Вторая астроплощадка

Автор: Михаил Глебов, июль 2003

Поскольку всякий человек, находящийся в стрессовой ситуации, если не погиб сразу, то неизбежно адаптируется, воспринимает свои несчастья легче, и у него даже появляется энергия на отдельные мелкие инициативы, - то и я, по мере движения темных лет, все более приходил в себя, что хорошо заметно как по возникновению новых увлечений, так и особенно по степени дачной активности. Что касается увлечений, 1972 и 1973 годы были совсем бесплодны, а в 1974-м пробудился интерес к истории, да еще я развернул производство диафильмов; о том и другом мы поговорим в следующих главах.

Активность в летние сезоны также шла по нарастающей: 1972-й прошел, так сказать, в постельном режиме, в 1973-м возникла астроплощадка, а следующий 1974-й, помимо щекотного интереса к Светке, украсился двумя крупными начинаниями: астроплощадкой номер два и чисткой рогозы. Говорят за себя и сроки пробуждения моей инициативности, показывающие, насколько быстро я успевал отдохнуть от школьного стресса. В 1972-м робкие замыслы новой плотины пробились лишь в самом конце августа; в 1973-м астроплощадка возводилась в июле; а в 1974-м активная возня началась уже вскоре после приезда на дачу. Причем "эротический" аспект нашего общения со Светой, несомненно, послужил для меня стимулирующим фактором.

Василий Ефанов. "Надвигается гроза", 1974
Как раз тот самый год...

Лето 1974 года, как и почти все летние сезоны того десятилетия, выдалось долгим и жарким, причем засушливые недели перемежались грозами и обильными ливнями. Тогда из-за помрачневшего леса надвигалась иссиня-черная туча, ласточки испуганно метались над землей, дед прекращал каркать и запирал окно на задвижку, я опрометью носился по саду, подбирая разбросанный инвентарь; между тем передовые черные облака клубились уже над самой головой; порывами налетал внезапно холодный ветер, становился сильнее, с тревожным шелестом клонились высокие деревья и особенно тополь у крана; от соседей улетал целлофановый пакет и, словно буревестник, кружился над садом; я между тем успевал захлопнуть дверь сарая и под первыми крупными каплями летел, не касаясь земли, домой. А передовой клубящийся фронт уже застилал восточный конец горизонта, отблески дальнего света меркли, и с плоского мышино-серого неба разверзались потоки ливня. Я взбегал под гремящую крышу мансарды смотреть, как ветер несет дождевые волны, выкручивает кроны яблонь, как с треском отваливается сук на участке Кулигиных, как хвостом вперед проносит ворону, а она истошно каркает и ничего не может сделать.

И так проходит час, и другой; ветер понемногу стихает, воздух становится прозрачнее, дождевые полосы разлинованы теперь почти отвесно, поверхность сада мерцает желтоватыми лужами, и желтые грязевые потоки громко бурлят в придорожных кюветах. Небо на западе светлеет, мышиная пелена разрывается белесыми лоскутьями, они становятся все тоньше и легче, вот уже проглянула блеклая синева, половодье в канавах достигает своего пика, но дождь становится моросящим, и я, нацепив сапоги и прикрывшись зонтом, бегу по размытому щебню Линии к Большой дренажной канаве, которая, затопив и пригнув донные травы, могучим потоком штурмует узость бетонной трубы и с плеском вырывается на другой стороне. На прибрежных ивах висят клочья травы, вниз по течению уплывает яблоневый сук, пустые бутылки и даже цветочный куст с размытой гряды. Дождь между тем незаметно кончается, первые лучики солнца искрятся в мокрой траве, вот уже зачирикал какой-то воробей, и Света в вязаном свитере оказывается рядом:
- Ух ты, как затопило! А пойдем в поле ручей смотреть!

И мы бежим по мостику через полный окоп в калитку, шлепаем по размытой грязной тропинке, и за опушкой перед нами открывается широкий разлив: вся ложбина вдоль русла затоплена, кочками высятся ивовые кусты, и мелкая желтая рябь выдает главный фарватер. На той стороне растерянно топчутся несколько дачников, в недобрый час приехавших по железной дороге. Среди них мы внезапно видим Светкиного отца, который отчего-то оставил машину в Москве. Задумчиво посмотрев на свои городские ботинки, он сворачивает вдоль русла к задней калитке своего сада и теперь будет дубасить в нее, пока домашние не услышат и не откроют. И мы по чавкающим луговым кочкам торопимся назад; вечернее солнце между тем уже пригревает спину, и над поселком стелется прозрачная дымка. Но сегодня в саду уже ничего делать нельзя: почва должна хоть немного провянуть за ночь.

