Глава 6. Вера (4)

385. Здесь я приведу несколько сообщений из своего опыта, первое из которых - вот это:

Как-то раз ангел сказал мне:

- Ты хочешь ясно представлять себе, что такое вера и милосердие, а также что такое вера отделенная от милосердия, и что такое вера соединенная с милосердием; я дам тебе наглядное объяснение.

- Пожалуйста, объясни, - ответил я.

- Вместо веры и милосердия, - сказал он, - думай о свете и тепле, и тебе будет ясно. Вера в своей сущности есть истина, принадлежащая мудрости, а милосердие в своей сущности есть склонность, принадлежащая любви. В небесах истина, принадлежащая мудрости, - это свет, а склонность, принадлежащая любви, - это тепло. Свет и тепло, в которых живут ангелы, по существу именно такие, и не какие-то иные. Отсюда ты можешь ясно видеть, что представляет собой вера, отделенная от милосердия, и что собой представляет вера, соединенная с милосердием. Вера, отделенная от милосердия, подобна свету зимой, а вера, соединенная с милосердием, подобна свету весной. Зимний свет лишен тепла и сопровождается холодом; он обрывает всю листву с деревьев, уничтожает траву, делает землю твердой и замораживает воду. А от весеннего света, соединенного с теплом, растут деревья, давая сначала листья, затем цветы, и наконец, плоды; он открывает и делает мягкой землю, дабы рождала траву, деревья, цветы и кусты, а также растапливает лед, чтобы из родников полилась вода.

В точности то же самое с верой и милосердием: от веры, разлученной с милосердием, все вокруг вымирает, а от веры, соединенной с милосердием, все оживает. Как происходит это оживание, да и вымирание тоже, на самом деле можно увидеть в нашем духовном мире, потому что здесь вера - это свет, а милосердие - это тепло. Поэтому где вера объединена с милосердием, там парки, цветники и кустистые аллеи, и тем красивее, чем ближе они объединены. Но там, где вера отделена от милосердия, даже трава не растет; и любой клочок зелени состоит лишь из терновника да колючек.

Неподалеку находились несколько Церковников, которых ангел называл верующими в оправдание и освящение человека одной верой, а также мастерами таинств. Мы пересказали им все это и показали наглядно, чтобы они могли видеть, что это действительно так. Когда же мы спросили, не так ли это, они отвернулись от нас и сказали: "Мы не слышим". Но мы крикнули им: "Тогда послушайте еще раз!" Однако они, закрыв руками уши, закричали: "Мы не хотим слушать!"

Затем мы с ангелом говорили о вере самой по себе, и я сказал, что мне на собственном опыте дано было узнать, что вера такого рода подобна зимнему свету. Я рассказал ему, как несколько лет назад через меня проходили духи, у которых была вера разных видов, и как только ко мне приближался тот, у кого вера была отделена от милосердия, такой холод пронизывал мои ноги, а затем добирался постепенно до поясницы и, в конце концов, до груди, что я уже не чаял ничего, кроме того, что вот-вот всякая жизнь во мне угаснет. Так бы и случилось, если бы Господь не изгнал этих духов и не освободил меня.

Мне казалось удивительным, что духи эти сами не чувствуют того холода, которым они наполняют. Поэтому я сравнил их с рыбами подо льдом, потому что они тоже не чувствуют никакого холода, поскольку их жизнь, а значит, и природа так холодны по сущности. Тогда я понял, что такой холод распространяется от обманчивого света их веры, как от болотистых и сернистых почв зимой после заката. Тот, кто странствовал, видел этот обманчивый, холодный свет.

Их можно сравнить с айсбергами, сорванными со своих мест на арктических землях и плавающими туда-сюда по океану. Я слышал, что при приближении к ним, как говорят, вся команда корабля дрожит от холода. Общества тех духов, чья вера отделена от милосердия, можно поэтому уподобить тем айсбергам, и если угодно, можете их так и называть.

Из Слова хорошо известно, что вера без милосердия мертва; но я скажу, почему она умирает. Она умирает от холода, который убивает веру, как птицу - суровая зима. Сначала она лишается зрения, потом способности летать; наконец, дыхание ее останавливается, и она сваливается с ветки головой вниз в снежную могилу.

386. Второй опыт.

Проснувшись однажды утром, я увидел двух ангелов, сходящих с небес, один с юга, другой с востока; оба они были на колесницах, запряженных белыми лошадьми. Колесница, в которой ехал ангел с юга небес, сверкала, как серебряная, а та, в которой ехал ангел с востока небес, блестела, как золотая; поводья же, которые они держали в руках, сияли будто пламенным отсветом зари. Вот как эти два ангела показались мне издали; но когда они приблизились, оказалось, что они вовсе не в колесницах, а в образе ангелов, то есть в образе людей. Тот, что прибыл с востока небес, был одет в блестящий пурпурный наряд; а тот, что прибыл с юга небес - в фиолетовый. Когда ангелы спустились в нижние области под небесами, они бросились друг другу навстречу, будто состязаясь, кто придет первым, обнялись и расцеловались.

