Генеральное сражение
Автор: Михаил Глебов, февраль 2003
Однако следующие дни показали, что наше уныние, при всей его обоснованности, было преждевременным. Жизнь часто выписывает хитрые кренделя, которые невозможно предвидеть даже опытному человеку, не то что ребенку. Мы, конечно, не могли знать, что своей беспомощностью и грозным авторитетом Валентины загнали военные действия в тупик: сами наружу к врагам не высовывались, вторгаться же им на наши участки было слишком рискованно. Напрасно противники, группами и порознь, с улюлюканьем раскатывали мимо наших мостиков; потеряв к войне всякий интерес и, сверх того, не желая зря искушать судьбу, мы со Светой попросту удалялись за дом, или шли в нашу мансарду играть на бильярде, или тасовали карты на задней терраске Черниковых. Алена теперь не смела у нас появляться, поэтому мы приспособили третьим партнером Татку, Светкину маленькую сестру, наперед с великим трудом разъяснив ей, что семь больше шести, а туз превыше всего. С этих пор Татка, при всех возрастных оговорках, сделалась нашим товарищем. Одним словом, в блокаде нам жилось не так уж и плохо.
У врагов же, наоборот, вся дружба скоро расклеилась. Ибо компании, сплоченные какой-либо негативной целью - например, враждой к третьим лицам, - могут держаться вместе, лишь пока эти третьи лица оказывают им реальное сопротивление. Если же те исчезли, сдались или сделались недосягаемыми, - атакующие не знают, чем им теперь заняться, и их злая энергия нередко обращается на взаимные усобицы. Именно так и случилось с нашими недругами. Проболтавшись несколько дней на велосипедах мимо наших участков безо всякой надежды нас выманить, ребятам сделалось скучно; пошли взаимные придирки, неудовольствия, и тут сестры Щальевы, как наиболее неугомонные из всех, выкинули нечто настолько оскорбительное, что их коалиции сразу пришел конец.
Уже, наверное, пролетела неделя нашей блокады. Родители иногда спрашивали, отчего я перестал кататься на велосипеде, но я отговаривался нежеланием. Вечерний бадминтон на лужайке все-таки продолжался, но мы опасливо поглядывали на дорогу. Поэтому я еще издали заметил вражескую армию в составе Саши, Миши, Юли и примкнувшей к ним Аленки; Щальевых с ними почему-то не было. Мы быстро подобрали волан и отошли за террасу. Но воинство, добравшись до нашего мостика, стало махать руками и громко кричать, что они с нами больше не воюют. Надо заметить, что предыдущие инциденты сильно поколебали во мне романтическое рыцарство; теперь я был настроен скептически и всерьез подозревал обманную попытку выманить нас из укрытия. Все-таки через некоторое время мы вышли, и тут нам в четыре голоса было рассказано, что, оказывается, Щальевы - чистые свиньи, что они виноваты тем-то и тем-то, и потому они разорвали с ними союз и очень хотят их проучить (это, между прочим, типичный финал любой адской дружбы). И дальше - что самое невероятное - мне предложили быть командиром союзной армии.
Честное слово, в этом поступке было не больше логики, чем если бы дать чемпионский титул спортсмену, по заслугам занявшему последнее место. Духовный смысл видится в роде некоторого искушения: смогу ли я достойно выдержать такую резкую перемену счастья? Земные же причины, как мне кажется, состояли в следующем: (а) "эффект варяга" - лучше позвать начальником хоть козла, но со стороны, чем выбрать из своего круга; (б) моя репутация "интеллигента", которых уважают даже вопреки презрению; (в) мой возраст - 10 лет, более старший, чем у всех, кроме Юли.
Так или иначе, предложение было сделано. Удивительно, что я не ощутил никаких эмоций - ни бурной радости и самодовольства, ни робости и испуга. У меня было странное и ничем не обоснованное чувство, будто мне предложили нечто, принадлежащее мне по праву, как если бы человек возвратился из отлучки в собственный дом. Это был самый первый опыт такого рода, ибо те же ощущения рождались у меня во всех сходных ситуациях: когда я самочинно возглавил работу группы студентов на геодезической практике, когда организовывал путешествия по Кавказу, брался за трудные инженерные задачи, командовал взводом, нежданно сделался главным бухгалтером строительной фирмы, и т.п.
Я сказал, что сегодня уже поздно, а завтра часам к десяти, когда уже точно окончится завтрак, всем следует прибыть на велосипедах к нашему мостику для генерального сражения. Кажется, все были удивлены тем, что я намерен не размениваться на пустяки, а прямо взять быка за рога. Ребята дисциплинированно щелкнули каблуками, повернулись и разошлись по домам.
Следующее утро выдалось солнечным, с бодрящим ветерком. "Вот оно, солнце Аустерлица!" Я бродил около мостика, соображая план баталии. Вскоре прибежала взволнованная Света с вопросом, не пора ли ей вооружиться пикой. Но я за эти дни несколько повзрослел и потому сам встретил ее без кивера. Мой замысел, еще весьма туманный, сводился к массированному обстрелу Щальевых плодами розы-рогозы. В середине августа на ней сплошь висели зеленые и бежевые шарики до трех сантиметров в диаметре, немного сплюснутые и с хохолком на конце. Пущенные меткой рукой, они били очень чувствительно, особенно если в лицо, хотя, конечно, в ударной силе не могли сравниться с камнями. Наше явное численное превосходство, безусловно, вынудит Щальевых прятаться на передней линии своего участка, за рогозой, плоды которой, несомненно, и пойдут в ход. Стало быть, моей целью было создание такого огневого перевеса, который совершенно подавил бы противника за укрытием и вынудил его к бегству.