Обстоятельства сложились таким образом, что каникулы 1974 года и для меня, и для Светы были последними, которые мы провели на даче "от звонка до звонка". Едва приехав, я вспомнил о прошлогодней астроплощадке и захотел ее возобновить. Но за истекший год я сильно вырос, соответственно поменялась и моя психология. Старое укромное место, отгороженное от родительских глаз бурьяном и малинниками, потеряло для меня свою прелесть, ибо я более не хотел прятаться. Откуда-то из глубины сознания проклевывалась мысль о своей взрослости и - до некоторой степени - равноценности родителям, мнению которых можно противостоять и разворачивать по-своему даже крупные садовые дела. И тогда само собой выяснилось, что с прежней позиции звезды наблюдать неудобно, что там мешают деревья, Кукинский дом и пр. Родители, поставленные перед этим фактом, дали согласие на поиск места для новой астроплощадки, которое было выбрано назади сада, около памятной всем "водоносной шахты" 1971 года.

Если тылы сада с правой стороны в 1968-69 году были реконструированы до неузнаваемости и превратились в хозчасть, то левая сторона, оставленная без внимания, медленно пустела и вырождалась. Изначально вдоль задней границы там тянулись два мощных сдвоенных ряда так называемой "задней малины" - ровесницы нашего участка; уже к 1971 году, когда строилась "шахта", эти 15-летние посадки, лишенные благодетельной Ольгиной обработки и почти не подновляемые, наполовину выродились, а к описываемому времени вместо плотных рядов из земли там и здесь торчали куцые клочья выродившейся малины, которая почти не давала ягод. Над этой пустошью отец протянул бельевые веревки, которые сходились от сарая к столбу, врытому возле Кулигинской границы.

Перед Задней малиной до 1968 года сидели густые ряды черной смородины, но они заболели "махровостью" и были вырублены Валентиной. На освободившемся месте она устроила два длинных земляничных гребня, но поскольку сама умерла, а родители недобро смотрели на все сделанное ею, то и земляника тут скоро выродилась. В результате от задней границы и до ближайшего ряда яблонь раскинулся шестиметровый пустырь; он начинался слева от границы с Кулигиными и доходил справа до сарая.

Поперек этой пустынной зоны тянулась заросшая одуванчиками ложбина - наша со Светой дорога к водоносной шахте 1971 года. Я ради удобства работ решил воспользоваться ею. Мы быстро выскребли ее от травы и вновь засыпали песком, но не до конца, а лишь наполовину, ибо я решил воздвигнуть площадку в самой середине пустыря, где удаленность деревьев давала максимальный обзор. Но почва здесь была такой бугристой и пронизанной черными корнями малины, что я вооружился лопатой и попросту срезал слой не меньше 10 сантиметров. Получился прямоугольный поддон размерами 1,5 х 2 метра, в котором после сильных ливней обычно собиралась вода. Дно мы густо засыпали песком, по краям установили несколько лавочек, в том числе и прошлогодние, доставленные с прежнего места. По средней оси ближе к северу встал мой штатив, а чуть южнее расположились солнечные часы, я даже хотел вместо колышков для каждого часа посадить одуванчики.

Кажется невероятным, что астроплощадка не имела ни забора вокруг, ни шлагбаума при входе. Я как бы вышел из подполья на открытое место и стал твердой ногой рядом с хозчастью: "Здесь будет город заложен назло надменному соседу". В сущности, это был вызов - факт, не понимавшийся тогда ни мной, ни родителями. Здесь просматривается явная аналогия с тем, как года за два до того мне надоело прятаться от деда под кроватью, и тогда я вышел ему навстречу "с открытым забралом" и отнял у него палку. Но там противостояние было примитивным, чисто физическим; здесь же я впервые потребовал учитывать мое мнение в садовых делах: этот участок принадлежит мне в той же степени, что и родителям, поэтому я больше не позволю игнорировать свои взгляды под предлогом малолетства. И, надо сказать, родители смутно почувствовали изменение баланса сил и изменили тактику, перейдя от решительного охаивания всех моих начинаний к нудному брюзжанию и саботажу.

Новая астроплощадка, в точности как и прошлогодняя, практически не использовалась для дела. Ибо к этому времени мой интерес к звездам угас уже до такой степени, что сама возня с ними набила оскомину, а нахлынувшее увлечение историей позволило мне объявить своим "главным хобби" уже ее. Правда, время от времени я зарисовывал солнечные пятна и хвастался перед Светой и ее родителями; кажется, был даже случай, когда они явились к нам в обсерваторию и лично смотрели эти пятна. Другой научной работы здесь не велось, и даже хозяйственных улучшений мы никаких не делали, ибо через неделю-другую я развернул свою первую в жизни "операцию" общесадовой значимости, а именно - через семь лет после Ольги отважился на чистку розы-рогозы.

Осенью астроплощадка была заброшена и более не возобновлялась, а в октябре 1975 года весь этот пустынный угол сада был перекопан мною под главный огород.