Мне было сказано, что эти два ангела были на протяжении своей жизни в мире очень близкими друзьями, однако теперь один живет в восточных небесах, а другой - в южных. В восточных небесах живут те, кто обладает любовью от Господа, а в южных небесах - те, кто обладает мудростью от Господа. После того как они некоторое время говорили о великолепии их небес, разговор зашел вот о чем: состоит ли сущность небес в любви, или же она в мудрости. Они тут же согласились, что одна зависит от другой, но заспорили, которая из них служит источником другой.

Ангел из небес мудрости спросил другого: "Что такое любовь?" Тот ответил, что любовь, исходящая от Господа как солнца, - это тепло, дающее жизнь ангелам и людям, которое поэтому составляет Бытие их жизни; а то, что исходит от любви, называется склонностями, которые и дают начало восприятиям, а значит, и мыслям. "Отсюда вытекает следствие, что мудрость имеет своим началом любовь, а значит, мысль имеет своим источником склонность, принадлежащую этой любви. Из рассмотрения в надлежащей последовательности, из чего что происходит, можно понять, что мысль - это не что иное, как форма, которую принимает склонность. Это неизвестно, потому что мысли находятся под воздействием света, а склонности - под воздействие тепла, поэтому люди размышляют о мыслях, а не о склонностях.

Что мысль есть форма, принимаемая склонностью, принадлежащей той или иной любви, можно пояснить на примере речи, которая является не чем иным, как формой звука; одинаково в них то, что звук соответствует склонности, а речь - мысли, поэтому склонность создает звук, а мысль расчленяет его на слова. Это становится очевидно, если сказать: "Уберите из речи звук - что останется тогда от речи? Уберите подобным же образом из мысли склонность - что останется от мысли?" Итак, отсюда ясно, что вся мудрость состоит в любви, а следовательно, сущность небес - любовь, а ее проявление - это мудрость; или, что то же самое, небеса произошли от Божественной любви, и начали существовать по Божественной любви посредством Божественной мудрости. Поэтому, как я сказал перед этим, одно зависит от другого".

В это время со мной был только что прибывший дух, который, услышав это, спросил, не то же ли с милосердием и верой, ведь милосердие принадлежит склонности, а вера - мысли.

"Да, совершенно то же самое, - ответил ангел. - Вера - не что иное, как форма милосердия, точно так же, как речь - форма звука. Милосердие так же образует веру, как звук - речь. Мы в небесах знаем, как это происходит, однако у меня нет времени сейчас это объяснять. Под верой, - добавил он, - я подразумеваю духовную веру, в которую жизнь и дух приходят исключительно от Господа посредством милосердия, ибо оно - духовно, и служит тем средством, с помощью которого приобретают веру. Поэтому вера без милосердия - это чисто природная вера, а такая вера безжизненна; кроме того, она соединяется с природной склонностью, а это не что иное, как похоть.

Ангелы говорили на эту тему духовно, а духовная речь включает тысячи вещей, недоступных выражению средствами природной речи, и, что довольно удивительно, понятия природного мышления тоже не могут вместить их. Поговорив на эти две темы, ангелы расстались, а когда они возвращались каждый в свои небеса, вокруг их голов появились звезды; когда же они оказались на некотором удалении от меня, я увидел их в колесницах, как вначале.

387. Третий опыт.

Когда те два ангела скрылись из вида, я заметил справа сад, в котором росли маслины, смоковницы, лавры и пальмы, посаженые в порядке своих соответствий. Взглянув в этом направлении, я увидел ангелов и духов, которые гуляли, беседуя, среди деревьев. При этом один из ангельских духов обернулся и увидел меня. (Ангельскими духами называют тех в мире духов, кто приготавливается в небеса.) Он вышел ко мне из сада, и сказал: "Хочешь пойти со мной в наш парк? Ты увидишь и услышишь нечто удивительное!"

Я пошел за ним, и тогда он сказал мне: "Все те, кого ты видишь (а их было много), обладают любовью к истине, а значит, пребывают в свете мудрости. А еще здесь есть дворец, который мы называет Храмом Мудрости; но он невидим никому из тех, кто думает, что он очень мудр, тем более тому, кто думает, что он мудр в достаточной степени, и уж конечно тому, кто думает, что он мудр благодаря самому себе. Это потому, что у таких людей нет любви к подлинной мудрости, которая позволяла бы им принимать небесный свет. Подлинная мудрость - это когда человек видит в небесном свете, что все воспринимаемое его знанием, умом и мудростью, по сравнению со всем остальным - как капля воды по сравнению с океаном, следовательно, на самом деле - ничто. В этом парке каждый, кто благодаря постижению и зрению признается себе, что его мудрость относительно мала, может видеть Храм Мудрости. Ибо его можно видеть только благодаря внутреннему свету разума, а не внешнему, который лишен внутреннего".