С одной стороны, эта задача автоматически решалась большей численностью нашего воинства: двум хорошим стрелкам мы могли противопоставить трех хороших (Юля, Миша, Саша) и двух плохих (Света и я). Но технология стрельбы шиповником такова, что каждый плодик надо вначале сорвать с куста, да еще (желательно) оборвать мешающий хохолок; в результате боец тратит много времени зря, оставаясь между тем на дороге - вне прикрытия и под чужим огнем. С другой стороны, наша армия была обременена бесполезной мелюзгой: Таткой, Аленой и еще теми младенцами, которых обещала привести Татка. Никакого толку в сражении от них, разумеется, быть не могло. И вот я решил обратить нужду в добродетель и записать их в тыловые работники: пусть бегают по Линии, рвут отовсюду рогозу в свои панамки, чистят от хохолков и доставляют бойцам. В результате последние смогут вести непрерывный и подавляющий огонь.
Ровно к десяти часам утра, с чисто армейской точностью, подъехало союзное воинство. Я вкратце объяснил им план, принятый с глубоким почтением, и для начала предложил несколько раз, улюлюкая и свистя, проехать мимо участка Щальевых, вызывая их на сражение, мелюзге же пока стоять у нашего мостика, набирая рогозу в шапки. Щальевы, впрочем, и без того почувствовали неладное: укрывшись в полутораметровых дебрях своей рогозы, они метко пускали шарики в пролетающих велосипедистов. Улюлюкать, стало быть, не потребовалось; мы соскочили с велосипедов у нашего мостика и повели пешее наступление в следующем порядке: Юля и Миша, как самый боеспособный элемент, обеспечивали правый фланг, дальний и не имеющий прикрытия; Саша, я и Света заняли левый фланг; Алена, Татка и еще один младенец мужеска пола, соблазнившийся военными лаврами, гурьбой семенили сзади, волоча боевые припасы.
В рогозе у Щальевых было два прогала: малый на нашем правом фланге - мостик для пешеходов, и большой на левом, куда заезжала их машина. Один из них удерживала Лена, другой - Ольга. Воспользовавшись передышкой, когда мы на велосипедах вернулись к себе, они, конечно, успели набрать небольшой боекомплект и теперь встретили нас ураганным и весьма метким огнем поверх рогозы. Кому-то из Солдатовых больно подбили глаз. Но мы, согласно диспозиции, заняли места на флангах и развернули перекрестный обстрел: когда Лене или Оле казалось, что они прикрыты с нашей стороны, их метко поражали Солдатовы, когда же они прятались от Солдатовых, то подставлялись нам. Младенцы с великой опасностью для жизни сновали под огнем, разнося боеприпасы, поэтому наша артиллерия не смолкала ни на минуту.
Щальевым же становилось все хуже, ибо их наскоро собранный метательный материал быстро подошел к концу. Они уже начисто обдергали всю рогозу вокруг себя и даже подбирали наши снаряды; залпы с той стороны гремели все реже. Теперь Саша, Миша и Юля перешли к снайперской стрельбе: они выжидали, пока неприятель высунется для очередного броска, и тут поражали его в лицо с разных сторон. Наконец положение сестер сделалось вовсе невыносимым, но они не были бы Щальевыми, если бы не решились на отчаянный шаг: выдернув себе по крапивине, они внезапно выскочили из-за укрытия и с громким криком бросились врукопашную.
Всякий человек непременно судит по себе, и я, конечно, не мог предвидеть такой сумасшедшей вылазки. Среди младенцев, исправно подносящих снаряды, возникла паника; мы со Светой также осадили назад. Но теперь моего руководства, по счастью, уже и не требовалось: Саша, Миша и Юля, томительно дожидавшиеся возможности почесать кулаки, с воем ринулись им навстречу, отобрали крапивины и сцепились в ближнем бою. Мы со Светой растерянно бегали рядом, ища, кому бы подсобить. Но боевая выучка наших гвардейцев, работавших всеми четырьмя конечностями, не нуждалась в нашей поддержке. Под градом увесистых тумаков обе сестры обратились в бегство; Саша, Миша и Юля на их плечах ворвались в расположение неприятеля, где, привлеченная шумом, на нас с крыльца изумленно глядела бабка Щальева.
"Назад!" - истошно завопил я, возвращая ребят на дорогу. "Я вам покажу, мерзавки!" - орала бабка Оле и Лене, вихрем пролетевшим мимо нее. Они, наверно, убежали прятаться в канаву. "Победа!" - кричали Солдатовы. И мы в лучезарном настроении вернулись обратно к нашему мостику. В сущности, мы почти не пострадали: сестры, взятые в вилку, не имели ни времени, ни возможности целиться как следует. С нашей же стороны было много метких выстрелов, хотя лично мы со Светой навряд ли могли хвалиться. Тем не менее, наш "фоновый" огонь отвлекал Щальевых и действовал им на нервы.
С этого дня и до конца лета обе сестры словно в воду канули. Известно лишь, что после сражения их опять сильно драли. Конечно, я далек от мысли, будто они испугались нас в такой мере, что наглухо заперлись дома. Скорее, их бабка, зная неугомонный характер внучек и всерьез боявшаяся осложнений с соседями, попросту велела родителям забрать их раньше срока в Москву, что и было сделано.
|