице, Светке, видел лишь товарища по дачным играм; а во-вторых, агрессивное поведение, сексуально возбуждающее многих наглецов, производило на меня совершенно обратный эффект. И тогда, и впоследствии меня можно было расшевелить только лаской - вариант, явно не помещавшийся в разумении Щальевых. Напротив, любой нападающий, вне зависимости от его намерений, мгновенно становился мне врагом, и ни о каких дружеских отношениях с ним уже не могло быть и речи.

Как только сестры Щальевы ясно показали свою "империалистическую сущность", я вывернулся от них и, держась за штаны, пустился бежать домой; сзади мне что-то свистели и кричали. Инцидент, что ни говори, был неприятный - тем более на даче, в этом оазисе безмятежного счастья. Впрочем, он меня не слишком взволновал: считаные секунды отделяли наш участок от Рыжика на велосипеде; если же Щальевы, заметив меня, вздумали бы перекрыть дорогу, не составляло труда вернуться домой кружным путем по Второй линии.

Однако на этом дело не кончилось. Ближе к вечеру, когда мы со Светой мирно играли на нашей лужайке в бадминтон, на дороге появились обе Щальевы. Они громко дразнились из-за рогозы, кричали что-то обидное и потом стали кидать в нас комьями грязи. Это покушение на меня в моем же саду вогнало меня в ступор; Света также испугалась и, с удалением неприятеля, перебежала через дорогу к себе. Она была дамой трезвых взглядов и вовсе не желала оставаться там, где запахло паленым. Микро-"предательств" этого рода за время нашей дружбы можно насчитать более чем достаточно; но тогда я смотрел на все проще и с готовностью извинял всякого, кто не был настроен ко мне враждебно.

Света сбежала вовремя: действительно, вскоре Щальевы появились опять. Теперь они несли длинные крапивины. Я вышел к мостику с намерением разобраться, что они хотят, и решить дело миром. Но Щальевы только кривлялись, передразнивая меня, и вдруг ринулись вперед, размахивая крапивой. Я отскочил назад, полагаясь на "святость границ" участка, но сестры так не считали и, ворвавшись следом, гнали меня до самого крыльца.

Надо сказать, что уже тогда мне была присуща известная здравость мысли, обыкновенно прорезавшаяся сквозь глупые фантазии в критические моменты. Я понял, что такому безобразию необходимо сразу и решительно положить конец, иначе я не буду чувствовать себя в безопасности на собственном участке. Одно дело, когда к тебе пристают на переменах школьные озорники, и совсем другое - хамы, вломившиеся в твой собственный дом. - Я решительно направился к бабушке, копавшейся где-то в малине, и вкратце изложил ей суть дела. Валентина медленно покрылась красными пятнами: в самом деле, какие-то "паршивки" врываются без спросу в ее законные владения?! Медленно вымыла она руки, переоделась в "приличное" голубое платье и с достоинством, воинственно задрав нос, прошествовала к бабке Щальевой. Мне даже страшно представить, что там было; соседи рассказывали, что девчонок потом драли едва не весь вечер. Святость и нерушимость границ была восстановлена.

Однако дело осложнилось тем, что на дальних участках, закончив смены в пионерских лагерях, появились Саша Соколов, Юля и Миша Солдатовы. Несмотря на поездки к Рыжику, я как-то с ними не сталкивался. Но Щальевы, держась за задницы, устремились к ним за поддержкой, и тогда на общем совете было решено объявить нам со Светой войну. На следующий вечер после порки, когда мы вновь гоняли волан, к мостику подступило великое воинство. Они были уже без крапивы, зато с секретным пакетом. Я вышел на мостик, мне - с отданием чести - передали бумагу, в которой значилось: "Мы объявляем вам войну!" Я взял бумагу, щелкнул каблуками и воротился к себе, а воинство удалилось, откуда пришло.

Такой поворот дела казался мне гораздо предпочтительнее. Вся детская придурь, на время загнанная в дальний угол, решительно выплыла обратно и увлекла мои мысли. Света, глядя на меня, тоже воодушевилась, и тут мы решили вооружиться в такой степени, чтобы шутя противостоять численному превосходству врага.