И вот, поскольку я часто думал об этом, и знание, затем постижение и, наконец, внутренний свет привели меня к признанию того, что мудрость человека так скудна, храм вдруг открылся мне. Его вид был изумителен. Он возносился высоко над землей, четырехугольный, с хрустальными стенами, крышей из полупрозрачной яшмы с изящными сводами и основанием из различных драгоценных камней. Ступени, ведущие к нему, были из полированного гипса, а по бокам ступеней стояли статуи львов с детенышами. На мой вопрос, можно ли мне войти, мне ответили, что можно. Тогда я поднялся, и когда попал внутрь, увидел нечто вроде херувимов, которые летали под самой крышей, но затем быстро исчезли. Пол, по которому я шел, был сделан из кедровых досок, а весь храм с его прозрачной крышей и стенами был построен так, чтобы свет играл в нем.

Со мной вместе вошел ангельский дух, и я пересказал ему, что я слышал от тех двух ангелов о любви и мудрости, и о милосердии и вере. На это он сказал: "Разве они не говорили о третьем?" "О чем третьем?" - спросил я.

"Это благо пользы", - ответил он. "Любовь и мудрость без блага пользы - ничто; это только отвлеченные умственные понятия, которые осуществляются только тогда, когда употребляются для пользы. Любовь, мудрость и польза составляют нераздельную троицу. Если их разделить, каждая превратится в ничто. Любовь - ничто без мудрости, но в мудрости она приобретает форму в соответствии с какой-либо задачей; а задача, для которой она оформляется, и есть польза. Поэтому, когда любовь с помощью мудрости находит применение, тогда она действительно существует, потому что осуществляется на деле. Эти три в точности подобны цели, средствам и произведенному действию; цель - ничто, если с помощью средств не осуществлена в произведенном действии. Уберите одно из этих трех, и все развалится на куски, будто ничего и не было.

То же самое и с милосердием, верой и делами. Милосердие без веры - ничто, вера без милосердия тоже, а вера и милосердие - ничто без дел; но в делах они уже составляют нечто, и природа этого нечто определяется той пользой, которой служат эти дела. То же самое и со склонностью, мыслью и поступком; и то же самое с волей, разумом и деятельностью. Ведь воля без разума - как глаз без зрения, а то и другое без деятельности - как дух без тела. Истину сказанного можно ясно видеть в этом храме, ибо свет здесь у нас - это тот свет, который освещает внутренние области духа.

Геометрия тоже доказывает, что ничто не бывает законченным и совершенным, если оно не тройственно. Ведь прямая - ничто, пока не станет [плоской] фигурой, а фигура - ничто, пока не станет телом. Поэтому одно должно дополняться другим, чтобы возможно было им существовать; и их существование начинается совместно в третьем. Точно так же, как в этом случае, и у каждого отдельного создания; оно достигает своей конечной цели в третьем элементе. Вот почему в Слове "три" означает "полностью" и "окончательно". В свете этого я не могу не удивляться некоторым людям, которые исповедуют веру в одну веру, или в одно милосердие, или в одни дела, тогда как в действительности одно без другого - ничто, и то же самое одно с другим без третьего".

Но тогда я задал вопрос: "Не может ли человек, имея веру и милосердие, не делать дел? Может ли он любить нечто и думать об этом, однако не делать этого?" Ангельский дух ответил мне: "Это невозможно, разве только в отвлеченных мысленных представлениях; на самом деле так не происходит. Все равно он будет стремиться и хотеть сделать это; желание, или стремление, уже и есть само в себе действие, потому что это - постоянное побуждение действовать, которое становится действием, когда овеществляется, будучи направлено на определенный объект. Поэтому стремление и желание, как внутреннее действие, рассматривается каждым мудрым человеком (поскольку рассматривается и Богом) точно так же, как если бы это было внешнее действие - в том случае, если не воздерживаются от действия, когда для него представляется удобный случай".

388. Четвертый опыт.

Я беседовал с некоторыми из упомянутых в Откровении под именем дракона, и один из них сказал: "Пойдем со мной, и я покажу тебе, что услаждает наши глаза и сердца".

Он повел меня через темный лес на гору, с которой я мог видеть удовольствия драконов. Я увидел амфитеатр, построенный в виде арены, по окружности которой ярусами возвышались скамьи, на которых сидели зрители. Сидевшие на нижних скамьях казались мне издали сатирами и приапами; на некоторых была одежда, прикрывавшая интимные части тела, на некоторых - не было, они были совершенно голы. На скамейках повыше них сидели прелюбодеи и проститутки, это я понял по их телодвижениям.

Затем дракон сказал мне: "Сейчас ты увидишь наши забавы". Я увидел, как на арену выпустили кого-то вроде телят, баранов, овец, козлят и ягнят; и когда их выпустили, открылись ворота, внутрь бросились звери, подобные молодым львам, пантерам, тиграм и волкам. Они яростно накинулись на скотину, разодрали ее в клочья и забили насмерть. После этой кровавой бойни сатиры посыпали песком место, где произошло убийство.

Затем дракон сказал мне: "Вот такие забавы тешат наш дух". "Прочь, демон! - ответил я. - Ты увидишь немного погодя, как этот амфитеатр превратится в море огня и серы". Он рассмеялся над этим и удалился. Впоследствии я стал задумываться, почему Господь дозволяет такое. И вот какой ответ пришелся мне по сердцу: это дозволено, пока те люди находятся в мире духов; когда же в этом мире время их подходит к концу, такие театральные сцены превращаются в адские муки.

Все, что я видел, было плодом воображения драконов. То есть это были не настоящие телята, бараны, овцы, козлята и ягнята, но в такой форме они представляли подлинные виды добра и истины Церкви, которые они ненавидели. Львы, пантеры, тигры и волки были формами, которые принимали желания людей, выглядевших сатирами и приапами. Не имевшие одежды на интимных частях тела, - это были те, кто думал, что Богу не видно зло; одетые же были те, кто думал, что оно видно, но не приводит к проклятию того, у кого есть вера. Прелюбодеями и проститутками были те, которые искажали истины Слова, ибо прелюбодейство означает искажение истины. В духовном мире на расстоянии все выглядит как то, чему оно соответствует, и когда оно принимает такую видимую форму, то называется изображением духовных предметов в форме объектов, подобных предметам природного мира.

Позже я увидел, как они вышли из леса, дракон и окружавшие его сатиры и приапы со слугами и работниками - прелюбодеями и проститутками, идущим вслед за ними. Колонна, которую они образовали, росла по мере продвижения вперед, и вскоре я услышал, что они обсуждали.

Они говорили о том, что на лугу видели стадо овец с ягнятами, а это было знаком, что недалеко был один из городов Иерусалима, где милосердие было главным качеством. "Пойдем, - говорили они, - захватим этот город, прогоним жителей и разграбим их добро". Однако когда они подступились, оказалось, что город окружен стеной, и ангелы на стене охраняют его. Тогда они сказали: "Возьмем его хитростью. Пошлем к ним кого-нибудь, кто силен в софистике и может черное выдать за белое, а белое - за черное, и все что угодно приукрасить как надо".

Они нашли того, кто был знатоком метафизики и умел превратить настоящие понятия в терминологические, скрыть факты под внешностью слов и благодаря этому упорхнуть, подобно соколу с добычей под крыльями. Ему сказали, чтобы передал людям в городе, что они одной веры и чтобы те впустили их внутрь. Он подошел к воротам и постучал, и когда ему открыли, сказал, что хочет поговорить с самым мудрым в городе. Его впустили и проводили к некоему человеку, к которому он обратился со следующими словами: "Мои собратья за стенами города просят их принять. Они - ваши единоверцы, потому что и мы и вы считаем веру и милосердие двумя сущностными составляющими религии. Одно только различие есть у нас, что вы первым ставите милосердие и от него производите веру, а мы ставим первой веру, а от нее производим милосердие. Какая разница, что первое, если мы верим и в то, и в другое?"

Мудрый горожанин ответил: "Давайте обсудим этот предмет не между собой, а в присутствии многих слушателей, которые будут судить и решать. Иначе мы не придем ни к какому решению". Поэтому собрали еще людей, к которым посланник дракона обратился с теми же словами.

После этого мудрый горожанин держал такой ответ: "Ты сказал, что безразлично, милосердие или вера рассматривается как главный предмет в Церкви, поскольку мы согласились, что и то и другое составляет Церковь и ее религию. Тем не менее различие есть, как между предыдущим и последующим, причиной и следствием, изначальным и посредствующим, сущностным и явленным. Я пользуюсь такими терминами, видя, что ты знаток метафизики, которую мы называем просто софистикой, а некоторые называют волшебными формулами. Однако давайте оставим эти термины. Различие, как между тем, что вверху, и тем, что внизу. Или, точнее, если вы мне верите, таково различие между умами тех, кто в этом мире живет в более высоких областях, и тех, кто в более низких. Ибо главное составляет голову и грудь, а производное от него - ноги и ступни. Но сначала давайте договоримся об определениях милосердия и веры. Милосердие есть склонность любви к добрым делам для ближнего ради Бога, спасения и вечной жизни; а вера есть мышление в надежде на Бога, спасение и вечную жизнь.

Но посланник сказал: "Я согласен, что таково определение веры, и согласен, что милосердие есть та склонность ради Бога, потому что ради Его Заповедей, однако не ради спасения и вечной жизни". После такого частичного согласия и частичного несогласия мудрый горожанин сказал: "Разве не склонность или любовь к чему-либо является главной, и не происходит ли мысль от нее?" Посланник дракона сказал: "С этим я не согласен".