Во-первых, у меня был картонный кивер, склеенный родителями к новогоднему вечеру в школе и теперь пылившийся в дачном чулане. Я достал его, обтер пыль и, к восхищению Светы, храбро нахлобучил на голову. Света сказала, что у нее есть беретка с пупочкой; она, по моей оценке, вполне годилась для ополченца 1812 года. Затем я решил выстрогать себе шпагу; перебрав множество поленьев, наваленных за сараем, мы отыскали приятный колышек метровой длины, который я весь вечер, намяв много мозолей, упрямо обтачивал тупым перочинным ножом отца (у него все ножи, естественно, были тупые). Я вырезал простенький эфес с насечкой, чтобы не скользила ладонь, и длинный четырехгранный клинок. Из бельевой веревки была сделана простейшая перевязь, на которой шпага висела в свободное от поединков время. Для Иры нашлась длинная рейка; мы заточили ее на конце и сделали пикой. "Ну и дурак, - комментировал мои достижения отец. - Они тебя крапивой стукнуть могут, а тебе их палкой ударить нельзя: после скандала не оберешься."

Крепость у нас, в сущности, уже была - тот плацдарм среди колючек в переднем углу сада, где мы недели две назад возводили плотину. Мостик тогда тоже был разрушен - и, пожалуй, к лучшему, коли мы все равно не сделали его подъемным. Я отвязал подтянутые ветки лесного шиповника, и он надежно перегородил лазейку внутрь. Потом я указал Свете на беззащитность нашей крепости с тыла, если бы неприятель вновь отважился форсировать входной мост: там следовало натыкать малинных палочек, означающих неприступные стены; сами же мы проходили бы через шлагбаум, который можно быстро закрыть.

Но первейшей задачей, несомненно, было создание хорошей дальнобойной артиллерии. За неимением пороха, я раздобыл резинку от трусов, которую, сложив вдвое, прибил к концам рейки длиной сантиметров сорок. Получилось копеечное подобие лука, с той принципиальной разницей, что лук бьет за счет упругости древка, моя же чепуха стреляла единственно за счет резинки. А поскольку пушек не бывает без дула, мы взяли четыре дощечки и сбили их коробом, с торца же приколотили означенную рейку, так что по виду вышел почти арбалет. Снаружи дула я набил много мелких гвоздей таким образом, что их шляпки изображали как бы стул и табуретку, стоящие друг против друга; по этой причине первенца нашей артиллерии мы назвали "Два стула". Света настрогала несколько тонких лучин для стрельбы. Наконец мы с сердечным трепетом приступили к испытаниям. Я установил пушку на верстак у сарая, растянул резинку "дальше не могу" - и стрела, неубедительно вихляясь в полете, улетела метра на три. В сущности, это уже позволяло держать под обстрелом улицу. Но я догадался задрать дуло пушки вверх; следующая стрела описала параболу и упала на метр дальше.

Конечно, это был успех, и мы тут же отправились в крепость подыскивать удобное место для установки. И надо же было так случиться, что мимо по Линии как раз шли, мирно беседуя, Юля и Миша Солдатовы! Света крепко вцепилась в ствол, я растянул резинку, - и боевая стрела упала в дорожную пыль как раз у их ног!

Похоже, дурацкие фантазии вконец помутили мой разум. Солдатовы, раскрыв рот, на мгновение замерли, но, увидев нас со Светой в гуще рогозы (и не заметив никого из взрослых поблизости), произвели стремительный маневр, который отец Алены Чистовой наверняка бы одобрил. Не желая рвать себе штаны о шиповник, они метнулись к входному мосту, и не успели мы ничего предпринять, как меня схватил за грудки мой тезка, а Юля намертво приперла Свету к рябине. Наступила краткая заминка; но Солдатовы поняли, что вся сцена хорошо просматривается из глубины сада. Поэтому, во избежание новых демаршей Валентины (и моих жалоб), они удовлетворились нашим беспомощным состоянием и вынырнули обратно на Линию. Никчемная пушка осталась лежать на земле. А если учесть, что Солдатовы были ребята спортивные и владели рукопашными приемами, - можно утверждать, что мы со Светой очень легко отделались.

Тогда в крепости наступило уныние. До меня наконец дошло, что противники не желают разыгрывать командно-штабные учения типа правильной осады крепости, ходить в гусарских киверах и т.п., но тяготеют к обыкновенному уличному хулиганству, против которого нужна не пушка "Два стула", а детская комната милиции или, по меньшей мере, воспитательные приемы бабки Щальевой. Сражаться, таким образом, стало не с кем, и вопрос повернулся в другую плоскость: как нам дожить лето в условиях фактической блокады участков? К счастью, последний инцидент с пушкой свидетельствовал, что зловещая тень Валентины обеспечила нам безопасность в собственном доме (вторжение Солдатовых вполне извинялось тем, что я начал стрельбу первым; понятно, что я не считал себя вправе жаловаться). Теперь мы со Светой, оглянувшись по сторонам, могли без проблем перескакивать друг к другу в гости. Но о велосипедных прогулках, судя по всему, следовало забыть.