На это последовал вопрос: "Ты не можешь отрицать этого. Каждый думает вследствие какой-либо любви; убери эту любовь - будет ли он думать вообще? Это все равно, что убрать звук из речи; если ты лишишь ее звука, разве ты сможешь что-нибудь сказать? Звук - тоже следствие той или иной любви, а речь - мысли, ведь любовь производит звук, а мысль облекает ее словами. Это как пламя и свет; если убрать пламя, не погаснет ли и свет? То же самое и с милосердием, потому что оно - порождение любви, и с верой, потому что она - порождение мысли. Неужели и теперь тебе не понятно, что главное крайне важно для производного, как пламя для света? Отсюда очевидно, что если не поставить главное первым, то и второго не получится. Поэтому если ты поставишь веру, которая на втором месте, на первое, то на небесах ты непременно окажешься в перевернутом виде, ногами вверх и головой вниз, или вроде клоуна, который ходит вверх ногами на руках. Если таким ты будешь выглядеть на небесах, то на что же будут похожи твои добрые дела, которые есть милосердие в действии? Они могут быть только чем-то вроде того, что этот клоун выделывает своими ногами, поскольку не может сделать руками. Вот поэтому-то твое милосердие скорее природное, нежели духовное, ведь оно - вверх ногами".

Посланник понял это, потому что каждый дьявол может понять истину, когда слышит ее; но он не может сохранить ее в памяти, так как его склонность ко злу, то есть, по существу, вожделение плоти по возвращении изгоняет мысли об истине. Вслед за этим мудрый горожанин подробно показал, какова сущность веры, когда ее принимают за главное, а именно, что она чисто природна, это - убеждение, лишенное какой бы то ни было духовной жизни, а значит, вообще не вера. "Я бы даже сказал, что в вашей вере не больше духовности, чем в мыслях о Монгольской империи, о ее алмазной копи и о сокровищнице двора ее императора." Услышав это, человек дракона в гневе удалился и рассказал обо всем своим товарищам за стенами города. Когда те услышали, что, как было сказано, милосердие есть склонность любви к добрым делам для ближнего ради Бога, спасения и вечной жизни, они закричали: "Это ложь!", а сам дракон воскликнул: "Какое злодеяние! Да разве те дела милосердия, что делаются ради спасения и вечной жизни, не являются стремлением к заслуге?"

Тогда они стали договариваться между собой: "Давайте соберем побольше наших людей и осадим город, дабы эти образцы милосердия удалились вон". Однако как только они сделали такую попытку, внезапная вспышка огня с небес истребила их. Но этот огонь с небес был лишь проявлением их гнева и ненависти, направленных против людей того города, которые сбросили веру с первого места на второе, или, точнее, на более низкое место относительно милосердия, заявив, что это не вера. А показалось, что их истребил огонь потому, что ад разверзся у них под ногами и поглотил их. Подобные события происходили во многих местах в день Последнего Суда; об этом же говорится и в следующем отрывке из Откровения:

Дракон выйдет обольщать народы со всех четырех сторон земли, чтобы собрать их на войну; и вышли они на поверхность земли, и окружили стан святых и возлюбленный город. И ниспал огонь от Бога с небес и пожрал их. Откр. 20:8,9.

389. Пятый опыт.

Мне довелось однажды видеть документ, посланный с небес одному обществу в мире духов, в котором было два главных Церковника со свитой каноников и пресвитеров. В документе содержался призыв признать Господа Иисуса Христа Богом небес и земли, как Он учил (Мф. 28:18), и отказаться от учения, что вера оправдывает без дел закона, как от ошибочного. Многие люди читали и переписывали этот документ, а о его содержании многие из них разумно рассуждали и беседовали. Однако, приняв его, сказали друг другу: "Послушаем мнения наших руководителей".

Они выслушали их, но высказались против документа и отвергли его. Оказалось, что руководители этого общества были жестокосердны из-за лжи, которой они набрались, живя в прежнем мире. Поэтому, после краткого совещания, они отправили документ назад в те небеса, откуда он был прислан. Когда это было сделано, большинство мирян, поворчав немного, отказались от своего прежнего признания, и тогда свет их суждений на духовные темы - тот, что раньше был ярким - вдруг потух. После повторного, но тщетного, предостережения я увидел, как это общество провалилось вниз, однако я не смог увидеть, как глубоко; но оно исчезло из поля зрения тех, кто поклонялся одному Господу, повернувшись спиной к оправданию одной верой.

Несколькими днями позже я увидел, наверное, до сотни поднявшихся с нижней земли, на которую провалилось это небольшое общество; они приблизились ко мне, и один из них сказал: "Послушай, какое необычное происшествие. Когда мы свалились вниз, я увидел нечто похожее на озеро, а немного погодя - сушу; затем, через некоторое время, небольшой городок, где многие нашли себе дом. На следующий день мы собрались обсудить, что нам делать. Многие говорили, что нужно обратиться к тем двум руководителям церкви и осторожно сделать им выговор за то, что послали документ обратно в те небеса, откуда он получен, потому что оттого-то все и случилось. Кроме того, они избрали несколько человек (тот, который говорил со мной, сказал, что он был одним из них), которые сходили к тем руководителям, где один из них, отличавшийся мудростью, обратился к ним следующим образом: "Мы думали, что превосходим других в обладании Церковью и религией, потому что, как нам говорили, у нас самый сильный свет Евангелия. Но кое-кому из нас было дано озарение с небес, и это озарение сопровождалось сознанием того, что в настоящее время в Христианском мире нет уже Церкви, потому что нет религии".

Руководители сказали: "Что ты такое говоришь? Как это нет Церкви, когда в ней есть Слово, Христос Спаситель в ней известен, и обряды совершаются?" Наш представитель ответил на это: "Все это - части Церкви, потому что они создают Церковь; но создают внутри, а не снаружи человека". Он продолжал: "Может ли быть Церковь там, где поклоняются трем Богам? Может ли быть Церковь там, где все учение построено на одном-единственном, да еще неправильно истолкованном, высказывании Павла, а значит, вовсе не на Слове? Может ли быть Церковь, когда не обращаются к Спасителю мира, который и есть Сам Бог Церкви? Кто может отрицать, что религия состоит в том, чтобы избегать зла и делать добро? Есть ли хоть одна религия, которая учит, что вера одна спасает, а не вместе с милосердием? Есть ли хоть одна религия, которая учит, что милосердие, проявляемое человеком - это лишь нравственное и гражданское милосердие? Кто же не видит, что такого рода милосердие не содержит ничего религиозного? Разве одна вера влечет за собой какое-либо действие или поступок, тогда как религия состоит в деятельности? И есть ли хоть один народ во всем мире, который не наделяет спасительной силой благо милосердия, то есть добрые дела? Да и вся религия заключается в добре, и вся Церковь заключается в обучении истинам, а при помощи истин, в обучении разного рода добру. Как чудесна была бы наша участь, если бы мы одобрили учение, составляющее суть того документа, что был послан нам с небес!"

Тогда руководители сказали: "Твоя критика метит слишком высоко. Вера в действии, то есть вера, которая полностью оправдывает и спасает, - это Церковь, так ведь? Вера в покое, то есть вера, которая идет дальше и приводит к совершенству, - это религия, так ведь? Вам следует уяснить это, дети мои". Но наш посланник сказал тогда: "Слушайте, отцы. В соответствии с вашим догматом, человек подобен деревянному чурбану в постижении веры в действии, так ведь? Можно ли оживить чурбан так, чтобы он стал Церковью? В соответствии с вашим замечанием, вера в покое есть продолжение и развитие веры в действии, так ведь? А если, как утверждает ваш догмат, вся спасающая сила сосредоточена в вере, и благо милосердия со стороны человека не дает ничего, то где же тогда религия?" Тогда прелаты сказали: "Друг мой, ты говоришь так, потому что не знаешь тайн оправдания одной верой; а кто незнаком с ними, тот внутренне не может знать пути к спасению. Твой путь - внешний, и годится лишь для простых людей. Иди этим путем, если хочешь. Но тебе следовало бы знать, что все добро - от Бога, и ничего в нем от человека, так что в духовных делах человек сам ничего достигнуть не может. Как же тогда может человек сам по себе делать добро, если это духовное добро?"

На это наш представитель отвечал с великим возмущением: "Я знаю о ваших тайнах оправдания больше, чем вы, и я скажу вам прямо, что я не увидел внутренне в ваших тайнах ничего, кроме призраков. Разве религия состоит не в том, чтобы признавать и любить Бога, а дьявола избегать и ненавидеть? Разве Бог не само добро, а дьявол не само зло? Есть ли хоть кто-нибудь в мире, кто обладает религией и не знает этого? Признавать и любить Бога - не значит ли делать добро, потому что оно Божье и от Бога, а избегать и ненавидеть дьявола - не значит ли не делать зла, потому что оно дьявольское и от дьявола? Или, если изложить это по-другому, разве ваша вера в действии, которую вы называете той верой, что полностью оправдывает и спасает, или, другими словами, ваше оправдание одной верой, учит вас делать какое-нибудь доброе дело, потому что оно Божье и от Бога, или избегать какого-нибудь зла, потому что оно дьявольское и от дьявола? Ничуть нет, поскольку вы полагаете, что ни в том, ни в другом спасения нет.

Что такое ваша вера в покое, которую вы называете той верой, что идет дальше и приводит к совершенству, как не то же самое, что и вера в действии? Как же можно ее совершенствовать, если вы исключаете всякое добро, которое делает человек как бы от себя, говоря в своих тайных учениях: "Как может спастись хоть кто-нибудь каким-то добром, сделанным им самим, когда спасение - это свободный дар?" Или: "Что доброе может сделать человек, иначе как с целью заслуги, притом что заслуги Христа совершенно достаточно? Поэтому делать добро для достижения спасения означало бы приписывать себе то, что принадлежит одному Христу, а также надеяться оправдать и спасти себя самому". Или: "Как может кто-то делать доброе дело, когда Святой Дух выполняет все без всякой помощи человека? Какой толк тогда от какого-то добра от человека сверх того, если все добро от человека по сути своей - вовсе не добро?"

Есть еще много других вопросов; так это и есть ваши тайны? Но, на мой взгляд, это только игра слов да уловки, придуманные, чтобы избавиться от добрых дел - добрых дел милосердия, и таким образом надежно утвердить ваше учение об одной вере. И делая это, вы считаете человека относительно веры и вообще относительно всего духовного - деревянным чурбаном или неживой статуей, а не человеческим существом, созданным по образу Бога, которому дана и дается постоянно способность разуметь и желать, верить и любить, говорить и действовать, точно так же, как если бы он это делал сам по себе, в особенности в делах духовных, поскольку именно они делают человека человеком. Если бы человеку не надо было думать и действовать в духовной области как бы самому по себе, к чему было бы тогда Слово? К чему были бы Церковь и религия? И к чему богослужение? Вы знаете, что делать добро ближнему от любви - это милосердие; но вы не знаете, что такое милосердие. А между тем это душа и сущность веры. И поскольку милосердие служит и тем и другим, то как же может вера, оторванная от милосердия, не быть мертвой? Мертвая вера - это не что иное, как привидение. Я назвал ее привидением, потому что Иаков (2:17) называет веру без добрых дел не только мертвой, но и дьявольской".

Тут один из руководителей, слыша, что его веру называют мертвой, дьявольской, да еще привидением, так разъярился, что сорвал митру со своей головы и бросил ее на стол со словами: "Я не надену ее до тех пор, пока не отомщу врагам веры нашей Церкви". И качая головой, забормотал: "Ох уж этот Иаков! Ну Иаков!" На митре спереди была табличка, на которой было выгравировано: "Одна вера спасает". И вдруг, вырастая из земли, появилось чудовище с семью головами, с ногами медведя, телом леопарда и пастью льва, точно как чудовище, описанное в Откровении 13:1,2, изображению которого поклонялись (13:14,15). Это привидение взяло митру со стола, разорвало ее нижний край на части и надело их на свои семь голов. При этом земля разверзлась у него под ногами, и оно провалилось вниз. При виде этого руководитель вскричал: "В атаку! В атаку!" На этом мы покинули его, и нашему взору открылись ступени, по которым мы и поднялись; вот так мы возвратились назад на землю, под небеса, где мы были раньше".

Вот какую историю рассказал мне дух, который с сотней собратьев поднялся с нижней земли.

390. Шестой опыт.

Я услышал с северной стороны духовного мира нечто похожее по звучанию на водопад. Я пошел в том направлении, и когда я подошел ближе, звук прекратился и послышался гомон, как от большого сборища. Затем я увидел здание со множеством отверстий, окруженное стеной, которое и было источником того гомона, что я слышал. Я поднялся и спросил у привратника, стоявшего там, что за люди здесь находятся. Он сказал, что это мудрейшие из мудрых обсуждают вопросы сверхъестественного. Он сказал так по своей простой вере.

- Нельзя ли мне войти?

- Да, - сказал он, - но ты не должен ничего говорить. Мне разрешено пускать язычников постоять со мной у дверей.

Я вошел и обнаружил арену с помостом посреди нее, и группу так называемых мудрецов, обсуждавших таинства их веры. В этот момент обсуждаемым предметом или утверждением было: является ли то добро, которое человек делает в состоянии оправдания верой или в его дальнейшем развитии, когда оно совершилось, религиозным добром, или нет. Они единодушно признали религиозным добром то добро, которое способствует спасению.

Прения были свирепыми; но преобладала точка зрения тех, кто говорил, что добрые дела, которые человек делает в состоянии веры или при ее развитии, представляют собой лишь нравственное добро, способствующее только мирскому преуспеванию и ничего не дающее для его спасения. Только вера может способствовать этому. В доказательство тому они приводили следующее: "Как может добро, зависящее от воли человека, соединяться со свободным даром? Разве спасение не свободный дар? Как можно соединять какое бы то ни было добро, исходящее от человека, с заслугой Христа? Разве не одна только она является средством спасения? И как можно уподобить то, что делает человек, тому, что делает Святой Дух? Разве не делает Святой Дух все без всякой помощи человека? Ведь все это - единственно действенные средства спасения в осуществлении оправдания одной верой, и все эти три средства спасения остаются в состоянии веры и его развитии, не так ли? Таким образом, какое-либо еще добро, сверх того делаемое человеком, ни в коем случае нельзя называть религиозным добром, то есть, как было сказано, добром, способствующим спасению. А если кто делает это для того, чтобы спастись, то, поскольку воля человека замешана в этом, а она неизбежно смотрит на это как на заслуживающее награды, дела эти скорее нужно назвать религиозным злом".

В преддверии, рядом с привратником, стояли двое язычников, которые тоже слушали эту речь. Один сказал другому: "У этих людей нет религии. Всякий может видеть, что делать добро ближнему ради Бога, то есть с Богом и от Бога, - вот что называется религией". "Их вера, - сказал второй, - свела их с ума". При этом они спросили у привратника, кто они такие. "Христианские мудрецы", - ответил привратник. "Чепуха, - сказали они, - ты лжешь. Если судить по их речам, так они - комедианты".

С тем я удалился. То, что я пришел в то здание, и что в тот момент они обсуждали эту тему, и что я описал случившееся, - все это следствие Божественного руководства Господа.

391. Седьмой опыт.

В результате бесед в духовном мире со многими мирянами и многими духовными лицами мне стало известно, что в настоящее время в Христианском мире имеет место опустошенность относительно истин и богословская нищета. Среди его духовенства такой духовный голод, что они едва ли знают хоть что-нибудь кроме существования Троицы - Отца, Сына и Святого Духа - и того, что одна только вера спасает. О Господе Христе они знают лишь те исторические факты, которые рассказываются о Нем в Евангелиях. Притом остальное, чему учат оба Завета, а именно, что Он в Отце и Отец в Нем, что у Него вся власть на небесах и на земле, что воля Отца, чтобы люди верили в Сына, и что тот, кто верит в Него, имеет жизнь вечную, и многое другое - все это им так же неизвестно и далеко от них, как то, что лежит на дне океана, или, скорее, в центре Земли. Когда эти утверждения извлекаются из Слова и читаются, они стоят и как будто слушают, однако не слышат ничего. Слова проникают в их уши не глубже, чем дыхание ветра или бой барабана. Те ангелы, которых Господь время от времени посылает навестить Христианские общества мира духов, то есть поднебесной, горестно жалуются. Они говорят, что их глупость, а значит, и тьма, в которой они продвигаются в духовных делах, таковы, что слушать их - почти то же самое, что слушать попугая. Даже их ученые говорят, что в духовных предметах и в том, что относится к Богу, статуи - и те соображают больше них.

Один ангел как-то рассказал мне о своем разговоре с двумя духовными лицами, из которых у одного была вера, отделенная от милосердия, а у другого - не отделенная. С тем, чья вера была отделена от милосердия, разговор был таким.

"Друг мой, кто ты?" "Я - Христианин Реформированной Церкви", - ответил он. "Каково твое учение, а значит, и религия?" "Вера", - ответил он. "В чем твоя вера?" - спросил ангел. "Моя вера в том, - сказал он, - что Бог Отец послал Сына принять на Себя проклятие рода человеческого, и посредством этого мы спасены" Тогда он спросил его: "Что еще ты знаешь о спасении?" Тот ответил, что спасение достигается одной верой. Далее он спросил: "Что ты знаешь об искуплении?" Тот ответил, что оно было совершено страданием на кресте, и что заслуга Христа вменяется посредством этой же веры. Далее: "Что ты знаешь о возрождении?" Он ответил, что это следствие той же веры. "Скажи, что ты знаешь о любви и милосердии?" Он ответил, что они - то же самое, что и та вера. "Расскажи мне, что ты думаешь о Десяти Заповедях и обо всем остальном Слове?" Он ответил, что все это содержится в той же вере. Тогда ангел спросил: "Так ты ничего не станешь делать?" "Что же я могу делать? - ответил он. - Я не могу сам по себе делать ничего доброго, что было бы добром". "Можешь ли ты, - спросил он, - иметь веру сам по себе?" "Я не интересуюсь этим, - ответил тот, - у меня будет вера". Наконец ангел сказал: "Знаешь ли ты вообще хоть что-нибудь еще о спасении?" "Что же еще, - ответил он, - если спасение происходит только с помощью той же веры?" Ангел сказал тогда: "Твои ответы звучат так, будто кто-то играет на флейте на одной ноте; я ничего не слышу, кроме веры. Если ты знаешь одну ее и ничего другого, то ты ничего не знаешь. Иди отсюда, поищи себе собратьев". Он ушел прочь и набрел на них в пустыне, где не было даже травы. Он спросил, почему. Ему ответили, что это из-за того, что у них нет Церкви.

Разговор ангела с тем, чья вера была соединена с милосердием, состоял в следующем: "Друг мой, кто ты?" "Я - Христианин Реформированной Церкви", - ответил он. "Каково твое учение, а значит и твоя религия?" "Вера и милосердие", - ответил он. "Это два разных предмета", - сказал ангел. "Их нельзя разделять", - ответил он. "В чем состоит вера?" "В том, чтобы верить тому, о чем учит Слово", - ответил он. "В чем состоит милосердие?" "В том, чтобы делать то, чему учит Слово". "Ты только верил в это, или и поступал так же?" "Я так и поступал", - ответил он. Ангел небесный взглянул на него и сказал: "Друг мой, пойдем со мной, живи с нами".